История взаимоотношений власти и исламских организаций в современной Сирии носила неоднозначный и не всегда ровный характер. Общий вектор развития отношений ислама и власти, а также алгоритм их взаимодействия определялись совокупностью политических, экономических, социально-культурных и исторических факторов.
Предпринимавшиеся в Сирии первыми гражданскими правительствами, пришедшими к власти после Второй мировой войны и обретения страной политической независимости, попытки создать новую социально-политическую систему по либеральным образцам прежней метрополии оказали определенное воздействие на традиционный консерватизм сирийского общества, усилив в нем светскую идеологию. В то же время политические реформы и культурные преобразования 40–50-х гг. XX столетия не подрывали основу традиционного общества. Наряду с созданием «светских» партий религиозные организации пользовались значительной свободой в выражении своих политических взглядов. Несмотря на усиливающийся авторитаризм власти, после серии военных переворотов и прихода к власти в стране партии Баас в марте 1963 г. в этот период в стране существовала национальная платформа, на которой происходило объединение светских и религиозных политических сил и движений. В 50-е гг. в демократически избранном сирийском парламенте работали представители религиозной организации «Братья-мусульмане». Однако к середине 70-х гг. мирное сосуществование власти и «братьев» завершилось. С 1976 по 1982 гг. движение «Братьев-мусульман», часть отрядов которого пыталась вооруженным путем добиться свержения действующей власти, было полностью разгромлено. В этот же период был принят не отмененный до сих пор закон № 49, согласно которому сама принадлежность к «братству» карается смертной казнью. Свою деятельность сирийские «братья» продолжили в ряде соседних арабских стран и западноевропейских государств.
Однако по мере того как идеологические скрепы (социализм и арабский национализм в баасистской трактовке) созданной Хафезом Асадом мобилизационной модели общества стали давать сбои, власть решила приспособить «умеренный» ислам в качестве одной из идеологических подпорок для манипуляции общественным сознанием, в котором все заметнее усиливались консервативные настроения. В 80–90-е гг. в сирийском политическом дискуре все чаще начинает появляться религиозная риторика. Все более заметным становится религиозный элемент в социально-культурной деятельности государства. Растет число новых мечетей и медресе, общее количество которых в 90-е гг. приблизилось к 3 тысячам.
В условиях постепенной исламизации общественной и культурной жизни светская составляющая национальной идеологии все больше отходила на задний план. В практическом плане это выражалось в заметном увеличении числа одетых в хиджабы женщин в общественных местах и сочинений религиозного характера на полках книжных магазинов. Религиозные дисциплины стали шире внедряться в образовательные программы высших учебных заведений страны, особенно на гуманитарных факультетах. В качестве обязательного элемента оформления аппарата научных работ становится цитирование трудов исламских богословов. Крупнейшим государственным центром обучения был шариатский факультет Дамасского университета. Во второй половине 1990-х гг. на его курсах учились около 4000 студентов.
Основными причинами активизации деятельности исламистов послужили ухудшающееся экономическое положение в стране, снижение жизненного уровня населения и, как следствие, рост социальной напряженности. Сыграли свою роль и начавшиеся в 1990-х гг. переговоры о мире с Израилем, что привело к формированию определенного «комплекса поражения» среди широких сирийских масс. Существенное влияние оказал и внешний фактор — события в Алжире, Египте, воздействие иранских и саудовских событий. В сирийском руководстве осознавали, что рост религиозных настроений в стране невозможно повернуть вспять, и главной задачей в этой связи становилось придание процессу исламизации контролируемого характера, не несущего в себе угрозы режиму. Одновременно перед сирийскими спецслужбами была поставлена задача по усилению работы в национальных и зарубежных исламских центрах с целью нейтрализации их усилий, контроля над их деятельностью и предотвращения провокаций.
Режим в большей степени был обеспокоен не столько радикальной внутренней исламской оппозицией, которая, несмотря на ряд досадных накладок, в целом уверенно контролировалась органами безопасности, сколько ее связями с зарубежными исламскими экстремистскими организациями и активно развивающимся процессом массовой исламизации сирийского общества. Освобождение из тюрем около 2400 политзаключенных в середине 1990-х гг., большинство из которых принадлежали к группировке «Братья-мусульмане» и обвинялись в причастности к незаконной деятельности, стало значимым событием в отношениях между властями и исламской оппозицией. Одновременно сирийское руководство стремилось окончательно закрыть досье «Братьев-мусульман» за рубежом, урегулировав отношения с ними в рамках единого процесса по приобретению все большего числа союзников для решения внешнеполитических задач, укрепления стабильности и достижения общественного согласия в стране.
Активную посредническую роль между Дамаском и «братьями» за рубежом выполняли возвратившиеся в САР верховный контролер сирийских «братьев» Абу Гуда и один из лидеров организации Амин Якин, которые не раз обращались к обеим сторонами с призывом нормализовать свои отношения. Удалось также наладить контакты с представителями «братьев» в Саудовской Аравии и их лидером Хасаном Хувейди, известным своей умеренной позицией в религиозных вопросах. Однако после ухода в 1996 г. Х. Хувейди со своего поста сирийский режим потерял важный канал воздействия на саудовских «братьев». К руководству ими пришли экстремистски настроенные элементы в лице Али Садруддина Аль-Байнуни, которые согласны были вернуться в Сирию при условии, что им будет разрешено заниматься политической деятельностью. В сирийском руководстве полагали, что страна находится не в таком положении, когда можно было бы рисковать, разрешив деятельность исламских радикалов. Дамаск считал, что в случае каких-то осложнений или катаклизмов в стране «братья» могут вновь оказаться по другую сторону баррикад.
В то же время режиму при посредничестве тогдашнего министра культуры САР Наджах Аттар (нынешнего вице-президента САР. – А.В.) удалось договориться с ее братом М. Аттаром, возглавлявшим зарубежный филиал «братьев» в ФРГ, об отказе от враждебных режиму политических акций внутри САР и за ее пределами. Определенные подвижки наметились и в переговорах с лидером созданного в феврале 1990 г. в Париже проиракского Национального фронта спасения Сирии Аднаном Саадэддином. Серьезное внимание сирийское руководство уделяло работе по каналам внешних связей (МИД, ПАСВ, спецслужбы) с радикальными исламскими организациями в арабских странах, прежде всего в Алжире и Судане, а также в Иране и Турции. Но в то же время неудачей окончились предпринимаемые режимом попытки по созданию так называемой исламской партии, преимущественно из числа суннитов, во главе с известными представителями религиозного истеблишмента САР М. Шейхо и Р. Бути. Власти планировали в дальнейшем интегрировать ее в существующую политическую структуру (ПНФ) и таким образом направить исламские настроения в официальные юридические каналы. Выражая полную лояльность режиму и лично президенту, верховный муфтий САР А. Кефтару, а также М. Шейхо и Р.Бути высказались против подобной идеи, мотивируя свою позицию тем, что, во-первых, большинство членов ПНФ — мусульмане, а значит, выражают интересы большинства населения страны, а, во-вторых, создание подобной партии при наличии в стране представителей других религий неминуемо привело бы к их стремлению создать собственные партии и, как следствие, к возможному обострению конфессиональной обстановки.
В общем, сирийскому руководству, несмотря на многочисленность конфессий и течений в них, удавалось обеспечивать, в том числе и силовыми методами, межконфессиональное согласие в стране. Поэтому положение на религиозном фронте и в стране в целом можно было оценивать как стабильное и контролируемое. В отношениях между правящим режимом и сирийскими «братьями» едва ли сразу могли произойти принципиальные сдвиги, в том числе в вопросе о массовом и организованном возвращении «исламистов» и легализации их политической деятельности. В целом же, в этот период власти удавалось придать процессу исламизации контролируемый характер, не несущий в себе угрозы режиму.
Приход к власти в САР нового президента Башара Асада в июне 2000 г. внес определенные коррективы в отношения нового политического руководства САР с исламскими организациями. Б. Асад отменил изданный в 1983 г. указ, запрещающий ученицам и студенткам надевать хиджаб. В 2003 г. был издан указ, согласно которому военнослужащим срочной службы разрешалось молиться в военных лагерях. Данный шаг противоречил всей прежней практике властей, которые стремились искоренить в армейской среде любые проявления религии. Хафез Асад никогда не ассоциировался в армии с религией. Отношение к исламу в армии ограничивалось присутствием по праздникам в Омеядской мечети ряда крупных сирийских военачальников вместе с президентом. Сразу же вслед за кончиной Х. Асада ряд лидеров зарубежной исламской оппозиции в лице «Братьев-мусульман» обратились к Б. Асаду с предложением начать диалог о примирении с властью и возвращении в Сирию. В ноябре 2000 г. Б. Асад распорядился выпустить из сирийских тюрем около 400 членов организации. Несмотря на то что после прихода к власти в стране Б. Асада большинство сирийских «братьев» отреклись от насилия как средства политической борьбы, власти опасались, что в случае легализации их политической деятельности в Сирии они смогут очень быстро объединиться с леволиберальным движением.
Перспектива объединения или тесного сближения исламистских оппозиционных организаций с либерально-демократическими силами представлялась весьма тревожной для власти. Поэтому, несмотря на то что в последние несколько лет многие члены «братства» были выпущены на свободу, вряд ли можно уверенно утверждать, что власти готовы легализовать их политическую деятельность. Появление «исламистской партии» вне рамок и контроля власти, особенно если она опирается на широкую социальную базу, было неприемлемо с точки зрения политического руководства САР. Поэтому в редакции нового закона о партиях (пока еще окончательно не принят. — А.В.) запрещается создавать партии по этническому и конфессиональному признакам. Тем более что исламское сообщество Сирии не является единым. В нем есть приверженцы жесткой линии, сторонники вооруженной борьбы с властью. Некоторые деятели в сирийских политических кругах, в том числе и руководстве САР, были склонны рассматривать серию вооруженных выступлений небольших вооруженных исламских групп типа «Джунд Аш-Шам» в 2004-2006 г. как «один из результатов фундаментализма». Другие представители исламского движения призывали к созданию «демократического исламского государства», «демократизации ислама». Они были готовы сотрудничать с властью и поддерживали реформаторские преобразования сирийского руководства. Об этом, в частности, говорилось в «Политическом проекте будущей Сирии» — своеобразной программе реформ, предложенной сирийскими «братьями» общественности САР. В последние несколько лет попытки «братьев» наладить контакт с официальным Дамаском активизировались.
В начале декабря 2004 г. руководитель зарубежного филиала сирийских «братьев» С. Байянуни заявил о том, что «братья» скорректировали свою прежнюю позицию в отношении полного неприятия возможности «политического решения» проблемы Голанских высот. Он также выразил готовность сотрудничать с любыми политическими силами в САР и за рубежом в «деле перестройки САР на демократических началах». Этот 214-страничный документ, изложенный в кратком варианте на пресс-конференции сирийских «братьев» в Лондоне 16 декабря 2004 г., содержал предложения по строительству в Сирии «исламского демократического государства». С конца 1960-х гг. вплоть до событий в г. Хама 1982 г. сирийские «братья» неоднократно направляли подобные сигналы властям Сирии. Еще в 2002 г. лидер сирийских «братьев» С. Байянуни вместе с союзническими организациями зарубежной сирийской оппозиции подписал так называемую Почетную хартию, где обратился к сирийским властям с предложением о сотрудничестве, поддержал идеи демократии и политического плюрализма, свободного голосования и т.п.
По оценке ведущих сирийских экспертов, международная организация «Братьев-мусульман» и ее сирийский филиал с середины 1980-х гг. приняли решение начать работу с правящими на Арабском Востоке режимами, несмотря на существующие разногласия по вопросам о роли и функции государственной власти. Такая работа проводилась «братьями» не только в Сирии, но и в других арабских странах: Египте, Йемене, Иордании, Кувейте, Ираке. В рамках сирийской организации «братьев» действовала группа прагматиков, ограничивающих свою деятельность исключительно практической работой, не вдаваясь глубоко в вопросы реформирования прежнего мировоззрения «братьев».
Сирийские власти не верили этим посланиям и не хотели иметь дело с «братьями» как с организацией. Власть в Сирии не видела необходимости сотрудничать с радикальными исламскими группировками типа «братьев». Тем более что подобный скептицизм сирийских властей оказался полностью оправдан, когда в 2006 г. в Лондоне был создан так называемый Фронт спасения Сирии, в руководство которого вошли бывший вице-президент САР А.Х. Хаддам и С. Байянуни, заявившие о необходимости свержения действующего режима в САР и силового решения проблемы Голанских высот. С другой стороны, рост политического ислама в САР ставил перед сирийским руководством вопрос о неизбежности допуска представителей патриотического* исламского движения к участию в государственных делах. Однако подходить к решению этого вопроса власти намеревались очень осторожно и селективно.
В этой связи обращает на себя внимание трехдневная конференция, которая прошла в конце марта 2006 г. в Высшей военной академии САР под девизом «Сирия и международные вызовы». Характерно, что министр обороны САР Х. Туркмани не только контролировал ход подготовки данной конференции, но и принял в ее работе личное участие. Наряду с военной верхушкой Сирии на этом форуме было широко представлено сирийское духовенство: шейх Ахмед Хасун, архиепископ Исидор Батыха, шейх М. Хабаш и ряд других. Стержневым вопросом дискуссий стала проблема политического ислама в Сирии и его взаимоотношений с армией. Сам факт организации подобной конференции, ее повестка показали принципиально новый подход военного руководства Сирии к проблемам политического ислама и выявили готовность сирийских военачальников как можно тщательнее и глубже разобраться в позициях представителей разных религиозно-политических течений по проблемам политической роли исламских движений и их взаимоотношений с национальными вооруженными силами. Наибольший интерес вызвал доклад М. Хабаша под названием «Сирия противостоит вызовам. Миссия исламской улицы». Докладчик, в частности, критиковал поведение отдельных командиров армейских частей, которые, как он считает, демонстрируют пренебрежительное, отрицательное отношение к религии и в морально-воспитательной работе с личным составом делают упор на факторе личного мужества. По мнению М. Хабаша, это может отрицательно сказаться на моральном и боевом духе сирийских солдат и офицеров. Речь идет прежде всего о выходцах из традиционных, малоимущих слоев общества, составляющих более половины личного состава сирийских вооруженных сил. Подобное отношение к исламу и недоучет роли религии в воспитательной работе могут подтолкнуть военных к тому, чтобы встать на путь экстремизма. Вероятность этого особенно повышается в условиях сохраняющегося в регулярных армейских частях запрета на совершение молитв (за исключением солдат срочной службы) и упоминание призыва «Аллах Акбар» во время боевых тренировок. В этой связи М. Хабаш поставил вопрос о том, насколько эффективно сможет укрепляться моральный дух сирийских военнослужащих исключительно за счет военной маршевой музыки, особенно в условиях реального боя (Марказ Ад-дирасат аль-исламийя, 26.03.2006).
Сегодня рост религиозных настроений в Сирии виден на каждом шагу. Можно сказать, что Сирия испытывает растущую религиозную экспансию в общественной и культурной жизни. В моду вошли домашние собрания женщин, на которых обсуждаются вопросы религии, изучаются религиозные дисциплины. Руководителям религиозных общин было предоставлено больше свободы для обсуждения актуальных политических вопросов. Характерно, что, если настоятели крупных мечетей, как и прежде, находятся под контролем местных спецслужб, то в малых городах и сельской местности эта практика сегодня не действует. Судебные органы значительно жестче, чем раньше, реагируют на нарушение религиозных норм поведения и исламской морали, особенно в рамадан. Все чаще встречаются случаи, когда привычная государственная цензура произведений искусства и науки направляется религиозными деятелями. Верховный муфтий САР Салах Кефтару – сын покойного сирийского муфтия Ахмеда Кефтару — каждую пятницу выступал с проповедью перед 10-тысячной толпой в дамасской мечети «Абу-Нур». Он также руководил крупнейшей в Сирии религиозной образовательной организацией, число учащихся в которой с 2002 по 2005 гг. выросло с 5 до 7 тысяч человек. По мнению С. Кефтару, «возрождение» ислама в САР имеет мало общего с событиями 11 сентября в Нью-Йорке, а является результатом полного провала политики светских властей арабских стран, что вынуждает молодежь искать альтернативу официальной идеологии. Подобное заявление, сделанное еще несколько лет тому назад, неминуемо бы привело к аресту муфтия.
На протяжении последних 40 лет правящая партия — ПАСВ, основанная на светских идеях арабского национализма, вела непримиримую борьбу против любых проявлений радикального ислама. Сегодня же ее отношение к исламским организациям меняется. Ряд высокопоставленных партийных функционеров считают, что «баасистам» необходимо сблизиться с патриотическим исламским движением для того, чтобы таким образом повысить свою популярность среди широких слоев сирийского населения, прежде всего молодежи. Независимый сирийский парламентарий Мухаммад Хабаш, представляющий интересы патриотических исламских движений, выступает за диалог власти с «умеренными» исламским организациями. По его оценке, около 80% «современной исламской улицы» на Арабском Востоке — это традиционалисты-консерваторы, которые не признают другой веры, кроме ислама; 20% — «реформаторы», считающие, что к вере в Бога «ведет не одна дорога»; и только 1% — это «радикалы» и экстремисты. В то же время он не видит необходимости в создании исламской партии, хотя и не исключает возможности создания в Сирии исламского государства в случае полной победы демократии.
Сегодня представители исламских движений Сирии наиболее активно действуют в сфере идеологии. На практике это выражается в поддержке ими правозащитной деятельности в стране. Некоторых сирийских правозащитников даже стали ассоциировать в последнее время с «исламистами». Однако по мере изменения политической коньюктуры в стране риторика исламских движений может измениться, а сфера их деятельности расшириться. Тем более что за последние годы в социальной структуре Сирии укрепились позиции так называемого исламского среднего класса, который может обеспечить финансово-экономическую основу своим представителям во власти. Это заставило руководителей христианских общин Сирии, привыкших находиться под защитой светской идеологии и крепкой центральной власти, в ходе неоднократных встреч с Б. Асадом выразить свою озабоченность по данному поводу. Однако в поисках основы легитимности власти в условиях сложных региональных процессов режиму не остается ничего иного, как позволять указанным явлениям развиваться. В то же время институты государства, формально сохраняя монополию на инструменты манипулирования общественным мнением и контроля над ним, на деле все больше играют второстепенную роль в сфере идеологии, где ситуацию на практике определяют религиозные авторитеты, формирующие новое мировоззрение сирийского общества.
Сегодня достаточно сложно предсказать, как долго властям, опирающимся на мощный аппарат спецслужб и армию, удастся контролировать действие «исламского фактора» в стране. В то же время ряд сирийских интеллектуалов считают, что, если демократические реформы в Сирии продолжатся, то «исламистам» вряд ли удастся занять лидирующие позиции в политической системе САР. Тем более что традиционный ислам в Сирии, в отличие от Ирака и Египта, не несет в себе заряда насилия. За исключением незначительного меньшинства сирийские мусульмане не склонны к насилию и могут принять участие в будущих демократических процессах в САР. Приход же к власти приверженцев воинствующего ислама может произойти только в том случае, если в стране возникнет сочетание целой группы факторов социально-экономического и политического характера.