Внешнеполитический курс президента США Дональда Трампа укрепляет позиции на Ближнем Востоке России, Сирии и Ирана. Такое мнение высказал бывший вице-президент США Джозеф Байден в интервью газете «Уолл-стрит джорнэл», фрагмент которого опубликован в субботу 3 октября. Байдена, который входит в число наиболее вероятных конкурентов ДональдаТрампа на предстоящих в ноябре 2020 года президентских выборах, попросили прокомментировать отвод американских войск с северо-востока Сирии и намерение сохранять контроль над нефтяными полями компании Conoco («Коноко») в провинции Дейр-эз-Зор. «Я не считаю, что у него [Трампа] есть внешнеполитический курс вообще. Позиции России в регионе укрепляются, позиции [президента Сирии Башара] Асада укрепляются», — ответил бывший вице-президент, добавив, что Иран также упрочил позиции из-за решений нынешней администрации США. «Все перевернуто вверх дном теперь», — полагает Байден. «Он [Трамп], по сути, заявляет о намерении оккупировать и захватить нефтяные месторождения. С таким же успехом можно установить гигантский плакат для вербовки в ИГ (террористическая группировка «Исламское государство», запрещена в РФ — прим. ТАСС)», — добавил он. Примерно в том же ключе выступил и еще один кандидат в президенты конгрессвумен Тулси Габбард (штат Гавайи), являющаяся претендентом на пост президента Соединенных Штатов от Демократической партии на выборах 2020 года. «Задача, поставленная перед нашими войсками, заключается в том, чтобы обеспечить безопасность американского народа и национальную безопасность США. К сожалению, президент Трамп изменил курс: если раньше он выступал за возвращение американских войск из Сирии на родину, то теперь он хочет оставить их в Сирии не для того, чтобы бороться с ИГ, а для охраны нефтяных месторождений, не принадлежащих Соединенным Штатам. Эти месторождения принадлежат сирийскому народу», — констатировала она. «Это является очередным примером и свидетельством современного захвата, происходящего в Сирии с 2011 года. Сирийский народ лишают основного источника ресурсов и энергии, которые нужны, чтобы выживать и начать налаживать жизнь. Это пример тактики бесконечной войны во имя смены режима в Сирии, которую, как я убеждена, не надо было и начинать и которую нужно прекратить сейчас», — резюмировала Габбард. Как заявил на прошлой неделе председатель Комитета начальников штабов американской генерал Марк Милли, США намерены сохранять в Сирии контроль над нефтяными полями компании Conoco в провинции Дейр-эз-Зор. В Минообороны РФ заявляли, что США ведут контрабанду сирийской нефти в другие страны, караваны охраняются американскими частными военными компаниями и спецназом. 13 октября глава Пентагона Марк Эспер заявил, что США начинают вывод около 1 тыс. американских военнослужащих с севера Сирии из-за наступления Турции. 16 октября силы возглавляемой США международной коалиции полностью ликвидировали свою военную базу, находившуюся в районе города Кобани (Айн-эль-Араб) в 150 км от Алеппо на севере Сирии, а также оставили города Ракку и Табку на северо-востоке арабской республики. Если отбросить в сторону перевыборные пропагандистские заявления конкурентов Трампа, то в итоге остается общее обвинение в отсутствии у Вашингтона четкой стратегической линии в рамках сирийского досье. Так ли это и насколько оправданны такие утверждения? В рамках анализа этой темы есть смысл использовать в качестве отправной точки мнение на этом счет группы сирийских исследований Вашингтонского United States Institute of Peace и доклад «РЭНД Корпорейшн».
Аналитики этих центров полагают, что с самого начала сирийского кризиса в 2011 году американцы последовательно недооценивали его значение, долговечность, серьезность и влияние на основные национальные интересы США. Пять основных угроз Соединенным Штатам исходят из Сирии. Во-первых, несмотря на освобождение сирийской территории от контроля ИГ, опасность терактов из Сирии остается. Во-вторых, Иран эффективно использовала ситуацию в Сирии для продвижения своей заявки на региональную гегемонию и создание нового фронта в его кампании против Израиля, повышая риск эскалации в рамках более широкого регионального конфликта. В-третьих, Сирия была стратегической возможностью для России, которая сумела использовать эту ситуацию для позиционирования себя в качестве надежного конкурента Соединенных Штатов в ближневосточном регионе. В-четвертых, продолжающаяся жестокая кампания насилия Б.Асада против сирийского народа привело к появлению огромного количества беженцев, что имело дестабилизирующие политические и социальные последствия во многих странах, в том числе в рамках альянса НАТО. В-пятых, продолжающееся нарушение основополагающих международных норм, которые Соединенные Штаты исторически имеют право отстаивать, подорвало восприятие американской мощи и авторитета во всем мире. При этом существует несколько военных факторов, которые определили форму российской интервенции в Сирии. Американцы определяют семь таких факторов. С первого по четвертый. Доступ российских ВКС в средиземноморский театр военных действий, получение права на использование портов и авиабаз, возможность партнерства с дружественными наземными войсками иных стран и эффективное оспаривание воздушного пространства перед равными соперниками в лице стран НАТО — были необходимыми предпосылками для российской операции. Следующие три фактора — история оборонных связей сирийского режима с СССР, наземные источники разведывательной информации и морская легкость логистики — облегчили вмешательство, но, скорее всего, не играли принципиальной роли в расчетах российского руководства. Операция России в Сирии была бы невозможна без права на использование воздушного пространства Ирака и Ирана, что обеспечило базирование в Сирии самолетов ВКС РФ, нанесение ударов по целям в Сирии и пополнение запасов экспедиционного корпуса. Способность России использовать два военных объекта в Сирии с согласия правительства, имело решающее значение для интервенции. Россия имеет два военных объекта на Средиземноморское побережье Сирии: военно-морской объект в Тартусе, и авиабаза Базель аль-Асад (BAA) (известна как Хмеймим), около 35 миль к юго-востоку от Латакии. В начале гражданской войны в Сирии Тартус был просто небольшим пунктом поддержки и обслуживания флота. Однако его значение возросло по мере того, как вовлеченность Москвы интенсифицировалось. В 2015 году Москва модернизировала Тартус рамках поддержки логистических операций, в том числе путем расширения причала и проведения дноуглубительных работ в порту. При этом Москва сумела минимизировать участие в кампании своих сухопутных сил за счет использования сирийской армии, иранских советников и их прокси-групп. Таким образом, Россия создала в Сирии серьезный центр своего регионального влияния. Политика США в этой связи была сконцентрирована прежде всего на минимизации террористической угрозы, учитывая опасность, которую она представляет для США и американских граждан. От себя отметим, что в данном случае американские аналитики явно кривят душой. Во-первых, ИГ и «Джебхат ан-Нусра» (запрещена в России) фактически никогда напрямую не угрожали США. У этих соответственно прокатарской и просаудовской групп были чисто региональные цели. Во-вторых, активный вход США в сирийское и иракское досье был обусловлен не террористической угрозой, а прежде сего геополитическими интересами сдерживания российского и иранского влияния в регионе. И эта мотивировка остается в приоритете и на сегодня.
Оценки американских аналитиков роли и места ИГ и «Аль-Каиды» в Сирии
ИГ в настоящее время самым серьезным образом потеряла в своем боевом и экономическом потенциале, но она еще не побеждена. За последние пять лет возглавляемая США глобальная коалиция по разгрому ИГ освободила контролируемую этой группой территорию в Ираке и Сирии. И все же у ИГ остается потенциал и при отсутствии эффективного давления на нее, она будет использовать Сирию для организации, обучения и вдохновения внешних атак. Группа ясно дала понять, как в заявлениях, так и в продолжающихся нападениях, что она будет продолжать бороться. При этом специальные тюрьмы, в которых содержатся тысячи боевиков ИГ, могут потенциально усилить группировку в случае их побегов из мест заключения, как это было во время первоначального подъема ИГ в Ираке в 2014 году. По оценке американкой разведки, хотя Соединенные Штаты объявили о поражении ИГ в марте 2019 года, оно имеет все возможности вновь появится в качестве мощного повстанческого движения как внутри Сирии, так и за ее пределами. При этом руководство группы в значительной степени не пострадало во время военного разгрома и поддерживает «превосходный потенциал командования и управления» в Сирии и Ираке. Оценки ее численного состава колеблются от нескольких тысяч до более чем пятнадцати тысяч. Группа, которая в одном моменте входила в число богатейших террористических организаций мира, также обладает существенными возможностями для финансирования операций как на местном, так и на международном уровнях. В Сирии устойчивая сеть ИГ позволяет ей воспользоваться любой паузой или сокращением активности контртеррористических операций для быстрого восстановления своего боевого потенциала. В декабре 2018 года представитель Центрального командования США, генерал Кеннет Ф. Маккензи-младший заявил «Я оцениваю нынешнее состояние ИГ, вероятно, во много раз выше, чем потенциал «Аль-Каиды» (запрещена в России – авт.) в Ираке на пике ее военной активности». Абу Бакр аль-Багдади изложил стратегию группировки в апрельском видео 2019 года. Это проведение новой кампании истощения врагов ИГ по всему миру. В Ираке и Сирии ИГ ведет многофронтовое повстанческое движение, чтобы подорвать альтернативные формы управления. В этой новой фазе ИГ все больше стремится предотвратить формирование альтернативных форм правления на северо-востоке Сирии (имеется ввиду возвращение государственного управления – авт.), так и использование недовольства арабов-суннитов, которое коренится в растущем чувстве бесправия при курдском доминировании. Недовольный арабские общины в освобожденных от ИГ районах не имеют благоприятных условий для работы и условий для жизни, что привлекает в ряды группы новых сторонников. Наконец, идеология ИГ остается привлекательной для групп и отдельных лиц далеко за пределами Сирии. По оценке экспертов ООН, ИГ представляет сейчас большую угрозу для дестабилизации ситуации в мире, чем это было, когда оно занимало территорию в Ираке и Сирии. От себя заметим, что эти алармические оценки не имеют под собой никаких весомых оснований и имеют только одну основу: оправдать бюджет своих организаций, при этом без разбора в одну кучу сваливаются все по существу сепаратистские или националистические исламистские движения в разных частях мира. Американские аналитики, правда, оговариваются, что не все эти филиалы ИГ представляют одинаковый уровень угрозы, но взятые вместе они иллюстрируют привлекательность бренда. Это так, но суть этого явления в кризисе идей в самом исламистском движении на сегодня и попытки нащупать новую общую идеологическую основу для решения в принципе сугубо националистических задач.
Еще одним ресурсом для пополнения рядов ИГ американцы полагают арестованных боевиков, что является долгосрочной проблемой, которая не решается должным образом. Около десяти тысяч боевиков ИГ в настоящее время удерживаются курдскими в основном «Силами демократической Сирии» (СДС) в нескольких центрах содержания на северо-востоке Сирии. Подавляющее большинство этих задержанных—почти восемь тысяч, по данным американских официальных лиц-являются иракцами и сирийцами. В дополнение к боевикам, тысячи членов их семей, женщин и детей, удерживаются в лагерях для внутренне перемещенных лиц (ВПЛ) на северо-востоке Сирии. Наиболее перегруженный из этих лагерей расположен за пределами города Аль-Хол, недалеко от иракской границы, и вмещает примерно семьдесят тысяч человек, две трети из которых дети. Это население лагеря Аль-Хол более чем в два раза превышает его потенциальную вместимость, и хотя НПО оказывают базовую гуманитарную помощь, ее объемов недостаточно для решения программ реабилитации, реинтеграции, здравоохранения, образования и социального обслуживания (теперь весь этот букет проблем должны решать либо турки, либо Дамаск совместно с Москвой. И кто-то говорит после этого об неэффективности американского подхода?). СДС старались снизить эти риски перенаселения путем частичного освобождения конкретных задержанных; по состоянию на апрель 2019 года они освободили более тысячи человек. Курды также передали Багдаду сотни иракцев, а также некоторых граждан третьих стран, которые сейчас находятся под охраной иракского правительства. Суды Ирака, однако, имеют существенные недостатки, включая низкие стандарты сбора уликовых материалов, применения пыток к арестованным и практику проведения состряпанных на скорую руку судебных процессов. Более двух тысяч иностранных боевиков ИГ, находящихся в настоящее время под стражей СДС, представляют собой серьезную угрозу для ряда стран, включая союзников США в Европе, которые отказываются репатриировать своих граждан, в некоторых случаях лишают их гражданства, или соглашаются репатриировать только членов семьи. Многие из этих стран не имеют необходимых доказательств для предъявления обвинений боевикам ИГ в национальных судах; другие опасаются, что бойцы могут быть осуждены только за незначительные обвинения и будут отбывать короткие сроки. При этом темой задержанных сторонников ИГ занимаются несколько департаментов правительства США, но ни один высокопоставленный американский чиновник не имеет мандата на координацию и осуществление всех таких действий от имени США. Таким образом, военные и международные гуманитарные структуры имеют потенциально конкурирующие приоритеты, без единого центра для координации их усилий. При этом у курдов нет ни возможностей, ни желания задерживать этих задержанных на неопределенный срок. Условия безопасности в лагерях для ВПЛ и в тюрьмах также весьма шаткие и способствуют созданию в них серьезной рекрутинговой базы экстремистов.
Другое дело – «Аль-Каида». С самого начала сирийской войны «Аль-Каида» поддерживала различные группировки. Лидер «Аль-Каиды» Айман аз-Завахири отправил в Сирию высокопоставленных оперативников, которые, тем не менее, не смогли объединить эти разрозненные группы. Наиболее сильными такими группами являются «Хайят Тахрир аш-Шам» (ХТШ), «Хуррас ад-Дин» и Исламская партия Туркестана (ИПТ). Их силы сосредоточены в Идлибе, который американские разведисточники описывают как «крупнейшую безопасную гавань «Аль-Каиды» с 9/11» . ХТШ является крупнейшей после ИГ экстремистской группировкой в Сирии, с примерно двадцатью тысячами боевиков, по данным ООН. Она имеет эффективный, хотя и не полный контроль над Идлибом и сформировала «правительство спасения», которое осуществляет контроль над всеми структурами управления. «Хуррас ад-Дин» образовалась в феврале 2018 года как осколок от ХТШ и имеет примерно 700 бойцов. Она и ХТШ имели серьезные споры в рядах руководства по поводу стратегии в Сирии и иногда конкурируют на местном уровне, но в целом они продолжают сотрудничать, несмотря на эти трения. По сравнению с ХТШ, «Хурас ад-Дин» имеет большую долю иностранных бойцов в своем составе и фокусируется больше на внешние атаки, чем на операции внутри Сирии. Население Идлиба с начала войны увеличилось более чем в два раза до более чем 3 млн на сегодня. Большая часть прироста объясняется притоком бойцов и ВПЛ (около 400 тыс. человек) из других районов Сирии. Мирные жители полагаются в основном на доставляемую из Турции гуманитарную помощь. Интенсификация наступления сил режима приведет к дальнейшим тяжелым последствиям и жертвам среди гражданского населения, большое число которого, скорее всего, побежит к границам Турции или в контролируемые Турцией районы Сирии. При этом наступательная активность правительственных сил в Идлибе сковывается двумя основными факторами: нежеланием иранцев участвовать в этом и негативной позицией Анкары, которую вынуждена учитывать Москва.
Американские аналитики о влиянии Ирана на ситуацию в Сирии
В ходе сирийского конфликта Иран развернул свои собственные силы и силы лояльных себе ополченцев из других стран, что является одним из решающих факторов в сохранении режима Асада и восстановлению правительственного контроля над значительными территориями Сирии. В результате у Ирана теперь есть широкие возможности для проведения собственной геополитической повестка дня на сирийской территории, в том числе дислоцированные там современные вооружения, которые позволят Ирану в случае необходимости открыть новый фронт против Израиля и угрожать свободе судоходства в Восточном Средиземноморье. Если Иран когда-нибудь приобретет ядерное оружие, то Израиль может оказаться в затруднительном положении, аналогичном положению Южной Кореи: наличие противника, обладающим как мощным арсеналом обычного вооружения, так и ядерным потенциалом, способным сдерживать внешних партнеров Израиля, такие как Соединенные Штаты от открытого вмешательства в конфликт. При этом открытая война между Ираном и Израилем является лишь одним из второстепенных конфликтов, которые могут быть порождены конфликтом в Сирии. Угроза Израилю, исходящая от Ирана на сирийской территории, вынудила израильских лидеров искать компромисс с Россией. Иордания и Ливан, обеспокоенные присутствием Ирана, растущей нестабильностью на юго-западе Сирии, усиления неопределенности в отношении политики США, также вынуждены искать более тесных отношений с Москвой. До вмешательства России в Сирию большинство стран Ближнего Востока сохраняли ориентированность на стратегические отношения с Вашингтоном с точки зрения экономических связей и партнерства в области безопасности. Сейчас правительства стран Ближнего Востока углубляют связи с Россией по всему вектору отношений — военному, дипломатическому, экономическому и энергетическому — чтобы застраховаться от неопределенности позиции Вашингтона. Россия работает над укреплением своей роли не только как ключевого арбитра сирийского конфликта, но также как и центра силы, формирующего повестку дня, начиная от израильско-палестинского конфликта и заканчивая мировыми ценами на энергоносители. Растущее влияние Москвы на всем Ближнем Востоке, более того, вероятно, будет иметь последствия далеко за пределами региона. Москва будет стремиться использовать свои большие возможности для активизации усилий по возвращению на родину сирийских беженцев (5,6 млн) или внутренне перемещенных лиц (6 млн), что рассматривается как основа мирного урегулирования в Сирии. Помимо Турции, Ливана, Иордании и Ирака, семь европейских стран также принимают около 1 млн сирийских беженцев, в том числе более 580 000 только в Германии. По оценкам Всемирного банка, средний срок пребывания беженца в принимающей стране составляет от чуть более года до десяти лет, так что бремя для принимающих стран будет не только тяжелым, но долговременным.
Несмотря на израильские авиаудары и санкции США, Иран продолжает укрепляться в Сирии, которая рассматривается как ключевой и единственный государственный союзник Ирана в рамках реализации стратегии Тегерана по созданию «передовой обороны». Иран проводит двоякую политику военного укрепления и экономической и политической экспансии, что призвано обеспечить постоянное присутствие и влияние в Сирии. Для Ирана Сирия — это театр для проецирования влияния на всем Ближнем Востоке, сухопутный мост на восток Леванта и в Средиземноморье, а также третий фронт — помимо Ливана и Газы — против Израиля. Военное закрепление Ирана в Сирии принимает по меньшей мере три формы: дислокация передовых систем вооружения; создание военных командных центров, зачастую в рамках существующих баз; и дислокация войск. Иран поставляет сирийскому режиму широкий спектр боеприпасов, в том числе баллистические ракеты малой дальности, беспилотники и противотанковые ракеты. В дополнение к своим собственным системам вооружений в Сирии, которые остаются под иранским командованием, Иран также продолжает передавать ливанской «Хизбалле» сложное вооружение, включая высокоточные управляемые ракеты. Иранские силы присутствуют почти в сорока точках страны. При этом присутствие иранских войск достигло пика в 2015 году и с тех пор сократилось. Последние по времени оценки ЦРУ США говорят о том, что число иранских военнослужащих в Сирии колеблется от «нескольких сотен до двух-трех тысяч». Общее число боевиков «Хизбаллы» и шиитского ополчения в Сирии колеблется от десяти тысяч до двадцати тысяч. Израильские авиаудары не могут сдержать в принципиальной степени действия Ирана в Сирии. На сегодняшний день Израиль в основном нацелен на системы вооружений и военную инфраструктуру, а не на руководство или другой персонал. Израильские официальные лица считают, однако, что в отсутствие их воздушной кампании Иран сконцентрировал бы гораздо большие силы в Сирии. Основная цель Израиля — оттеснить иранские войска в Иран. При этом Россия в целом поддерживают эту позицию, но приверженность Москвы к сохранению режима Асада диктует ей приоритет сохранения иранского контингента в Сирии, несмотря на все израильские опасения. Все это требует от Израиля усиления оборонных ресурсов. Иран дополняет свою военную стратегию экономической, политической и социальной кампанией, которая сосредоточена на обеспечении долгосрочного влияния в Сирии, сопоставимого с тем, что он имеет в Ираке. Иранские усилия в Сирии различаются по регионам. В Южной и, все чаще, в Восточной Сирии Иран опирается на лояльность местных суннитских племен путем предоставления стипендий или рабочих мест. Финансируемые Ираном шиитские религиозные центры предоставляют социальные услуги, реализуют религиозные и экономические программы в бедных районах. Иранский культурный центр в режимном секторе Дейр-эз-Зора предлагает сирийцам стипендии для обучения в Иране и на местных курсах фарси. Иран также открыл по меньшей мере три школы в Дейр-эз-Зоре в сельской местности вблизи иракской границы, где работают иранские учителя. В этих школах обучаются более 250 детей, каждый из которых получает небольшую стипендию. В Дамаске и прилегающих пригородах «Хизбалла» и Иран закупают жилые помещения и коммерческую недвижимости в попытке создать базу, подобную цитадели «Хизбаллы» в Южном Бейруте. Несколько иранских университетов, в соответствии с директивами режима, организовали в Сирии ряд курсов на фарси. Однако существуют пределы такой иранской экспансии. Сирия имеет только небольшое шиитское население, и многие сирийцы-сунниты испытают антипатию к Ирану. Это характерно даже для членов алавитской секты. Тем не менее, Иран будет продолжать свои усилия по дальнейшей инкорпорации своих прокси-групп в вопросы безопасности в районах, контролируемых режимом Асада. Американские эксперты также констатируют, что Иран и Россия поддерживают прочный союз в Сирии, который базируется на общем стремлении сохранения режима Асада, что перевешивает любые разногласия. Пока нет никаких признаков того, что тактические или оперативные разногласия могут подорвать их общую краткосрочную цель выживания режима. Партнерство Ирана с Россией, кроме того, позволяет ему избегать любого осуждения со стороны Совета Безопасности ООН за его действия в Сирии.
Американские эксперты о ситуации в Сирии
Американцы полагают, что Башар Асад не выиграл конфликт в Сирии, и война не заморожена; скорее, она вступает в новую фазу. По некоторым оценкам, режим контролирует 60% территории страны, в основном в Западной и Восточной части. Большая часть контроля режима, особенно на юго-западе, в большой степени носит фрагментарный характер. В прибрежных районах режим полагается на военизированные силы для обеспечения безопасности. Эти группы, которые часто мало чем отличаются от криминала, все чаще действуют вне контроля режима. Общим место за последний год стали похищения с целью выкупа и кражи автомобилей, что привело к росту напряженности и недоверия между общинами алавитов и суннитов. В этой связи режим стремится укрепить свой контроль с помощью различных средств, и не только военного порядка. Закон № 10, например, облегчает режим изъятия имущества у отсутствующих владельцев. Он требует от владельцев недвижимости, многие из которых являются суннитами, бежавшими из страны, предоставить доказательства права собственности или получить риск конфискации своего имущества. Статьи этого закона в частности предполагают, что правительство может определять для «перепланировки» земельные участки в любой точке страны. Собственники имущества должны представить (первоначально, в течение тридцати дней) доказательства права собственности в суде сирийского режима; в противном случае, собственность по умолчанию принадлежит режиму. Закон позволяет режиму национализировать огромные объемы собственности и земли, которые были освобождены в ходе войны. Списки изъятий имущества публикуются в местной газете и в интернете, но владельцы активно не разыскивается и не информируется. Лишь немногие беженцы или ВПЛ имеют официальное право собственности или другие доказательства в своем распоряжении; еще меньше готовы взаимодействовать с режимом из-за боязни репрессий. Режим использовал этот закон, чтобы наказать своих противников и вознаградить своих сторонников, включая Иран и «Хизбаллу», которые активно скупают участки конфискованной недвижимости. Закон № 10 способствует значительным демографическим изменениям в Сирии и углублению и расширению шиитского влияния путем предоставления в аренду конфискованного имущества бойцам шиитской милиции и внешним инвесторам. 11 ноября 2018 года, под давлением России, в закон была внесена поправка о продлении до одного года срока представления документа в рамках подтверждения собственности.
Еще одна важная проблема для перспектив выживания режима — восстановление глобальной и местной экономики. В контролируемых режимом районы, где 83% населения живет за чертой бедности, в обозримом будущем структура сирийского государства останется слабой и уязвимой. На протяжении 2019 года сирийцы в Дамаске существовали жесткий дефицит газа, длинные очереди на автозаправках, постоянные перебои с электричеством.
Американские аналитики об экономической ситуации в Сирии
21 млн жителей в довоенной Сирии (на сегодня 18 млн); 388 млрд долл. США — убыток от гражданской войны, 226 млрд долларов — потеря валового внутреннего продукта с 2011 года; 83% живут за чертой бедности; 11,7 млн человек, нуждающихся в гуманитарной помощи; сирийский фунт девальвировался в десять раз; уровень безработицы составляет 50% (78% безработицы среди молодежи; с 2011 по 2015 год было потеряно 538 000 рабочих мест); снижение валютных резервов на 20 млрд долларов до 1 млрд долларов; падение добычи нефти на 93% с 2015 года; уровень инфляции — 58%; падение экспорта на 92% в период с 2011 по 2015 год.
Американские аналитики о перспективах мирного урегулирования сирийского конфликта
Прогресс в направлении политического урегулирования сирийского конфликта застопорился, и Б.Асад не демонстрирует никакой готовности идти на компромисс со своими оппонентами. Ни один политический процесс до настоящего времени не обеспечил существенного прогресса в рамках урегулирования конфликта. Женевский процесс под руководством ООН застопорился. Посредничество ООН в настоящее время направлено на работу Конституционного комитета с равным представительством от режима, оппозиции и гражданского общества. Со своей стороны, режим не считает такой компромисс необходимым и не допустит проведения подлинной реформы власти через Конституционный комитет или любыми другими средствами. Последние по времени военные успехи Дамаск в такой позиции только укрепляют. Астанинский процесс, возглавляемый Россией, Турцией и Ираном, начался в январе 2017 года, как диалог вне рамок ООН и привел к созданию трех «зон деэскалации». На практике, Астана позволила России и режиму воспользоваться паузами в боевых действиях, чтобы установить свой контроль в Восточной Гуте (апрель 2018 года) и Северном Хомсе (май 2018 года). Москва и Дамаск также нарушили режим третьей зоны деэскалации, на юго-западе Сирии; эта зона была согласована отдельно с Соединенными Штатами и Иорданией. Возглавляемая США «малая группа», включая Египет, Францию, Германию, Иорданию, Саудовскую Аравию и Соединенное Королевство, пытается оживить Женевский процесс, но он не включает в себя Россию, Турцию или Иран, которые являются ключевыми игроками на местах. Соединенные Штаты в отдельном дипломатическом треке с Россией предлагают отдельную «дорожную карту» в рамках тестирования готовности Москвы идти на компромиссы и оказывать влияние на режим Асада в Сирии, чтобы добиться прогресса в направлении политического урегулирования, приемлемого для Вашингтона. Пока эти усилия бесплодны. Некоторые наблюдатели надеются, что выборы 2021 года пройдут под эгидой ООН и выполнят избирательный этап Женевского процесса в рамках обеспечения политической трансформации режима и участия в этом процессе всех сирийских беженцев. Учитывая нынешние условия внутри Сирии и позицию Москвы, такая перспектива кажется малореальной, а сами выборы вряд ли будут свободными, справедливыми и заслуживающими доверия. Вместо этого Асад попытается использовать выборы 2021 года, чтобы укрепить его притязания на легитимность. Россия точно так же воспользуется результатами выборов для продвижения повестки дня в формате необходимости убеждения других стран восстановить дипломатические отношения с Дамаском и инвестировать средства в страну. Главным препятствием для мирного процесса является тот факт, что военное вмешательство России в сентябре 2015 года (как полагают американские аналитики ложно основанное на борьбе с ИГ) ставило своей непосредственной целью сохранение режима Асада. Это также дало Москве возможность усилить свои амбиции как сильного регионального и мирового игрока. Со времени своего вмешательства в Сирию региональный профиль России заметно улучшился; она при минимуме издержек получила большие дивиденды, в том числе и с точки зрения экономики. В частности, Москва уже подписала ряд договоров в области ВТС с Саудовской Аравией, Объединенными Арабскими Эмиратами, Катаром, Египтом, Ираком и Турцией. Во время визита короля Саудовской Аравии Сальмана в Россию в 2017 году две страны договорились сократить добычу нефти, тем самым увеличивая российское влияние на мировых энергетических рынках. В Ираке Россия открыла Центр обмена разведданными для содействия сотрудничества с иракскими военными. В Сирии присутствие российских войск потребовало от американских военных произвести оперативную корректировку и пойти на открытое военное присутствие, союз с курдами с соответствующими рисками для отношений с Анкарой, а российским военным дало возможность проверить свои возможности радиоэлектронной борьбы против американских целей. За счет своего военного развертывания, в том числе на авиабазе в Хмеймиме и на расширенной военно-морской базе в Тартусе на западном побережье Сирии, Москва может проецировать мощь на Восточное Средиземноморье. При этом Москва использовала оптимальный подход к развертыванию воздушной мощи и относительно небольшого количества сухопутных войск (от четырех до шести тысяч военнослужащих), которые были дополнены ЧВК. Число погибших российских военных было низким. При этом большинство оценок показывают, что Москва тратит в Сирии всего около 4 млн долларов в день, что несопоставимо с американскими аналогичными издержками в Ираке и Сирии. Однако российская политика пока еще не превратила успех на поле боя в политическую победу в рамках обеспечения широкого дипломатического признания Асада и возвращением Сирии в международное сообщество. России не хватает собственной экономической мощи для восстановления Сирии, и она не смогла заставить Б.Асада изменить поведение режима, например, принять меры для добровольного и безопасного возвращения беженцев. Прогресс в движении по этим двум направлениям—помощь в восстановлении и возвращение беженцев—будет определять и дальнейший прогресс Москвы рамках усиление своего влияния в регионе, и перспективы мирного урегулирования.