В сентябре-октябре 2016 г. в отношениях двух ведущих государств Южной Азии — Индии и Пакистана – вновь обострилась конфликтная ситуация, которая на этот раз затронула не только интересы практически всех стран региона, но и вышла далеко за пределы южноазиатского субконтинента, привлекла в первую очередь пристальное внимание Китая, России и США. Текущие события в индо-пакистанских отношениях разворачивались в условиях подготовки к очередному саммиту в Исламабаде руководителей восьми стран-членов СААРК (Индия, Пакистан, Бангладеш, Непал, Бутан, Шри Ланка, Афганистан, Мальдивы) и на фоне проходившего в Гоа под председательством Индии 8-го форума стран БРИКС.
Очередной конфликт разгорался по мере того, как в ответ на силовые действия индийской полиции в Кашмире в июле-августе с.г. по пресечению протестных выступлений населения этого штата (в ходе которых погибли почти 100 гражданских лиц и несколько сотен ранены) боевики с пакистанской территории проникли через «Линию контроля» (своего рода «квазиграница», демаркационная линия между Индией и Пакистаном, установленная после ряда вооруженных двусторонних конфликтов) в индийский Кашмир, где свыше 2/3 населения исповедуют ислам, и напали на военный городок в местечке Ури, убив 19 индийских военных, что вызвало серьезную волну возмущения по всей Индии. Эти действия боевиков наложились на произошедшее в январе с.г. аналогичное нападение на индийскую авиабазу Патханкот (штат Панджаб); в конечном итоге Пакистан был назван «террористическим государством», поскольку руководство Индии убеждено, что такого рода акции спонсировались пакистанским правительством. В частности, в своем выступлении на встрече за закрытыми дверями в рамках саммита БРИКС в Гоа Нарендра Моди косвенно обвинил Пакистан в государственной поддержке терроризма, подчеркнув, что «база терроризма – это страна, расположенная рядом с Индией».
Рутинная словесная перепалка двух стран накануне и в ходе 71-й Генассамблеи ООН (сентябрь 2016 г.) переросла в дальнейшие активные враждебные действия в отношении друг друга. Во-первых, Нарендра Моди объявил об отказе участвовать в саммите СААРК, намеченном на 9-10 ноября в Исламабаде, к чему присоединились Афганистан, Бангладеш, Бутан, а позднее и Шри Ланка. Это не только вынудило Пакистан отложить проведение саммита, но и поставило под сомнение дееспособность этой региональной организации. Не случайно премьер-министр Шри Ланки Ранил Викремасингхе впервые выразил серьезные опасения относительно будущего СААРК после переноса очередной сессии в Исламабаде. Ланкийский руководитель солидаризировался с усилиями Индии прекратить трансграничный терроризм, и выразил мнение, что в сложившихся обстоятельствах не может быть решения проблемы как путем расширения военных действий, так и в результате роспуска СААРК как региональной организации. Он исключил возможность нормального взаимодействия южноазиатской группы государств без участия Пакистана, подчеркнув при этом, что «уничтожение СААРК никоим образом не решит проблему трансграничного терроризма в Южной Азии».
Во-вторых, серьезное обострение индо-пакистанских отношений по существу нанесло удар по утверждениям лидеров пропакистанского лобби в Индии и проиндийского лобби в Пакистане, что политическое противостояние не может разрушить нарастающее экономическое сотрудничество двух стран. Однако приходится констатировать, что двусторонняя торговля уже свыше пяти лет остается на весьма низком уровне и колеблется в пределах 2.7 млрд долл. в год (при этом контрабандная торговля, которую индийские и пакистанские обозреватели стыдливо именуют «неформальной», составляет по оценкам МВД Индии и Пакистана свыше 5 млрд долл.).
В-третьих, Нарендра Моди пошел на беспрецедентный шаг, объявив, что Индия может пересмотреть Договор о водоразделе р. Инд от 1960 г., который регулировал сток воды для орошения сельскохозяйственных площадей в Индии и Пакистане. Хотя индийский премьер не озвучил конкретные меры, направленные на изменение водораздела р. Инд и его притоков в сторону ухудшения снабжения водой агросферы Пакистана, вполне понятно, что речь идет об изменении водостока на т.н. Восточных реках (Рави, Беас, Сатледж), контролируемых Индией в соответствии с упомянутым Договором, и осуществление спорных энергопроектов на ряде рек, протекающих в индийском Кашмире, что, в конечном итоге, может уменьшить поступление воды в Пакистан.
Реализация этой угрозы может привести к катастрофическим последствиям для сельского хозяйства Пакистана и голоду в стране. Такая декларация индийского руководства вызвала крайне негативную реакцию не только в Пакистане, но и за его пределами, а Китай тут же объявил в ответ о возможности аналогично уменьшить водосток реки Брахмапутры, что, естественно, может отрицательно отразиться на развитии аграрной сферы северо-восточных штатов Индии. Представляется, что Дели реально не пойдет на этот шаг, поскольку в таком случае Индия может оказаться в международной изоляции. Сотрудники Университета ООН в своем докладе о негативном воздействии изменения климата на водные ресурсы Инда (опубликованном в конце октября 2016 г.) отметили реальную возможность дальнейшего обострения отношений между двумя странами в результате борьбы за обладание бóльшим количеством воды, нежели это определено в Договоре 1960 г. При этом они подчеркнули особую опасность такого противостояния с учетом имеющегося у этих государств ядерного оружия. Следует отметить в этой связи вызывающее тревогу намерение как Дели, так и Исламабада наращивать в перспективе количество ядерных боеголовок, число которых в обеих странах Стокгольмский международный институт исследований проблем мира (СИПРИ) оценивает в настоящее время примерно в 100-120 единиц.
Как представляется, Пакистан явно не предпринимает достаточных мер по предотвращению проникновения боевиков с его территории через Линию контроля в индийский Кашмир. Хотя, с другой стороны, его успехи в военной операции «Зарб-е-Азб» против исламских боевиков в северо-западной части страны, в полосе племен очевидны и свидетельствуют о стремлении Исламабада активно бороться с терроризмом. Одновременно вызывает недоумение, как всего лишь 6 боевиков из исламской радикальной организации «Джаиш-е-Мухаммад» смогли прорваться в январе 2016 г. на «хорошо охраняемую» индийскую авиабазу в г. Патханкот, расположенную в индийском Панджабе, примерно в 20 км от государственной границы.
В индийских средства массовой информации муссировался вопрос – как Россия могла пойти на проведение военных учений «Дружба 2016» в Пакистане (23 сентября – 10 октября в горной местности, по 70 военнослужащих с каждой стороны) всего лишь через 5 дней после жестокого нападения пакистанских боевиков на военный городок в Ури, в ходе которого были убиты 19 индийских военнослужащих? Чрезвычайный и Полномочный посол Республики Индия в Москве Панкадж Саран тогда прямо заявил, что отношения Индии с Россией могут реально пострадать, если Москва продолжит расширять военные связи с Исламабадом. Вместе с тем, это не помешало Дели в ходе саммита БРИКС заключить ряд Соглашений о военном сотрудничестве с Россией, включая поставки 5-ти комплексов С-400, 4-х фрегатов класса «Адмирал Григорович», передачу Индии в лизинг российской многоцелевой атомной подводной лодки класса «Акула», а перед этим заключить в сентябре 2016 г. Соглашение о покупке у Франции 36-ти ударных истребителей «Рафаль» общей стоимостью 7.8 млрд евро, дабы отражать «потенциальную агрессию соседних государств».
В то же время, индийские политологи отдают себе отчет в том, что расширение российско-пакистанских связей (включая военное сотрудничество) может реально способствовать решению проблем Афганистана, а также противостоять региональному терроризму. Отвечая на вопросы корреспондентов в Гоа во время саммита БРИКС генеральный директор госкорпорации «Ростех» Сергей Чемезов утверждал, что проведенные совместно с Пакистаном военные маневры были направлены на отработку форм и методов борьбы с терроризмом, и никоим образом не затрагивают интересы Индии.
Вполне можно предположить, что скоропалительный отказ Москвы от учений в Пакистане однозначно был бы воспринят в мировом сообществе как явная подчиненность национальных интересов России региональным интересам Индии в ее противостоянии с Пакистаном. При этом в критических высказываниях индийских экспертов не упоминалось, что в Приморском крае почти одновременно проходили российско-индийские учения «Индра-2016» (где были задействованы 500 военнослужащих с обеих сторон, 50 единиц вооружения и военной техники, отряд беспилотных летательных аппаратов, а также штурмовая и армейская авиация Восточного военного округа).
Пакистанские СМИ, отражая официальную точку зрения руководства страны, всячески приветствовали такого рода двусторонние военные учения с объявленной целью борьбы с терроризмом и наркотрафиком (вспомнив при этом, что российская делегация во главе с министром обороны России Сергеем Шойгу на переговорах в Исламабаде в ноябре 2014 г. с главой военного ведомства Пакистана Хаваджой Асифом предложила расширить практику заходов кораблей пакистанского и российского военного флота соответственно в порты РФ и Пакистана и совместных военных учений в Аравийском море, которые уже прошли в апреле и октябре 2014 г., а также в декабре 2015 г.).
По нашему мнению, вряд ли можно ожидать дальнейшую эскалацию возникшего между Индией и Пакистаном конфликта; скорее всего, нынешняя повышенная напряженность будет постепенно ослабляться, и отношения вернутся к обычному состоянию напряженности вдоль Линии фактического контроля, взаимному недоверию и подозрительности. При этом оба государства продолжат устанавливать и развивать отношения со своими традиционными и нетрадиционными партнерами: Индия – с США, а Пакистан – с Россией. Одновременно Пакистан будет активно стремиться к дальнейшему широкомасштабному расширению экономических и политических связей с Пекином; здесь акцент делается в первую очередь на сооружении Китайско-пакистанского экономического коридора в рамках «Нового шелкового пути». Это, однако, не означает угасание американо-пакистанских отношений (США надолго останутся важным стратегическим партнером Пакистана), равно, как и не следует ожидать заметного охлаждения интереса Индии к России — здесь важным цементирующим фактором будут военные связи, а также объективная заинтересованность Дели в регулярной модернизации советского/российского вооружения, закупленного Индией, и расширении связей в области мирного использования атомной энергии. Именно это, а не торговое сотрудничество, является главным звеном российско-индийских отношений: достаточно сказать, что товарооборот Индии с Россией в 2015 г. составил по данным индийской стороны всего 6.7 млрд долл. (1.5% всей торговли Индии), в то время как с США – 63 млрд и с Китаем (с которым у Индии после вооруженного конфликта 1962 г. до сих пор остаются натянутые отношения) – 72 млрд долл. Следует обратить внимание и на то обстоятельство, что многие индийские эксперты считают именно Китай главным потенциальным противником Индии, а вовсе не Пакистан.
Тем не менее, в ходе саммита БРИКС в Гоа состоялся ряд двусторонних встреч и переговоров, в том числе и между руководителями Индии и Китая. Наряду с обсуждением проблем, по которым две стороны придерживаются различных точек зрения (например, негативное отношение Китая к присоединению Индии к Группе ядерных поставщиков, расширяющееся пакистано-китайское военно-техническое сотрудничество, погранично-территориальная и тибетская проблемы), стороны обсудили двусторонние отношения, в том числе, увеличение китайских инвестиций в Индии с 2 млрд долл. в 2016 г. до 20 млрд долл. к 2019 году; пути обеспечения мира вдоль Линии фактического контроля и предотвращение проникновения боевиков на чужую территорию с обеих сторон. Индийская сторона заинтересована в приоритетном обсуждении проблем двусторонней торговли и инвестиций — так, было заявлено, что за последние два года объем китайских инвестиций в Индию вырос более чем в 4 раза; с другой стороны, Дели занимает пока что позицию явного сдерживания в отношении существенного роста китайских товаров на индийском потребительском рынке.
Можно констатировать, что готовность Китая развивать торгово-экономическое и инвестиционное сотрудничество с Индией – геополитическим и военно-стратегическим соперником союзника Китая – Пакистана, может поставить вопрос о том пределе, до которого может дойти в случае необходимости Китай ради поддержки Исламабада. Следует, в частности, упомянуть о том, что союзнические отношения Китая и Пакистана отнюдь не спасли последний от распада на собственно Пакистан и Бангладеш в 1971 г.
Состоявшийся в октябре с.г. телефонный разговор советников премьер-министров по национальной безопасности Пакистана и Индии свидетельствует о том, что стороны осознают необходимость снизить остроту конфликта, искать пути ослабления создавшейся серьезной напряженности в отношениях двух государств. Вместе с тем, по нашему мнению, пока не будет решен главный территориальный вопрос — о принадлежности Кашмира — конфликт будет тлеть и регулярно вспыхивать — в результате чего нормализация отношений не будет носить необратимого характера.
Теоретически существуют несколько вариантов решения этой проблемы, которые пока что практически не выполнимы в реальной действительности. Самым простым из них является превращение Линии контроля в государственную границу между Индией и Пакистаном, однако пока что обе страны полностью отрицают такую возможность, претендуя соответственно на весь Кашмир.
Второй вариант связан с проведением референдума в Кашмире с постановкой вопроса перед его населением о желании присоединиться либо к Пакистану, либо к Индии. Однако против этого категорически выступает индийская сторона, поскольку вероятнее всего население Кашмира выберет присоединение к Пакистану со всеми вытекающими отсюда негативными последствиями для дальнейшего развития пакистано-индийских отношений.
Третий вариант еще менее реален, но упомянуть о нем следует. Это гипотетическая возможность образования самостоятельного независимого государства на месте индийской и пакистанской частей нынешнего Кашмира, о чем еще в 1991 г. во всеуслышание заявил «Фронт освобождения Джамму и Кашмира». Но едва ли соседние страны согласятся с тем, что возле их границ будет существовать небольшое нестабильное мусульманское государство, часть населения которого имеет явную склонность к экстремизму.
На нынешний конфликт Пакистана и Индии накладывает определенный отпечаток нарастающее соперничество этих стран за влияние на руководство Афганистана, особенно учитывая постоянную напряженность в пакистано-афганских отношениях по целому ряду вопросов и стремление Кабула в этой связи в большей степени заручиться поддержкой Дели в решении своих политико-экономических проблем.
Нельзя сбрасывать со счетов существенное расширение китайского-пакистанского сотрудничества в рамках реализации проекта «Новый шелковый путь», в частности, строительство Китайско-пакистанского экономического коридора. Здесь на первом месте находится расширение и модернизация глубоководного порта Гвадар (к которому Пекин проявляет особый интерес), с обеспечением его всей необходимой сопутствующей инфраструктурой. Едва ли можно сомневаться в том, что порт со временем реально может превратиться в современную военно-морскую базу ВМФ Китая. Это уже сейчас вызывает серьезную озабоченность индийского руководства, которое (со своей стороны) стало прикладывать немалые усилия к аналогичному сотрудничеству с Ираном для расширения порта Чабахар в обмен на поставки иранского газа в Индию.