Великобритания и другие страны Запада проигрывают борьбу с экстремизмом онлайн – так начинается материал Би-би-си от 31 марта 2017 г., описывающий результаты одного из последних исследований политики противодействия экстремизму на религиозной почве, которую проводят западные правительства. Впрочем, теракт в Санкт-Петербурге 3 апреля, в котором, по последним данным, погибли 16 человек и пострадали порядка 100, недвусмысленно свидетельствует о том, что в равной степени это утверждение относится и к России. Серия терактов от Лондона и Стокгольма до северной российской столицы в начале весны 2017 г. вынуждает констатировать, что правительства и спецслужбы ведущих стран мира попросту не успевают за стремительно эволюционирующей и меняющейся тактикой исламистов ни в виртуальном мире, ни в реальном. А контролирующие популярный контент корпорации по сути никак этим странам не помогают.
И если в Швеции и Соединенном Королевстве теракты были совершены самым популярным сегодня и трудно отслеживаемым способом, с помощью угнанного грузового автотранспорта, то в России атака была проведена «по старинке», посредством подрыва метро, что не вдающемуся в детали обывателю может сигнализировать прежде всего о том, что в нашей стране ситуация в области предотвращения террористических угроз сложилась куда более удручающая, раз уж даже находившийся «на карандаше» у правоохранительных органов «окончивший семь классов школы иммигрант» до сих пор может спокойно собрать несколько взрывных устройств и пронести их в метро.
На фоне едва ли не ведущей роли в радикализации, которую соцсетям и различным интернет-сервисам отводят многочисленные исследования и опросы, «Твиттер» регулярно отчитывается о блокировке сотен тысяч аккаунтов (в том числе исламистских), через которые ведется пропаганда экстремизма, однако это мало влияет на общую картину. Завуалированные аккаунты есть у всех признанных сегодня экстремистскими движений, группировок и личностей, действующих от лица этих групп, а у некоторых, например, у запрещенной во многих странах, и в том числе в России, группировки «Хизб-ут-Тахрир», есть и вполне открытые аккаунты. Возникает вопрос, каковы же вообще критерии, по которым тот или иной аккаунт признается администрациями соцсетей экстремистским? Или по какому принципу один, находящийся «на карандаше» у спецслужб, субъект уходит в более детальную разработку, а другой выпадает из поля зрения и получает возможность спланировать и осуществить теракт, как это произошло с Халидом Масудом, в ходе предварительного расследования признанным МИ5 «периферийной фигурой»? Для чего, в конце концов, разрабатывались и принимались многочисленные патриотические акты или законы яровых?
В этих условиях не вызывает особого удивления, что столь же (если не более) размыты критерии восприятия и оценки европейских джихадистов, воюющих в Сирии и на Ближнем Востоке в целом, объективно представляющих потенциальную угрозу после своего возвращения домой. Как показали итоги одного из недавних исследований, опубликованные изданием «Индепендент», особенно ярко проблемы с адекватной оценкой проявляются в среде молодых британских мусульман. Доктор Имран Аван, профессор криминологии в Бирмингемском городском университете (Birmingham City University), опросил по 25 молодых мусульман и мусульманок в возрасте от 14 до 25 лет, проживающих в тех районах страны, где зарегистрирован высокий процент случаев, когда адепты ислама уезжали воевать в Сирию за джихадистов. Исследование доктора Авана показало, что большая часть участников опроса считает, что возвращающиеся должны «получить еще один шанс» и быть интегрированы в британское общество, а иначе они найдут «другую экстремистскую группировку и присоединятся к ней».
Один из участников исследования, например, сформулировал свою позицию следующим образом: «Когда люди чувствуют себя изолированными и озлобленными из-за того, что к ним не относятся с должным уважением, и если они выезжают, чтобы воевать в Сирии, и возвратившись не находят помощи, тогда я обещаю вам, вы увидите еще больше терроризма, потому что эти молодые люди будут думать, зачем я должен что-то делать, если мое собственное правительство не заботится обо мне». Оценка весьма инфантильная, показывающая полное отсутствие готовности и желания принимать какую-либо ответственность в рамках общества, в котором ты живешь, буквально из разряда «меня не уважают и обо мне не заботятся, ну тогда я поеду убивать в Сирию, а когда вернусь, вы пожалеете еще больше». Впрочем, к сожалению, подобного рода инфантильность и стремление выставить себя жертвой свойственны не только мусульманам-подросткам, но и всему исламскому сообществу Соединенного Королевства за редким исключением.
Между тем оснований для такой позиции у мусульман страны сегодня практически не осталось. «Лондон является куда более исламским, чем многие мусульманские страны вместе взятые», – эти слова одного из ведущих исламских проповедников британской столицы Мауланы Раза Ризви (Maulana Syed Raza Rizvi) вполне емко и точно характеризуют текущую ситуацию не только в упомянутом городе, но и в среднем по стране. Согласно данным Института Гейтстоуна, только за последние несколько лет в главном городе Соединенного Королевства появилось 423 мечети, большинство из которых было создано на базе пришедших в упадок церквей христианских конфессий.
В Лондоне, благодаря Британскому арбитражному акту и системе альтернативного урегулирования споров, сегодня официально действует 100 шариатских судов. В то же время многие официальные лица страны недвусмысленно высказываются за имплементацию норм шариата в британское законодательство. Среди них главный судья лорд Филлипс и один из ведущих британских судей сэр Джеймс Манби. Официальное руководство для университетов содержит положение о том, что ортодоксальные религиозные группы могут разделять мужчин и женщин во время проведения мероприятий, в соответствии с которым, например, Исламское общество в Лондонской школе экономики устроило гала-вечер, на котором мужчины и женщины были отделены друг от друга семиметровой панелью.
Так какая же помощь нужна британским мусульманам, сомневающимся в своей идентичности настолько, что они не могут подавить в себе желание убивать в рядах международной террористической группировки? Чего такого нет в британских мусульманских учебных заведениях, шариатских судах, мечетях и финансовых институтах, что у них вдруг возникают проблемы с самоидентификацией и отчаянная потребность в некоей помощи и заботе со стороны британского правительства? Быть может, дело в другом? В том, что эти люди просто не нашли себе места в сегодня в целом вполне успешном и даже респектабельном мусульманском британском обществе [1]? В конце концов, далеко не каждый мусульманин Великобритании может позволить себе стать членом Исламского сообщества Лондонской школы экономики. Вот только причем здесь британское правительство? Те, кто хочет убивать и убивает, и в том числе для этого едет в Сирию или крадет грузовик, чтобы на кого-нибудь наехать, должны сидеть в тюрьме, двух мнений тут быть не может. И неважно, какие причины своих поступков они называют: религиозный долг, отсутствие уважения и заботы со стороны правительства, проблемы с идентичностью и т. п. При этом британские власти в прошлом году отправили за решетку всего лишь 14 вернувшихся радикалов из примерно четырех сотен (всего же достоверные данные о том, что они уехали воевать за джихадистов на Ближний Восток, есть о порядка 800 британцев).
Что же касается возвращенцев, то в условиях, когда группировка «Исламское государство» (запрещена в РФ) контролирует лишь порядка 10% процентов территории Ирака, исполнительный директор британского анти-экстремистского Фонда Киллиама Адам Дин справедливо указывает, что «чем сильнее давление на «Исламское государство» и чем больше территорий оно теряет, тем больше стремится компенсировать свои неудачи терроризмом». «(Вот почему) те, кто вернулся в страну, будут либо активированы либо попытаются подпольно подготовить террористический акт – в любом случае очень велика вероятность того, что кто-то, воевавший за ИГ за рубежом, может совершить атаку», – добавляет Дин.
Тем не менее, директор Фонда Киллиама также упоминает и о специальной правительственной программе дерадикализации Channel, запущенной после терактов 7 июля 2005 г. с целью помочь сомневающимся в своих взглядах последователям радикальных группировок изменить свои убеждения. В проекте участвуют подготовленные психологи, преподаватели и имамы. Дин отмечает, что программа оказалась эффективной для всех, кто в ней участвовал. Однако, независимо от ее результатов, она в любом случае подразумевала изначальное согласие сторонников радикальных идеологий на участие в ней, т. е. была сугубо добровольной. Так о каком «еще одном шансе» говорят молодые мусульмане Соединенного Королевства и их взрослые единоверцы, когда речь идет о джихадистах-возвращенцах с Ближнего Востока? Какую еще заботу и помощь должно предложить им британское правительство? Быть может, выплачивать пособие по инвалидности, полученной в боях за исламистов? Звучит дико, но в Великобритании есть даже такие прецеденты [2], пусть речь и идет о делах давно минувших дней. Впрочем, Хани Сибаи, получающий именно такое пособие, находясь в Лондоне и сегодня с успехом вдохновляет исламистов по всему миру.
Другое дело, что британское правительство могло бы делать больше в области противостояния онлайн-пропаганде радикальных идеологий или, по крайней мере, стремиться к этому. Пока же усилий на этом поприще явно недостаточно, и речь идет не только о соцсетях. Так, например, исследование, упомянутое в начале данной статьи и проведенное Центром религии и геополитики (Centre on Religion and Geopolitics), выявило, что экстремистский контент доминирует в поисковой выдаче как никогда, в то время как правительственные проекты и усилия в области противостояния радикализации фигурируют лишь в 5% проанализированного поисковой системой контента. Таким образом, высокорисковые ключевые слова не имеют в поисковой выдаче альтернативы.
Начинается все с вполне, на первый взгляд, обычных запросов, казалось бы, не подразумевающих насильственного или экстремистского контента, вроде значения слова «кафир». Однако, по данным исследования, поисковые результаты даже по такому запросу нередко содержат призывы к свержению демократических систем или введение в основы халифата. Далее читатель быстро перенаправляется на страницы или ресурсы с откровенно экстремистским контентом, в том числе с призывами убить всех немусульман. В 2016 г. каждый месяц фиксировались порядка полмиллиона общемировых и около 54 тыс. британских запросов в Google, результаты которых содержали экстремистский контент. С тех пор ситуация только ухудшалась. И хотя британское правительство заявляет, что с 2010 г. закрыло порядка 250 тыс. таких страниц, авторы исследования делают вывод, что Великобритания, как и страны Запада в целом, проигрывают онлайн битву с экстремизмом.
По словам эксперта по экстремизму Эмана Эль-Бадави (Eman El-Badawy), фундаментальное отличие ситуации с поисковыми запросами от случаев, когда пропаганда ведется через соцсети неявным образом с целью заинтересовать случайного пользователя, состоит в том, что «люди всегда знают, когда они искали именно джихадистское видео и каков его источник». «Это гораздо более глубокая проблема (чем может показаться) – популярность экстремистского контента сегодня такова, что вполне сопоставима с обращением к Википедии», – добавляет Эль-Бадави.
Но Терезу Мэй, недавно назначившую досрочные выборы в парламент, кажется, больше волнует положение консерваторов в политической системе Великобритании, чем вопросы безопасности страны. Косвенным свидетельством того, что проблема предотвращения терроризма находится на периферии ее внимания, стала и досадная оговорка, допущенная ею в ходе выступления в Уэльсе, когда премьер-министр с уверенностью заявила, что Великобритания стремится стать «мировым лидером в области предотвращения туризма».
Реальность же такова, что если с использованием возвращенцев в террористических атаках возникнут какие-либо сложности по тем или иным причинам, ИГ и другие исламистские группировки, как показывает практика, всегда могут использовать для этого «запасных» из числа обратившихся и не воевавших на Ближнем Востоке коренных жителей вроде Халида Масуда, атаковавшего людей на Вестминстерском мосту, или получивших гражданство иммигрантов вроде питерских подрывников. Пока правительства, спецслужбы и администрации соцсетей и поисковых систем не могут определиться с приоритетами и критериями оценки, джихадисты получают оперативный простор.