Создание Китаем военной базы в Джибути в 2017 году стало важным «первым шагом» для Народно-освободительной армии Китая (НОАК), которая никогда не имела базы на иностранной территории. Это также стало важной вехой в постепенного расширения присутствия НОАК в регионе Красного моря. В течение предыдущего десятилетия Китай направлял миротворцев для участия в конфликтах в нефтедобывающих государствах Судан и Южный Судан, проводил антипиратские операции в Аденском заливе и развивал военную дипломатию в этом регионе. К моменту открытия базы в Джибути численность личного состава НОАК в этом регионе превышала 2000 человек – гораздо больше, чем в любом другом регионе за пределами Индо-Тихоокеанского региона. Хотя военный потенциал НОАК по-прежнему в основном сосредоточен в Азии, присутствие военного объекта в Красном море продемонстрировало растущую способность проецировать силу на другие регионы и позволило предположить, что в связи с защитой Китаем своих интересов за рубежом могут быть развернуты дополнительные силы[i] [1]. Появление НОАК в регионе также вызвало интерес у китайской общественности: эвакуация китайских и иностранных граждан из Йемена в 2015 г. легла в основу фильма «Операция «Красное море», который стал одним из самых кассовых китайских фильмов 2018 года.
Оценка присутствия Китая в регионе имеет значение по нескольким причинам:
– во-первых, аналитики все чаще рассматривают Красное море не как барьер между африканским и азиатским континентами, а как «зону безопасности», в которой конфликты охватывают обе стороны[ii] [2]. Хотя НОАК не является крупным игроком, растущее военное присутствие Китая может повлиять на динамику конфликтов в регионе;
– во-вторых, Соединенные Штаты имеют четкие интересы в регионе, включая свободу судоходства в Красном море и его двух «узловых точках», а также стабильность прибрежных стран, которые производят значительный объем мировых поставок нефти. Военная деятельность Китая в регионе может по-разному влиять на эти интересы;
– в-третьих, уроки, которые НОАК извлекает из своего военного присутствия в регионе, могут повысить ее способность к проведению экспедиционных операций в других странах и даже могут способствовать повышению боевой эффективности частей и подразделений китайской армии в Индо-Тихоокеанском регионе, поскольку военнослужащие НОАК приобретают реальный опыт;
– в-четвертых, то, как НОАК ведет себя в Красном море, включая ее взаимодействие с Вооруженными силами США, может служить индикатором того, как китайская армия может действовать на других театрах военных действий.
В настоящее время присутствие НОАК в районе Красного моря, хотя и является незначительным, создает ряд проблем, которые придется решать американским официальным лицам, включая вопросы оперативной безопасности при контакте американских и китайских сил, риски ознакомления НОАК с секретными операциями и возможностями ВС США, а также возможность снижения привлекательности США как участника обеспечения региональной безопасности по мере усиления роли Китая на этой арене. Министерство обороны США может управлять этими рисками, следуя при этом иногда упускаемому из виду принципу оборонной стратегии США: «Мы остаемся открытыми для сотрудничества там, где наши интересы совпадают»[iii] [3]. Кроме того, существуют некоторые направления дополнительного сотрудничества, которые следует обсуждать в ходе будущего военно-политического взаимодействия между США и Китаем в регионе.
Сложная геополитическая обстановка
Для описания роли НОАК в регионе необходимо кратко остановиться на его политической географии. В центре региона находится Красное море протяженностью 1400 миль, соединяющее Средиземное и Аравийское моря через Суэцкий канал и Баб-эль-Мандебский пролив соответственно. Ежегодно через море проходит товарооборот между Европой и Азией, оцениваемый в 700 млрд долл. США, в том числе 6,2 млн баррелей нефти в день (около 9% мирового объема)[iv] [4]. В регионе расположено несколько крупных нефтедобывающих стран, включая Саудовскую Аравию, Объединенные Арабские Эмираты (ОАЭ) и Оман; Судан и Южный Судан также добывают нефть в небольших количествах, а также другие природные ресурсы, такие как медь и хром. Порты на африканской стороне Красного моря, многие из которых построены странами Аравийского полуострова, дают экспортерам возможность выйти на растущий потребительский рынок Африки[v] [5]. По прогнозам, потребительские расходы на африканском континенте вырастут с 1,4 трлн долл. в 2015 г. до 2,5 трлн долл. в 2030 г., причем страны, прилегающие к Красному морю, такие как Египет, Эфиопия, Кения и Судан, являются одними из крупнейших потенциальных потребительских рынков[vi] [6].
Обеспечение мира и стабильности в регионе осложняется рядом проблем. В последние годы благодаря международным усилиям сомалийское пиратство пошло на убыль, однако террористы, связанные с «Аль-Каидой» (запрещена в РФ), продолжают совершать нападения. Гражданские конфликты также происходят в Судане, Южном Судане и Йемене. Региональная нестабильность усугубляется двумя видами соперничества:
– борьбой за влияние между странами Персидского залива, Египтом и Турцией;
– между Саудовской Аравией и Ираном.
В обоих случаях региональные державы «рассматривают Африку как новую арену для соперничества и создания альянсов, особенно с учетом того, что в ближайшие годы Африканский Рог ожидает бурный экономический рост»[vii] [7]. Более того, саудовско-иранские разногласия вылились в опосредованные конфликты и привели к открытым нападениям на торговые суда, в том числе силами хоуситов в Йемене[viii] [8]. Возможность усугубления конфликта возрастает из-за отсутствия эффективной структуры региональной безопасности[ix] [9].
Дополнительную сложность для региональной политики придает маневрирование великих держав. Россия, руководствуясь стремлением получить рыночные возможности, доступ к сырью и более обширными целями по созданию «многополярного мира», усилила свою экономическую роль и роль в обеспечении безопасности в регионе, включая планы по созданию военных баз в Судане и Эритрее[x] [10]. Китай, как будет показано ниже, помимо интересов морской безопасности, имеет растущие торговые и инвестиционные интересы, что приводит к расширению военного присутствия. Интересы США включают борьбу с терроризмом, обеспечение стабильности мировых нефтяных рынков, противодействие стремлению Ирана к региональной гегемонии, которое отчасти защищаются американским военным присутствием в Джибути и 5-м флотом ВМС США, базирующимся в Бахрейне. Столкновение интересов и влияния России, Китая и США породило предположения об обострении соперничества великих держав на этой мировой арене[xi] [11].
i Timothy R. Heath, Developments in China’s Military Force Projection and
Expeditionary Capabilities, Testimony Before the U.S.-China Economic and
Security Review Commission, January 21, 2016;
Kristen Gunness and Oriana Skylar Mastro, «A Global People’s Liberation
Army: Possibilities, Challenges, and Opportunities», Asia Policy 22 ( July 2016),
131–156.
[ii] [12] Zach Vertin, «Red Sea Rivalries: The Gulf States Are Playing a Dangerous Game in the Horn of Africa», Foreign Affairs, January 15, 2019, <www.foreignaffairs.com/ [13] articles/east-africa/2019-01-15/red-sea-rivalries>;
Payton Knpof, «Why the U.S. Needs a Special Envoy for the Red Sea», United States Institute of Peace (USIP), October 23, 2018, <www.usip. org/publications/2018/10/why-us-needs-special-envoy-red-sea>.
[iii] [14] Indo-Pacific Strategy Report (Washington, DC: Department of Defense, June 1, 2019), < https://media.defense.gov/2019/ Jul/01/2002152311/-1/-1/1/DEPARTMENT-OF-DEFENSE- INDO-PACIFIC-STRATEGY-REPORT-2019.PDF>.
[iv] [15] «The Bab el-Mandeb Strait Is a Strategic Route for Oil and Natural Gas Shipments», U.S. Energy Information Administration, August 27, 2019, available at <www.eia.g [16]ov/todayinenergy/detail. [16] php?id=41073>.
[v] [17] «The UAE Is Scrambling to Control Ports in Africa», The Economist, July 19, 2018, available at <www.economist.com/middle- [18] east-and-africa/2018/07/19/the-uae-is-scrambling-to-control-ports-in-africa>.
[vi] [19] Landry Signé, Africa’s Consumer Market Potential: Trends, Drivers, Opportunities, and Strategies, with Chelsea Johnson (Washington, DC: Brokings Institution, December 2018).
[vii] [20] Intra-Gulf Competition in Africa’s Horn: Lessening the Impact, Report No. 206 (Brussels: International Crisis Group, 2019);
Somalia and the Gulf Crisis (Brussels: International Crisis Group, 2018).
[viii] [21] Caleb Weiss, «Analysis: Houthi Naval Attacks in the Red Sea», Long War Journal, August 17, 2019, <www.longwarjournal. org/archives/2019/08/analysis-houthi-naval-attacks-in-the-red-sea.php>.
[ix] [22] Stephen Kalin, «Saudi Arabia Seeks New Political Bloc in Strategic Red Sea Region», Reuters, December 12, 2018, <www.reuters.com/article/us-saudi-diploma [23]cy/saudi-arabia-seeks- [23] new-political-bloc-in-strategic-red-sea-region-idUSKBN1OB1Z9>.
[x] [24] Paul Stronski, Late to the Party: Russia’s Return to Africa (Washington, DC: Carnegie Endowment for International Peace, 2019).
[xi] [25] David Shinn, «In Red Sea Region, Competing Outside Powers Complicate U.S. Interests», USIP Analysis and Commentary, December 19, 2018, available at <www.usip.org/ [26] publications/2018/12/red-sea-region-competing-outside-powers-
complicate-us-interests>;
Pamela Faber, «Great Power Competition in the Red Sea? Yes, and . . . », CNA In-Depth, July 8, 2019.