В последнее время в израильском информационном пространстве (в основном, в русскоязычном, но не только) идет оживленная дискуссия о новой волне еврейской репатриации из России и иных постсоветских стран. Именно эта волна последних трех-четырех лет, по устоявшему журналистскому стереотипу, и принесла в Израиль долгожданное новое «креативное» поколение русскоязычных репатриантов. Не споря по поводу всего множества терминов, которыми полемисты и обозначают эту группу совсем недавних репатриантов – «качественная», «сырная», «путинская2, «гуманитарная» и т.п. – отметим, что речь действительно идет о социологическом феномене, требующем, пусть пока и первичного, осмысления.
Классическая «алия 90-х» более-менее завершилась к 1997-1998 гг. (всего в эти годы, то есть, с января 1990 года, приехало около 750 000 человек, две трети из которых (за вычетом умерших и постоянно проживающих за рубежом), сегодня проживают в стране. Они и составляют ядро «русскоязычной общины» Израиля. С конца 1998 по 2000 годы приехало порядка 120 000 человек, в массе своей «вытолкнутых» из СНГ дефолтом и экономическим кризисом тех лет, и которые по своим ценностным ориентациям и стереотипам сознания уже существенно отличались от поздней советской и ранней постсоветской «алии 90-х». Не случайно, что доля репатриантов этих лет, кто принял решение вернуться назад или перебраться в «третьи страны» в 2002-2004 годах, то есть в период, когда последствия финансово-экономического кризиса 2000-2001 гг. были преодолены, была выше, чем среди репатриантов, прибывших в другие годы.
В 2002 начался резкий спад алии, который продолжался до «перелома» 2009 года. Видимо, эта «алия нулевых» тоже должна рассматриваться как отдельная социокультурная группа, среди которой доминировали выходцы из географической, экономической и культурной периферии стран СНГ и Балтии. Их переезд был в основном мотивирован семейными связями, личными и собственно экономическими причинами. А в молодежной когорте впервые оказалась заметна группа лиц, идентичность которых сложилась в системе возрождённого еврейского образования в странах исхода.
Далее, в 2009-2013 годах начинается новый рост репатриации, причем в социокультурном смысле эта группа была продолжением «алии нулевых», то есть первым постсоветским, в полном смысле этого слова, поколением репатриации из СНГ и Балтии. Оживление репатриации в эти годы, вероятнее всего, произошёл за счёт тех, кто ранее пребывал в категории «колеблющихся», оставивших свои сомнения в свете бурного экономического роста в Израиле, который справился с дальними последствиями «интифады Аль-Акса», почти «не заметил», в экономическом смысле, Вторую ливанскую войну и две операции в секторе Газа, и оказался чужим на празднике «арабской весны». И это все на фоне финансовой нестабильности и неопределенных экономических (и не только) перспектив в странах Европы и США, и первых признаках исчерпания заданного в «нулевых годах» потенциала роста российской экономики, во многом влиявшей и на другие страны СНГ.
Реальный всплеск репатриации начинается в 2014 году: в этом и 2016 годах в страну прибыло в полтора раза, а в 2015 году – даже в два раза больше новых русскоязычных граждан, чем в 2013 году. Очевидно, что основную роль в этом росте сыграли «выталкивающие» факторы, которые, не вдаваясь в детали, можно обозначить как кратко- и среднесрочные последствия российско-украинского конфликта, серьезно повлиявшего на экономическую ситуацию и общую социально-политическую атмосферу обеих стран. В целом, с января 2014 по декабрь 2016 года в страну прибыло порядка 45 000 репатриантов из стран СНГ и Балтии (из них более 45% из Украины и более 40% из России). Эта группа составляет порядка 4.5% «русского Израиля» – чем, собственно, демографический потенциал этой «новой качественной алии2 (НКА) и ограничивается.
Понятно, что политические, интеллектуальное и культурное влияние той или иной группы может быть диспропорционально выше ее демографических параметров – в этом смысле НКА, по крайней мере, на уровне общественного мнения, уже получила весьма внушительный кредит. В какой степени эти ожидания оправданы? Действительно, по сравнению с предыдущей волной алии, эту группу отличает существенно более высокая доля выходцев из больших городов России и Украины. Но в целом, алия последних 3-4-х лет представляет репрезентативный социально-демографический срез еврейского населения бывшего СССР. Примерно четверть этой группы составляют выпускники ВУЗов, и чуть более трети – обладатели среднего специального или профессионального (техникумы училища, коллежи) образования. Что, несомненно, немало – но не радикально больше, чем, например, в конце 1990-х и начале 2000-х годов.
Далее, профессиональная структура НКА является прямым следствием радикальной реструктуризации образовательного рынка, которая прошла в странах СНГ в последние два десятилетия. Так, доля врачей, инженеров и техников, программистов, педагогов всех типов и уровней, и т.п. среди репатриантов 2014-16 гг. оказалась существенно ниже, чем среди русскоязычных репатриантов 1990-х годов. При этом имеется весьма значительная доля представителей свободных профессий и сферы услуг, а ученых-гуманитариев оказалось почти в 5 раз больше, чем исследователей в сфере точных и естественных наук. Наконец, почти 40% репатриантов 2014-2016 гг. трудоспособного возраста были в момент прибытия зарегистрированы как «лица, не имеющие профессиональной подготовки» в соответствии с израильскими стандартами (впрочем, их значительную долю, видимо, составляют недоучившиеся студенты, которые могут продолжить свое образование в Израиле). Иными словами, Израиль и в самом деле получил ценную прибавку своего интеллектуального капитала. Но говорить о повышенной иммиграционной динамике в Израиль еврейского сегмента постсоветского «креативного класса», который может обеспечить новый прорыв в израильской экономике – подобно роли, которой алия 1990-х сыграла в «технологической революции» конца 1990-х и начала 2000-х годов, вероятнее всего, пока преждевременно.
Второй, возникающий в этой связи вопрос – как последняя по времени волна алии из бывшего СССР вписывается в сложившуюся уже организационную и культурно-ментальную структуру русскоязычной общины страны. Вряд ли пока можно делать окончательный вывод о том, что эта волна уже сформировала свою систему социальных сетей, услуг и институтов, или пробует встроиться в уже имеющиеся схемы (хотя проявления обеих тенденций налицо). Но, по крайней мере, одна индикация – географическая – уже имеется.
В силу исторических причин, «русскоязычное» еврейство сформировалось как городское общество. Процесс быстрой урбанизации советских евреев шел на протяжении всего существования СССР и продолжался после его распада. В тех постсоветских странах, где сохранилось демографически значимое еврейское население, идет очевидная тенденция его «стягивания» в сравнительно немногих крупных индустриальных и культурных центрах России, Украины и 2-3 других стран. Где в целом характерный для постсоветского еврейства процесс депопуляции, к середине нулевых годов во многом прекратился (оказавшись, однако, перед отмеченным новым вызовом оживления еврейской эмиграции последних 3-4 лет). Аналогичная тенденция имеет место и в странах, принявших советскую и постсоветскую еврейскую эмиграцию последних десятилетий: практически везде «русскоязычные» евреи и члены их семей концентрируются в сравнительно немногих крупных городах.
На первый взгляд, близкая картина наблюдается и в Израиле. Как известно, в начале 90-х годов прошлого века правительство Израиля предприняло немало усилий с тем, чтобы направить «большую алию» из СССР/СНГ в города развития Негева и Галилеи, с целью укрепления социальной и географической периферии страны (что, в некотором смысле удалось сделать). Тем не менее, порядка 60% выходцев из СССР и постсоветских стран сегодня проживает в 14 крупнейших городах Израиля (100 и более тыс. жителей), в массе своей – в городских агломерациях Тель-Авива и Хайфы. А также в Ашдоде, Ашкелоне, Иерусалиме и Беер-Шеве, где местные «русско-израильские» сообщества (не учитывая второе поколение семей репатриантов) насчитывают по нескольку десятков тысяч человек.
Однако, в сравнении с вышеотмеченными процессами в других регионах русско-еврейского мира, в Израиле направленность этих тенденций несколько иная. Собственно наиболее крупные города страны – Иерусалим, Тель-Авив, Хайфа, Петах-Тиква и Ришон ле-Цион – стали своего рода транзитными пунктами. Многие из немалого числа первоначально там осевших представителей самой первой волны поздне- и постсоветской репатриации через несколько лет предпочли приобретенное или более доступное либо более комфортабельное съемное жилье в городах-спутниках прибрежных мегаполисов или их дальней периферии. А также в населенных пунктах, нередко называемых «периферией центра» (таких как Рамле, Лод, Бейт-Шемеш и т.д.), или коллективных поселениях Иудеи и Самарии (Западный берег р.Иордан).
Так, доля представителей первого, наиболее массового этапа «большой алии» 1989-1993 годов, живущих в таких городах, как Хайфа, Петах-Тиква, Бат-Ям, Ришон ле-Цион и Нетания, оказалась, по нашим данным, на 20-30% процентов ниже доли общего русскоязычного населения этих городов от общей численности «русского Израиля2. Разителен и пример Иерусалима: как абсолютная численность живущих в городе русскоязычных израильтян в целом, так и их доля от общей численности общины (немногим более 3%) находится в явном противоречии с присущим советским и постсоветским евреям интересом к столичным городам везде, кроме, как мы видим, Израиля.
Определенным исключением в этом смысле является Тель-Авив – притом, что рост общей абсолютной численности русско-еврейского населения города прекратился на рубеже веков, доля живущих там представителей первой этапа «большой алии» все еще соответствует средним значениям по общине. Ровно противоположную картину мы видим, например, в Хайфе, наиболее «русском2, в демографическом смысле, городе Израиля. Чем меньше стаж пребывания в Израиле живущих в городе выходцев из СССР/СНГ, тем выше их доля от общей численности репатриантов соответствующего года.
В целом же, города, где русскоязычные репатрианты составляют более пятой части населения, за исключением 3-4 примеров (такие как Ашдод, оспаривающий у Хайфы статус «русской столицы Израиля» или Беер-Шева) находятся вне списка крупнейших населенных пунктов страны. Именно в этих трех десятках городов, и особенно – в определенных кварталах и микрорайонах концентрации выходцев из бывшего СССР в основном происходит развитие институциональной составляющей «русской» репатриантской субкультуры Израиля, материальные измерения которой были неоднократно описаны исследователями (включая автора этих строк).[1] [1]
Что же касается упомянутой выше последней по времени волны алии из бывшего СССР, то утвердившийся в общественном сознании стереотип полагает, что она почти целиком устремилась в Тель-Авив (отличаясь тем самым от волн первой половины 1990-х и конца 1990-х и нулевых, символом которых были условные «Иерусалим» и «Ашдод»). Действительно, в Тель-Авиве поселилось более 8% представителей этой группы, и еще 7.5% в Бат-Яме, на глазах этого поколения израильтян превратившегося из рабочего пригорода Тель-Авива в его престижное продолжение. То есть, явно не большинство, но все же в полтора раза больше, чем в целом доля «русских» израильтян, проживающих в этих городах.
Столь же диспропорционально широко члены последней волны представлены в Нетании, и наоборот, диспропорционально скромно – в Ашдоде, Беер-Шеве, Холоне, Петах-Тикве, не говоря уже о городах периферии, которые стали 2вторым выбором» алии 1990-х. За исключением Эйлата: доля поселившихся там русскоязычных репатриантов последней волны оказалась в 2.5 раза больше, чем в среднем по общине. Напрашивающееся предположение, что город имеет перспективу стать этаким «Майями Бич русского Израиля», останавливает отсутствие подтвержденной информации о массовом наплыве 2русских олигархов», перебирающихся в Эйлат на постоянное место жительства. Скорее, на эту роль могут претендовать упомянутые города Нетания и Бат-Ям. Более правдоподобна версия о востребованности действующих в городе программ трудоустройства новых репатриантов и трудовых мигрантов, имеющих право на ПМЖ, а также доступность административных услуг.
И все же, последнюю волну алии правильней было бы назвать Тель-Авивской и не Эйлатской, а Хайфской – именно в этом городе поселились 12% (относительно почти вдвое весомее, чем по общине в целом) репатриантов последних 3-4 лет. Остается лишь гадать, имеем ли мы дело со знакомой по предыдущим волнам алии «первой опцией большого города», или этот феномен – всерьез и надолго.