Еще в период первой чеченской войны некоторые европейские средства массовой информации, призывавшие политиков своих стран отказаться от практиковавшейся тогда формулы — «события в Чечне — внутреннее дело России», ошибочно считали, что за этим лозунгом стоят личностные отношения глав европейских государств с Ельциным в благодарность за развал Советского Союза и особенно за скорый вывод Западной группы войск из Германии.
Однако в это же время только в статье С. Шерматовой «Курдский щит» от «турецкой экспансии». Станет ли курдский вопрос инструментом внешней политики России?», опубликованной в «Московских новостях» (15.01.1995), был переброшен незаметный мостик, который связывал позицию Запада с проектом нефтепровода «Баку (Азербайджан) — Тбилиси (Супса, Грузия) — Джейхан (Турция)». Цитируя заявление московского представительства Фронта национального освобождения Курдистана (ФНОК), в котором говорилось о «готовности и решимости курдов воспрепятствовать любым работам по строительству нефтепровода, который занимает столь важное место в пантюркистских планах, на территории Курдистана», Шерматова вслед за руководителем конфедерации курдов СНГ Юрием Набиевым высказала предположение, что «курды могут встать на пути экспансии Турции в Среднюю Азию и на Кавказ и не дать ей прибрать к рукам природные богатства Азербайджана и Средней Азии, нашедшие воплощение в нефтяном контракте».
Вслед за этим тезис о заинтересованности Турции в военном конфликте в Чечне в гораздо более определенной форме озвучил «Коммерсант» («Ъ», 24.02.1995) — «Турецкий маршрут с самого начала выглядел как более предпочтительный для всех, кроме России. Единственным «осложняющим фактором» было то, что планируемый нефтепровод пролег бы через территории, где действуют боевики Курдской рабочей партии. Но события в Чечне затмили собой это обстоятельство. И сегодня к доводам «ЛУКойла» (дескать, зачем тянуть новый нефтепровод из Азербайджана, есть такой уже есть, хоть и заброшенный — через Буденновск и Грозный) вряд ли кто-нибудь прислушается».
Тогда к этой версии никто не прислушался, однако в последнее время политики и СМИ все чаще обращают внимание на активность Турции на Кавказе — уклончивая информация о контактах в Аджарии и Абхазии, не говоря о нефтяном проекте с Азербайджаном, а также наличие интересов и в других государствах СНГ — например, в Молдавии, где отмечены оживленные контакты между руководством мятежной Гагаузии и турецкими эмиссарами и даже официальными представителями Анкары.
В это контексте последние заявления вновь избранных руководителей Турции о планах решения курдской проблемы как в турецкой Юго-Восточной Анатолии в частности, так и в других регионах мира в общем выглядят как вполне определенная заявка на право ведения собственной игры в регионе.
Здесь важно отметить столкновение интересов Турции, постоянно оказывающей военное, а теперь уже и политическое давление на курдов, и США, которые, по данным некоторых СМИ, намерены использовать курдов в ходе свержения режима Саддама Хусейна и в рамках этого проекта уже начали оказывать поддержку курдам на севере Ирака (так называемый, первый взнос в дело создания «курдской антисаддамовской группировки» оценивается в сумму около 12 миллионов американских долларов).
Оценивая итоги поездки вице-президента США Д. Чейни по странам Ближнего и Среднего Востока, СМИ обращают внимание на противоречивость заявлений участников этих переговоров. Главы государств, которые посетил Чейни, говорят о недопустимости военной операции в Ираке. Особую тревогу высказывает Турция, совершенно справедливо опасающаяся, что падение режима Хусейна спровоцирует распад Ирака на три части — курдский север, шиитский юг (подконтрольный Ирану) и суннитский центр. А образование курдского государства на территории Ирака обострит военно-политическую ситуацию в турецком Курдистане.
Пикантность же ситуации состоит в том, что сам Чейни заявляет, что ближневосточные лидеры в «частных беседах» заверили его, что не возражают против вторжения США в Ирак.
Похоже, такая двусмысленность означает, что, по крайней мере, нейтралитет был гарантирован в обмен на обещание США добиться быстрого прекращения палестино-израильского конфликта. Позиция арабских стран представляется вполне логичной. Два вооруженных конфликта в регионе — это слишком много, ситуация может стать неуправляемой. Но проблема Израиля не очень тревожит Турцию, которая как раз и является самым серьезным оппонентом США. В итоге для Турции был найден «свой ключик» — ей предложили возглавить международный контингент вооруженных сил в Афганистане после истечения срок британского мандата.
Более того, США пообещали, что операция по обеспечению безопасности не будет перенесена за пределы Кабула, то есть в те районы, где власть временной администрации Афганистана не пользуется поддержкой (особенно на афганском Юге) и где, следовательно, сложнее обеспечить безопасность турецких миротворцев. Таким образом, идя на уступки Турции, США рискуют вызвать серьезное недовольство руководства Афганистана, заинтересованного в наведении порядка на всей территории страны.
Значительные финансовые средства, направленные США для Турции за руководство международными силами безопасности в Афганистане — конгресс США в середине прошлого года принял решение о целевой военной помощи Турции на этот год в размере 228 миллионов долларов — обеспечили беспрепятственное утверждение турецкими кабинетом министров проекта решения о переходе к Анкаре командования международными силами.
Таким образом, если ничего неожиданного не произойдет в ближайшее время и одновременно стабилизируются отношения между США и Саудовской Аравии, а также наметятся определенные шаги в вопросе прекращения огня в рамках палестино-израильского конфликта, можно прогнозировать, что подготовка к операции в Ираке войдет в решающую фазу к концу февраля сего года.
Таким образом, у Турции есть еще два месяца для того, чтобы ослабить так беспокоящих ее курдов и осознать все плюсы и минусы свержения режима Саддама Хусейна. В том числе и возможность под «американо-иракский» шумок окончательно решить курдскую проблему.
А у США в свою очередь пока есть время на раздумья относительно того, «какого джина они готовы выпустить из бутылки». После того, как Турция получит право на военные действия в регионе, где она когда-то доминировала, можно всерьез опасаться, что она начнет реализовывать свои амбиции в соответствии с доктриной пантюркизма.
Здесь американцы явно недооценивают роль исламского фактора в регионе, а именно конфессиональной сплоченности как политической элиты, так и самого населения государств Ближневосточного и Центрально-Азиатского регионов.
Так, в Турции и Пакистане после парламентских выборов сформированы новые правительства. В обоих государствах к власти пришли умеренные исламисты, которые, однако, не настроены негативно в отношении США, антитеррористическая операция которых вызвала немало бурь в мусульманском мире.
В Турции антиамериканский потенциал исламистов был подорван после смещения в 1997 году при активном участии военных правительства Неджметтина Эрбакана, основной политической опорой которого была Партия благоденствия, которая выступала за создание альтернативного Западу альянса исламских государств. С тех пор и Партия благоденствия, и ее прямая наследница — Партия добродетели — были запрещены турецким судом как проповедующие идеи клерикализма, запрещенные конституцией страны еще со времен Кемаля Ататюрка. И хотя лидером новой исламистской Партии справедливости и развития (ПСР) стал один из соратников Эрбакана, экс-мэр Стамбула Тайип Эрдоган, а после победы ПСР на выборах премьером стал бывший эрбакановский министр Абдулла Гюль (сам Эрдоган отстранен от участия в политике решением суда), эти деятели были вынуждены скорректировать свои взгляды. ПСР выступает за членство Турции в ЕС и активное сотрудничество с МВФ. Еще до назначения премьером Гюль заявил о поддержке резолюции ООН № 1441 по Ираку и продолжил:
«Война ляжет на Турцию огромным грузом, однако мы не хотим, чтобы оружие массового поражения имелось в соседней стране».
Показательно, что ПСР комплектовалась не только из числа «исламистов со стажем», но из бывших членов правоцентристской Партии отечества (ПО), основанной бывшим премьером и президентом Тургутом Озалом. В период своего правления в 80-е годы покойный Озал сделал ряд шагов навстречу умеренным исламистам, чем привлек в ряды своей партии тех из них, кто считал Эрбакана экстремистом. Теперь ПО не попала в Меджлис (Turk buyuk millet meclisi), но ее «исламистское» крыло еще ранее перекочевало к Эрдогану и Гюлю. Есть среди лидеров ПСР и новые фигуры для турецкой политики: вышедший на пенсию карьерный дипломат Яшар Якыш (он возглавил МИД) и новый куратор экономического ведомства, 35-летний менеджер и сторонник рыночных реформ Али Бабачан.
В Пакистане ситуация иная. Если турецкие военные традиционно отстаивают принцип светского государства, то их пакистанские коллеги, напротив, тесно сотрудничают с умеренной частью исламского духовенства и близкой к ней политической партией Мусульманская лига (МЛ). Теперь большинство активистов МЛ поддерживают президента страны генерала Первеза Мушаррафа, несмотря на то, что в 1999 году тот пришел к власти, свергнув правительство во главе с лидером МЛ Навазом Шарифом. Сторонники Мушаррафа в МЛ образовали организацию «Пакистанская мусульманская лига — Куайд-е-Асам», которая получила относительное большинство на парламентских выборах, которые должны были означать возврат страны к демократическому правлению.
Однако в новом парламенте образовались два центра притяжения: сторонники и решительные противники Мушаррафа. Среди последних преобладали исламские фундаменталисты из альянса шести религиозных партий «Муттахида маджлис-е-амаль», которые в своей избирательной кампании сделали ставку на ярко выраженный антиамериканизм, обвиняя Мушаррафа в предательстве интересов талибов во время антитеррористической операции США. Лидер радикалов Фазль-ур-Рахман заявил о своих претензиях на пост премьера и попытался заручиться поддержкой Партии пакистанского народа Беназир Бхутто, которая не менее оппозиционно настроена по отношению к Мушаррафу.
Однако альянс радикальных исламистов и прозападных «народников» так и не сложился. Во-первых, партия Бхутто при таком развитии событий теряла бы поддержку со стороны Запада. Во-вторых, исламисты отвергали любую компромиссную фигуру на пост премьера. В-третьих, Мушарраф в случае избрания премьером Фазль-ур-Рахмана вполне мог пойти на новый военный переворот, который был бы поддержан США. В этой ситуации сторонники Мушаррафа смогли консолидировать вокруг себя колеблющихся депутатов и провести своих кандидатов на посты спикера парламента, а затем и премьера. Во главе правительства встал Мир Зафарулла Хан Джамали, который был министром еще в правление генерала Зия-уль-Хака в 80-е годы. Таким образом, Мушарраф смог сохранить контроль за ситуацией.
Новые умеренно-исламистские правительства Турции и Пакистана вряд ли существенно повлияют на расстановку сил в регионе. Политические и военные элиты этих стран, по большей части ориентированные на Запад, демонстрируют способность блокировать приход к власти радикалов. Однако сам факт успеха ПСР в Турции и радикального исламского альянса в Пакистане свидетельствует о том, что усиливаются протестные настроения против вестернизации в целом и усиления американского влияния в частности. И военным в обеих странах приходится ограничивать политическую экспансию исламистов более тонкими мерами, чем раньше: не сажать их представителей в тюрьмы, а делать ставку на их раскол (с усилением умеренного крыла) или политическую изоляцию.