МИД Турции опубликовал 9 февраля заявление, призывая Пекин уважать основные права человека и закрыть свои лагеря для интернированных китайских уйгуров, называя их «большим позором для человечества». Представитель МИД Хами Аксой добавил, что «уже не секрет, что более 1 миллиона уйгурских тюрок, подвергающихся произвольным арестам, подвергаются пыткам и политическому промыванию мозгов в лагерях для интернированных и тюрьмах». Посольство Китая в Анкаре ответило на этот демарш очень оперативно 10 февраля, называя утверждения Турции «неточными» и требуя их аннулирования. Отметим, что это первая открытая перепалка между Анкарой и Пекином после инцидента двухгодичной давности, когда Таиланд под давлением Китая экстрадировал два десятка уйгуров, которые к тому времени уже получили в консульстве Турции турецкие паспорта для выезда в страну. Турция является первой крупной мусульманской страной, выступившей против продолжающегося интернирования китайских уйгуров, имеющих общие тюркские корни с большей частью населения Турции. Но отметим, что данное заявление имеет сейчас прежде всего безусловный внутриполитический смысл в свете предстоящих 31 марта муниципальных выборов в Турции, в ходе которых правящая Партия справедливости и развития (ПСР) может быть впервые идет на голосование без официального альянса со своими традиционными партнерами в лице националистических и исламистских партий. На этом фоне ПСР подвергается все большей критике со стороны других партий, включая умеренно националистическую «Хорошую партию» (ее ряд обозревателей полагают чисто американским проектом), именно в связи с молчанием турецкого правительства в отношении притеснений уйгуров-мусульман в Китае. Несмотря на то, что это заявление Анкары является максимально взвешенным, оно может отразиться на динамике экономических связей Турции с Китаем. Особенно с учетом того, что турецкое правительство недавно заявило о том, что хочет их интенсифицировать. Турция изучала возможность приобретения китайских зенитных ракетных систем в прошлом, президент Реджеп Тайип Эрдоган пригласил председателя КНР Си Цзиньпина с государственным визитом в Турцию в 2019 году, а Промышленный и коммерческий банк Китая недавно предоставил Турции многомиллионный кредит. В этой ситуации заявление МИД Турции надо полагать лишь как попытку отреагировать на все возрастающий вал критики со стороны националистов, к чему обязывает конкурентная борьба за националистический электорат. При этом уйгурский вопрос особенно чувствителен для Пекина, учитывая, что родина уйгуров и самый западный регион Китая Синьцзян является жизненно важной частью пекинской инициативы «Пояс и путь». Именно через него проходят или должны будут проходить основные логистические каналы между Центральной Азией и Пакистаном. В этой связи в Пекине учитывают риски попыток дестабилизации ситуации там, как путем возрастающей активности на дипломатическом и гуманитарном треке со стороны США, так и попыток прямой военной дестабилизации со стороны боевиков-уйгуров непосредственно в самом Синьцзян-Уйгурском автономном районе (СУАР) при поддержке Турции, и соответственно усиливают свою систему безопасности. В том числе и путем превентивных арестов и переселений уйгуров в рамках одновременного насыщения СУАР ханьцами в рамках ускоренной кампании по обеспечению большей этнической и культурной ассимиляции. Кроме того на перевоспитание в «пункты трудовой ориентации» переселено большое количество уйгуров из южной части Синьцзяна на северо-восток Китая, где проживают ханьцы. Это некий отход от прежней практики, когда упор делался на договорах об обмене рабочей силой между отдельными провинциями, что прежде всего использовалось в СУАР с точки зрения «разбавления» мусульманских этнических групп ханьцами. По ряду данных, на сегодня эта программа перевоспитания затронула уже до 1 млн этнических уйгуров, хуэев и казахов и получила название «железного кулака». Собственно отдельные аспекты такой политики и являются объектами основной критики с стороны Вашингтона и Анкары в настоящее время. При этом цели этой критики у каждой страны разные.
Для Вашингтона — это прежде всего средство давления на Пекин в рамках торговых войн. В этой связи инспирированная американцами критика Пекина со стороны различных международных НПО росла против Китая за его репрессии против уйгурских мусульман и других меньшинств в СУАР быстрыми темпами с лета прошлого года, что создает необходимый публичный фон для того, чтобы перейти ко второму этапу давления. А именно введение целенаправленных экономических и политических санкций против Пекина. При этом отметим, что эта активность в США сейчас несколько стихла, и на это есть свои причины. Прежде всего по той причине, что зондирование Вашингтоном ситуации с точки зрения поддержания таких санкций другими основными игроками на международной арене в лице прежде всего ЕС и ряда мусульманские и азиатских стран показало неудовлетворительные результаты. Брюссель вообще на такие инициативы реагирует автоматически вяло и во многом формально. Как и большинство мусульманских стран, на поддержку которых в этом вопросе рассчитывал Вашингтон. Из последних антикитайских заявлений в связи с уйгурским вопросом можно отметить только Индонезию. С приближением национальных выборов 17 апреля с.г., один из оппозиционных кандидатов Прабово Субианто раскритиковал действующего президента Джоко «Джокови» Видодо за пренебрежение к уйгурскому вопросу. Последний отреагировал на это сдержанно: министр иностранных дел Индонезии, как сообщается, выразил озабоченность Китаю в частном порядке по поводу репрессий в отношении уйгуров. И такая сдержанность Джакарты понятна: Пекин предоставил Индонезии несколько миллиардов долларов в виде кредита для устранения глубокого инфраструктурного дефицита. К тому же Пекин в октябре прошлого года предпринял упреждающие шаги по купированию возможного дипломатического прессинга, инициировав заявление правительства СУАР о том, что оно готово провести ревизию ряда статей местного законодательства в рамках т.н. «дерадикализации». Этот закон, призванный ограничить радикальную религиозную идеологию и «крайние элементы», предусматривал пропаганду научных знаний, образования и национального языка КНР, а также «сопротивление крайнему мышлению и практикам». Правительство СУАР также решило легализовать практику использования «центров профессиональной подготовки» для «обучения и преобразования» людей, которые были под влиянием экстремизма. Это произошло впервые после долго периода отрицания необходимости их существования. В этом случае китайцы, похоже, решили обратиться к существующей уже долгое время саудовской практике на этом направлении. Этот момент безусловно означает трансформацию политики Пекина на уйгурском направлении. После массовых уйгуро-ханьских столкновений в Синьцзяне в июле 2009 года и серии террористических нападений в Пекине и Юньани китайские власти начали жесткие репрессии в сфере безопасности, ввели цензуру в интернете и усилили контроль за этническими уйгурами и другими мусульманами. С 2014 года в Синьцзяне было запрещено мужчинам отращивать и носить бороды, а мужчинам и женщинам надевать исламскую одежду. На этом фоне было закрыто значительное количество мечетей, и началась борьба за более широкое использование официального китайского языка среди местного населения. Эти репрессии, достигли нового уровня за последние три года с учетом того, что секретарь обкома Коммунистической партии Китая в Синьцзяне Чэнь Цюаньго занял очень жесткую позицию в попытке установить полный контроль над этим приграничным регионом. В этой связи Пекин безусловно имеет ввиду, что закаленные в боях уйгурские боевики могут вернуться с полей сражений Сирии и Ирака через Центральную Азию или Афганистан, что резко обстроит ситуацию внутри СУАР и переведет ее на новый качественный уровень сопротивления. При этом отметим, что центральноазиатский коридор (как собственно и афганский) для переброски живой силы боевиков-уйгуров туда и обратно пока активно не используется. Уйгуры в данном контексте более активно использует южное направление, то есть Таиланд, Вьетнам и Индонезию. В то же время борьба Китая за контроль над Синьцзяном, наряду с темой Тайваня и Тибета, подчеркивает историческую стратегию Пекина над созданием, расширением и управлением буферными регионами для обеспечения единого и централизованного режима. И это «красная линия» для Пекина, несмотря на все возможные издержки. На фоне того, что Соединенные Штаты пытаются сейчас более агрессивно сдержать развитие китайского влияния в Тихом океане и бросить вызов его экспортно-ориентированной экономике, значение контроля над Синьцзяном только возрастет для Пекина. Как с точки зрения чисто политической, так и экономической в рамках реализации глобального проекта «Новый шелковый путь». Эта та «красная линия», от которой китайцы не отойдут ни при каких обстоятельствах, что видимо в США до конца долго не понимали, но в конце концов некое осознание на эту тему пришло. Но опять же благодаря тому, что стал очевиден дефицит союзников в рамках этой кампании. И, конечно, реального ущерба от такого рода санкций уже для американских компаний. Какие примерно санкционные меры были готовы применить в Вашингтоне? Санкции, связанные с правами человека, как правило, сосредоточены на физических и юридических лицах, обвиняемых в содействии репрессиям, но Белый дом может серьезно расширить область их применения. Конгресс США в прошлом году рассматривал возможность введения санкций против значительного числа китайских чиновников, включая партийного лидера в СУАР Чэнь Цюаньго. В список могут также войти другие политические чиновники или руководители предприятий, чьи компании активно работают в Синьцзяне. Прежде всего это госкомпании в энергетической сфере. Рассматривалась возможность введения санкций китайских и американских технологические компаний, у которых есть контракты с силовым блоком КНР, и прежде всего МОБ. В частности, под санкции попадут системы мониторинга и наблюдения. Другие варианты могли включать меры против некоторых китайских компаний, действующих в Синьцзяне, которым запретят вести бизнес с американскими компаниями или использовать американские финансовые учреждения. Обсуждалась также и тема наложения санкций на те китайские компании, которые занимаются стратегическими материалами, такими как редкоземельные элементы. Причем во всекитайском масштабе. Просчет ответных шагов Пекина на такие действия показал самый серьезный ущерб уже для американских экономических интересов, и эта тема временно заглохла. При этом, эксперты отмечают, что если стороны не придут к какому-то компромиссу в отношении своих торговых и экономических проблем к марту с.г., тема санкционного давления Вашингтона в связи с притеснением уйгуров вполне может быть частично реализована. Причем на первом этапе исключительно путем соответствующих вбросов на дипломатическом и информационном поле. Ответ на такие шаги со стороны Пекина в общем-то очевиден: ни на какие уступки по уйгурской пробоеме он не пойдет, поскольку сама эта тема рассматривается в КНР как один из основополагающих фундаментов нынешнего политического строя. И вот такой ответ Пекина открывает для Москвы более широкий коридор с точки зрения более активного привлечения китайских партнеров к сирийскому досье. Как с точки зрения восстановления национальной социальной инфраструктуры в Сирии, так и совместных мероприятий с точки зрения борьбы с исламистскими радикалами там.
У Анкары в данном случае интерес иной. Это прежде всего дань идеям пантюркизма, народного исламизма и политического ислама с учетом мобилизации сил националистического электората. Вторая тема, которая объясняет интерес Анкары к уйгурскому вопросу, — это Сирия. Особенно с учетом того, что сейчас перед Анкарой остро стоит вопрос насыщения своих сил на севере страны. В этой связи турки будут всерьез рассчитывать на боевиков-уйгуров из «Исламского движения Восточного Туркестана» (ИДВТ). При этом отметим, что уйгуры в отличие от «Джебхата ан-Нусры» (запрещена в России), входят в плотную орбиту влияния именно Турции. Последний раз они принимали активное участие в боях с сирийскими правительственными силами в феврале прошлого года, когда нанесли удар по сирийским правительственным войскам в провинции Идлиб. В частности, тогда уйгурские джихадисты использовали артиллерию калибра 130 миллиметров. После достижения сочинских договоренностей уйгуры ведут себя в общем-то тихо, что совершенно не исключает серьезной дискуссии на тему их дальнейшего присутствия в Сирии между Анкарой, Москвой и Пекином в самом ближайшем будущем. Попытка Анкары сохранить уйгуров, как самостоятельную военную силу в Идлибе, безусловно отвечает интересам Турции в рамках поддержания необходимого себе военного баланса на севере Сирии, что встречает противостояние со стороны Москвы, которая настаивает на выводе уйгурских боевиков из Сирии. По некоторым данным, даже в Афганистан. Эта стратегия Анкары по ставке на уйгуров на сирийском направлении, ставит ее в резкое противостояние с Пекином, чем должны по идее воспользоваться и Москва (с точки зрения продолжения практики ликвидации очагов сопротивления в Идлибе, о чем постоянно настаивают в Кремле, имея ввиду, что договоренности по созданию демилитаризованной зоны там есть временная мера), и Вашингтон, который начинает в рамках своего торгового противостояния с Пекином все активнее усиливать давление по теме «нарушения свобод и прав человека». Для Москвы эта тема — лишний инструмент давления на Анкару с соответствующим развитием дополнительного взаимопонимания с Пекином.