- Институт Ближнего Востока - http://www.iimes.ru -

Роль конфессионального фактора в сирийском урегулировании. Часть1

Для  будущих процессов в Сирии, где, несмотря на усилия международных и региональных посредников, война продолжается,  нет ничего более опасного, чем возникновение в послевоенный период межконфессиональной розни, религиозной и межэтнической борьбы. И именно в указанном порядке следования. Ибо, если понимать под межконфессиональной враждой, прежде всего обострение  суннитско-алавитских противоречий, то оно, на наш взгляд, способно радикализовать многих суннитов и спровоцировать конфликты на религиозной (мусульмане-христиане) почве, а затем (или одновременно) на этнической (арабы – курды) основе.

Автору неоднократно приходилось касаться этой острой и деликатной темы в контексте определения возможных путей развития ситуации в Сирии.  Ведь не секрет, что в многоконфессиональной и полиэтнической Сирии арабы, мусульмане-сунниты составляют подавляющее большинство. А представители алавитской общины (12-15% населения) фактически правили страной последние 40 лет и далеко не всегда безупречно. Поэтому, на наш взгляд, было бы правомерным предположить, что данный вопрос является  не столько предметом теологических дискуссий, сколько важным элементом в деле достижения мира в Сирии. В условиях острого политического кризиса, который сегодня переживает страна, характер взаимоотношений суннитов и алавитов (в прошлом, настоящем и будущем) играет далеко не последнюю роль в процессе определения путей развития ситуации в Сирии. Если кто-то хочет сорвать мирный процесс  и погрузить страну в пучину межрелигиозной вражды, то он обязательно попытается использовать самые темные стороны этой проблемы. С другой стороны, было бы неверным полагать, что, если в Сирии удастся наладить полноценный политический процесс на демократической основе, то указанный фактор ни как  себя не проявит. Конечно, стоило, как говориться все затевать, чтобы потом прийти на демократические выборы и голосовать исходя из своих конфессиональных и этнических предпочтений, а не политических убеждений. Но, если законы можно быстро отменить или принять, политическую систему разрушить, то изменить сознание людей, особенно малообеспеченных и плохо образованных,  вряд ли возможно за короткий промежуток времени.  Также как и развить подлинно гражданское общество с устойчивыми демократическими традициями. Несмотря на то, что многие сирийцы живо интересуются политикой и любят поговорить на политические темы, информационно-пропагандистский аппарат и политическая полиция за последние десятилетия сделали все возможное, чтобы перенаправить фокус внимания политизированной части сирийского населения с острых вопросов внутренней политики на обстановку вокруг Сирии.  Нельзя не учитывать и обще региональную ситуацию, где политический процесс развивается с учетом сложного исторического контекста и непрекращающихся разногласий на конфессиональной, религиозной и этнической почве, которые зачастую вспыхивают в результате заявлений и поступков отдельных арабских политиков, пытающихся наиболее простым и доходчивым способом мобилизовать поддержку части населения для обретения политических преимуществ внутри своих стран и в регионе.

В контексте вышеизложенных положений было бы полезным, на наш взгляд, попытаться ответить на вопросы о том возможно ли в нынешних условиях  межконфессиональной розни, добиться мира, и есть ли для этого объективные предпосылки, и что может этому помешать.

К началу 1990-х гг. завершился этап  становления алавитской элиты как группы, способной обеспечивать себе привилегированное положение в сирийском обществе. В руках алавитов находились практически все высшие командные посты в армии и спецслужбах Сирии. А  в ряде ключевых подразделений (4-я дивизия специального назначения, полк президентской охраны, Дивизия республиканской гвардии) алавиты абсолютно доминировали.

Таким образом, еще при жизни Хафеза Асада у большинства как внутри Сирии, так и за ее пределами сложилось устойчивое впечатление, что страной правят алавиты. С объективной точки зрения данная оценка была в целом верной. Она определялась самим характером власти и особенностями военно-гражданских отношений в САР. На протяжении последних 40 лет военные  по сравнению с гражданскими имели решающий голос в процессе принятия решений по ключевым вопросам внутренней и внешней политики страны. В субъективном плане власти сами неофициально способствовали распространению подобного рода убеждений. В публичной сфере конфессиональная проблема находилась под строжайшим  запретом. О ней ничего не писали в газетах, журналах, книгах не говорили по радио, на телевидении, лекциях, публичных выступлениях. Она не могла стать темой  открытых научных исследований и публичных дискуссий. Достаточно сказать, что в материалах официальной сирийской статистики, начиная с 1960-х годов, не содержится никаких данных о конфессиональном составе населения. С другой стороны по весьма специфическим и закрытым от постороннего взгляда каналам сверху вниз транслировалась установка на то, что принадлежность к правящему клану алавитов и лояльность к нему служат залогом стабильной и безопасной жизни. Делалось это для расширения социальной базы поддержки правящей семьи как среди самих алавитов, так и других групп сирийского населения.

В тоже время,  «алавитский фактор» не выражал в полной мере суть властной вертикали при Асадах, а его детерминация могла исказить понимание подлинного характера процессов внутри власти и общества, с одной стороны и особенностей их взаимоотношений с другой.

Действительно, алавиты занимали доминирующие позиции во властных структурах,  но их окружали другие фигуры, которые отражали  глубинные процессы в сирийском обществе. Это неалавитское окружение было достаточно сильным, чем обычно принято считать. Именно его представители способствовали  приходу к власти в САР в 1963 г. новых социальных сил и свержению прежней правящей элиты в лице городской суннитской аристократии. До революции 1963 г. сунниты из сельских местностей были лишены какой-либо заметной социальной активности. Путь к власти им был закрыт, и они действовали на самых низких ступенях общественной иерархической пирамиды вместе с другими этническими и конфессиональными меньшинствами. В 1960-х гг.  они смогли выдвинуться. Не случайно ряд исследователей считают, что приход в руководство суннитов выходцев из сельской местности проложил алавитам дорогу к вершинам власти. После того, как президентом Сирии стал Х.Асад, продвижение суннитов ускорилось, хотя и во многом зависело от принятия первенства алавитов. Постепенно они заняли влиятельные посты в государственных учреждениях.

Действительно, заботясь об укреплении устоев власти, Х.Асад при назначении на ключевые посты в армии и органах безопасности отдавал явное предпочтение соплеменникам — выходцам из алавитской общины. Характерно, что, если в партийном и государственном аппарате при Х.Асаде одним из основных принципов кадровой политики было обеспечение сбалансированного представительства в них практически всех общин и конфессий, то в командовании вооруженных сил и руководстве спецслужб удельный вес алавитов был значительно выше. Так, к концу 1980-х — началу 1990-х гг. число алавитов в руководстве партии и органах государственного управления составляло, по некоторым данным, немногим более 30%. В тоже время среднее звено вооруженных сил практически на 70% было укомплектовано выходцами из алавитской общины. Количество алавитов – руководителей в Региональном руководстве ПАСВ и правительстве можно было пересчитать по количеству пальцев на одной руке. В тоже время, высший и старший командный состав сирийской армии практически на 60% был укомплектован офицерами-алавитами. К концу 1980-х гг. из 24 наиболее высокопоставленных сирийских военных деятелей, по крайней мере, 14 были алавитами. Значительным влиянием в армии и спецслужбах традиционно пользовались выходцы из клана Асадов-Махлюфов и союзных им семей. Справедливости ради нужно отметить, что посты начальника Генерального штаба  и министра обороны занимали сунниты – Х.Шехаби и М.Тлас, соответственно. Первый находился на своем посту 24 года, второй 30 лет. Однако общего правила  это не меняло. К тому же оба были очень близкими друзьями и соратниками Х.Асада, который знал их еще до того, как стал президентом. И Х.Шехаби и М.Тлас во многом способствовали приходу Х.Асада на президентский пост.

Таким образом, в общем виде, военное руководство было в основном представлено алавитами, а гражданские институты власти, которые на практике играли второстепенную роль в процессе принятия решений, — суннитами и выходцами из других конфессий. При Асадах все вице-президенты, премьер-министры, большинство министров, в том числе министры иностранных дел, партийные руководители, губернаторы провинций были за редким исключением суннитами.

Подобная практика конфессиональной раскладки в руководстве продолжалась по основным параметрам и при Башаре Асаде. Так, в составе отправленного в начале апреля 2011 г. в отставку правительства Н.Отри (действовало с 2003 г.) было всего 4 алавита (примерно 13%).. В составе избранного в 2005 г. X съездом ПАСВ высшего партийного руководства из 14 человек 8 были суннитами (57%), 2 – алавитами, 1 – исмаилит, 1 – друз, 1- христианин, 1- выходец из городской курдской семьи. Из 14 губернаторов провинций только 2 были алавитами (14%).

При Асадах также происходило сращивание деловых суннитских кругов с алавитскими нувориша­ми. В результате религиозно-общинные грани в определенной степени сти­рались  развитием рыночных отношений. Одним из основ­ных принципов устойчивости алавитской власти являлся союз алавитских верхов с рядом крупных суннитских представителей торгово-финансовых и промышленных элит Сирии при полном контроле над армией и спецслужбами со стороны клана Асадов-Махлюфов.  Более слабые в экономическом плане по сравнению с традиционной суннитской буржуазией, алавиты опа­сались, что, если рыночный характер экономики получит дальнейшее развитие (а именно таковой просматривалась наиболее вероятная перспектива социально-эко­номической эволюции САР в XXI в.), то алавитское меньшинство может не устоять перед нажимом суннитской буржуазии.

Действительно, суннитская буржуазия стремилась к более тесному партнерству с алавитской властью. Суннитским бизнесменам  была необходима поддержка влиятельных алавитских генералов с тем, чтобы обойти бюрократические формальности и ограничения государственного регулирования и получить льготный режим доступа к иностранной валюте. В свою очередь алавиты,  были заинтересованы получить через суннитскую буржуазию выход на западные рынки и обеспечить приток в САР денежных инвестиций из-за рубежа. Таким образом, складывавшиеся между суннитской буржуазией и алавитской верхушкой отношения являлись по своей сути не столько партнерскими, сколь клиентскими,  когда алавитские патроны получали материальную выгоду от защиты деловых интересов суннитской буржуазии. В тоже время, с начала 1990-х гг. новая сирийская буржуазия стала приобретать все более весомые позиции в качестве одной из опор режима, стабилизирующей силы в государстве. Асады хорошо понимали, что новая сирийская буржуазия может стать одним из ключевых элементов независимости и стабильности режима. Поэтому они посредством экономической либерализации и модернизации стремились открыть доступ буржуазии к властным институтам. С начала 1990-х гг. суннитская экономическая элита, главным образом торговая буржуазия Дамаска, стала постепенно интегрироваться во власть.  Прирожденные бизнесмены и толковые менеджеры, они умело использовали начавшуюся с приходом Б.Асада экономическую либерализацию для укрепления своих позиций в обществе и через систему брачно-родственных связей эффективно лоббировали  свои экономические интересы в управленческих структурах. Однако их влияние на механизм принятия решений было ограничено, а  участие как партнеров власти оставалось весьма незначительным.