Военная доктрина САА
Противоповстанческая доктрина имеет давнюю историю в баасистской Сирии. В феврале 1982 года, после восстания сирийских «Братьев-мусульман» в городе Хама, правительственные войска начали перекрывать доступ в город под предлогом его очистки от террористов и повстанцев. Рифаат Асад, дядя Башара, использовал аргументы, соответствующие доктрине коллективного наказания, заявив в то время, что «все, кто не с режимом, теперь должны считаться против него» [i] [1]. После короткой трехнедельной осады тысячи солдат вторглись в город, сровняв большую его часть с землей огнем танков и артиллерии и убив десятки тысяч человек[ii] [2]. Во время осады и последующих бомбардировок беспорядочные обстрелы разрушили целые кварталы города.
Многие аналитики прослеживают генезис осадных боевых действий и коллективного наказания в военной доктрине САА в русле советских доктринальных взглядов борьбы с повстанцами. После поражения арабских армий в Шестидневной войне 1967 года и отчасти в ответ на поддержку США Израиля Советский Союз начал инвестировать в свои военные отношения с различными арабскими странами, включая Сирию. В рамках этого процесса значительное число офицеров САА было направлено в СССР для прохождения военной подготовки, а советские военные советники, в свою очередь, были размещены на учебных пунктах сирийской армии по всей территории Сирии[iii] [3]. Сирийские военные переняли организацию, тактику и операции Красной армии в большей степени, чем другие арабские страны, поддерживавшие военные связи с Советским Союзом.
Благодаря опыту борьбы с повстанцами во время военного присутствия в Афганистане Советский Союз положил в основу своей доктрины борьбы с мятежниками подавляющую огневую мощь и тактику осады[iv] [4]. Этот «русский способ войны» характеризуется применением коллективного наказания как способ предотвратить «мобилизацию народной поддержки повстанцами и одновременно усилить правительственный контроль»[v] [5]. Чтобы сохранить жизни солдат, пехотные операции ближнего боя заменяются огневой мощью. Применение такой чрезмерно мощной военной силы — часто с использованием численно превосходящих артиллерийских подразделений — обычно является ответом на тактические и/или оперативные трудности и на территории, где население (предположительно) в основном на стороне повстанцев. После советско-афганской войны массированная огневая поддержка также была ключевой характеристикой российской кампании по борьбе с повстанцами в Чечне.
Стратегический пересмотр и оперативная необходимость: откровение об осадных боевых действиях
Свою первую осаду в ходе конфликта САА провела уже 25 апреля 2011 года. После первых недель гражданских беспорядков и ожесточенных столкновений между правительственными войсками и вооруженными демонстрантами 4-я бронетанковая дивизия САА окружила и изолировала часть города Дераа на юге страны. В ходе десятидневной военной кампании по очистке города от антиправительственных элементов, в ходе которой силы режима использовали подавляющую огневую мощь танков, вертолетов и до 6 000 военнослужащих, было убито более 500 человек и задержано более 2 500[vi] [6]. Хотя этот ранний пример наглядно демонстрирует влияние «русского способа ведения войны» на военную доктрину САА, тактика коллективного наказания и осадных боевых действий, однако, не была в центре первоначального военного ответа режима на ход восстания.
В начале конфликта столкновения между проправительственными силами и боевиками характеризовались жестокими городскими боями, в которых зачастую практически не было территориальных захватов, а обе стороны несли большие потери. Несмотря на военное превосходство, правительственные войска не могли напрямую захватить опорные пункты повстанцев из-за характерных для городских боев особенностей местности. Хотя в то время многие новостные издания описывали развитие конфликта с точки зрения крупных военных наступлений, нарастающий конфликт лучше всего можно было бы назвать «уличной войной». В сентябре 2012 года съемочная группа CNN запечатлела, как в течение недели боевики в городе Алеппо сражались всего за сто футов земли[vii] [7]. Подобные кадры иллюстрируют в целом непрофессиональное состояние сил САА и повстанцев и подчеркивают присущий городским войнам застой.
К концу 2012 года, почти через 18 месяцев после начала конфликта, режим Б.Асада был вынужден изменить свой стратегический подход к конфликту. Первоначальная кампания режима по борьбе с повстанцами, характеризующаяся «четкими и удерживающими контрнаступлениями», оказалась неэффективной. Интенсивные городские бои привели к тому, что силы САА стали быстро сокращаться. По данным Сирийской обсерватории по правам человека (СОПЧ), к концу 2012 г. силы, поддерживающие режим, потеряли в боях около 22 000 человек[viii] [8]. Кроме того, бронетанковые дивизии САА, некогда занимавшие 6-е место в мире, были практически уничтожены из-за сочетания ошибочной тактики САА в городских районах и все более совершенного оснащения бойцов оппозиции[ix] [9]. Правительственные силы были еще больше ослаблены в результате массового дезертирства рядовых суннитских солдат из их рядов. По оценкам Института изучения войны (США), к лету 2012 года проправительственные силы потеряли от 60 000 до 100 000 человек в результате дезертирства[x] [10]. В целом, к концу 2012 года САА и другие проправительственные силы потеряли примерно половину своей военной мощи.
Чтобы сохранить свою власть, режим Асада в первую очередь ограничил свой контроль над подчиняющимися ему районами и сосредоточился на защите Дамаска от растущего повстанческого движения в Восточной Гуте. Во-вторых, ему необходимо было восстановить контроль над тремя стратегическими населенными пунктами Сирии: Хамой, Хомсом и Алеппо. Контроль над этими городами был крайне важен для режима, чтобы сохранить свою легитимность. Кроме того, эти городские центры связаны между собой шоссе M5, стратегической артерией страны, соединяющей Дамаск на юге со столицами провинций на севере. Еще в довоенном стратегическом планировании эти четыре города считались «центрами притяжения» сирийского государства[xi] [11]. Трасса М5 также являлась ключевым маршрутом снабжения режима, поэтому другие города и пригороды, граничащие с ней, по своей сути являлись ключевыми районами. Соответственно, в конце 2012 — начале 2013 года силы режима начали медленно отступать из сельской местности и районов, где доминировала оппозиция, фактически сдав ей обширные территории на севере и востоке страны[xii] [12]. Этот стратегический отход с фронтов по всей стране позволил режиму консолидировать свои силы вблизи важнейших населенных пунктов Сирии. С начала 2013 года режим установил неограниченный контроль над центральной частью страны и западным побережьем, но в пределах его владений находились и многочисленные городские анклавы, и опорные пункты повстанцев. Чтобы противостоять возможности дальнейшего дезертирства и массовым потерям в результате интенсивных городских боев, САА начала применять осадные боевые действия, ставшие основой ее военной доктрины. Окружая районы расположения оппозиции и обстреливая их с расстояния, САА смогла ограничить потери и дезертирство.
До 2015 года осады САА были направлены в первую очередь на изоляцию оппозиционных анклавов и предотвращение географического распространения революции. Кроме того, массовые кампании по разрушению городов, сопровождавшие осадные боевые действия, давали режиму возможность удерживать городские районы в заложниках. Другими словами, массовое разрушение городов и осадные боевые действия режима также выполняли «коммуникативную функцию», имея четкий сдерживающий аспект[xiii] [13]. Командиры повстанцев в Алеппо и Идлибе часто рассказывали о своем нежелании более агрессивно противостоять правительственным войскам в этих населенных пунктах, опасаясь, что режим уничтожит город, если они продолжат наступление[xiv] [14]. В некоторых случаях сообщалось, что попытки повстанцев захватить новые кварталы в городе были предотвращены не силами САА, а гражданскими лицами, опасающимися бомбардировок режима. «Мы знали, что произошло с Хамой, — рассказывал один из опрошенных, — и знали, что произойдет с нашим городом. Из-за этого некоторые люди выступили против целей (революции), а некоторые уехали из-за такого положения дел»[xv] [15]. Кроме того, ресурсы оппозиционных группировок зачастую были ограничены и не могли снабжать людей на вновь захваченной территории. Зная, что силы режима будут «наказывать» эти территории беспорядочными бомбардировками, многие бойцы оппозиции не хотели углубляться в кварталы, контролируемые режимом, опасаясь, что мирные жители обратятся против них. Таким образом, тактика коллективного наказания, иногда успешно подрывала попытки оппозиции захватить другие сирийские городские центры.
[i] [16] L. Robson, The Politics of Mass Violence in the Middle East (Oxford, Oxford University Press, 2020) 163-164; Todman, ‘Isolating Dissent’, 9.
[ii] [17] S. Ismail, The Rule of Violence: Subjectivity, Memory and Government in Syria (Cambridge, Cambridge University Press, 2018) 134-135; R. Lefevre, The Ashes of Hama (Oxford, Oxford University Press, 2013) 59: Ismail bases an estimated number of around 10,000-25,000 casualties on Amnesty International Reports and fragmentized records. Lefevre estimates a figure of 40,000.
[iii] [18] M. Eisenstadt and K.M. Pollack, ‘Armies of Snow and Armies of Sand: The Impact of Soviet Military Doctrine on Arab Militaries’, Middle East Journal 55 (2001) (4) 552.
[iv] [19] Some scholars argue that the Soviet army’s counterinsurgency doctrine is in essence an ad hoc developed strategy, as it had in actuality little experience in counterinsurgencies up until the 1979 invasion of Afghanistan, and thus had not developed a nuanced military doctrine. Therefore, its counterinsurgency doctrine clearly emphasised the great conventional campaigns of the Red Army: Scott McMichael, ‘The Soviet Army, Counterinsurgency, and the Afghan War’, Parameters (December 1989) 23.
[v] [20] Kitzen and Provoost, ‘Do not underestimate the Russian Bear’.
[vi] [21] Todman, ‘Isolating Dissent’, 2: Todman sees herein that siege warfare was always at
the centre in the SAA’s military doctrine. However, the empirical evidence on combat operations elsewhere in the country during this stage of the conflict indicates otherwise.
[vii] [22] E. Solomon, ‘Syrian rebels say Aleppo theirs “within days”’, Reuters, 31 July, 2012. See: https://www.reuters.com/article/syria-crisis-rebels-aleppo-idINDEE86U0BE20120731; CNN News, ‘Rebels battle for 100 feet in Aleppo’, YouTube video, 6 September, 2012. See: https://www.youtube.com/watch?v=qsjv0VTKuYw.
[viii] [23] ‘Nearly 585,000 people have been killed since the beginning of the Syrian Revolution’, Syrian Observatory for Human Rights, February 2023.
See: https://www.syriahr.com/en/152189/.
[ix] [24] J. Janovsky, ‘Nine Years of War – Documenting Syrian Arab Army’s armoured vehicle losses,’ Bellingcat, 27 March, 2018. See: https://www.bellingcat.com/news/ mena/2018/03/27/saa-vehicle-losses-2011-2017/: During the first 1.5 years of the conflict, opposition forces rapidly gained experience in fighting armoured formations in urban territories and captured a substantial amount of ATGMs. In addition, SAA not rarely sent armoured vehicles into rebel-held territory with minimal infantry support. This resulted in substantial government losses.
[x] [25] Holliday, ‘The Assad Regime’, 27: It is difficult however to accurately account for the numbers and whereabouts of the majority of SAA defectors. In April 2012, leading rebel defector Mustafa Sheikh estimated 50,000 defectors, while another opposition leader suggested 90,000 the next month. In July, a defected officer from the SAAF intelligence agency cited regime-internal estimates of 100,000, while Turkish intelligence estimated around 60,000 defectors.
[xi] [26] E. Berelovich, ‘The Syrian Civil War – Evolution of the Syrian Army’s Way of War’, Military Strategy Magazine (February 2021) 2; V. Szybala, ‘Assad Strikes Damascus: The Battle for Syria’s Capital’, The Institute for the Study of War, January 2014, 11-12.
[xii] [27] Holliday, ‘The Assad Regime’, 19: The uneven distribution of SAA forces throughout the country in the initial months of the conflict had made it impossible for the regime to regain control of Syria, but has made it easier to maintain control over a more limited geographical area.
[xiii] [28] Kalyvas, The Logic of Violence, 26.
[xiv] [29] Holiday, ‘The Assad Regime’, 20, 23.
[xv] [30] Interview with H., May 11, 2021.