Оценка кампании
Российская авиация, наземная подготовка и консультирование дала возможность Москве играть центральную и решающую роль в боевых действиях правительственных сил в Центральной и Восточной Сирии с 2017 по 2018 год, что позволило успешно очистить от боевиков «Исламского государства» (ИГ) ключевые местности в центральных провинциях, а также в восточной провинции Дейр эз-Зоре и установить контроль вплоть до границы с Ираком. Россия смогла создать эффективную систему совместных действий с Ираном: Россия курирует центральное направление, Иран лидирует на южном направлении, но они в состоянии быстро интегрировать свои силы для решения задачи освобождения Дейр эз-Зора и, что важно — ключевого города Бу Кемаль на сирийско-иракской границе. Российские военные получили ценный опыт ведения городских боевых действий в Алеппо в 2016 году, а затем совершенствовали свои навыки в сельских районах и пустыне против хорошо вооруженных и мобильных отрядов боевиков. Эти навыки включали в себя улучшенную, хотя все еще несовершенную, воздушную разведку и платформы ISR; применение сил спецназа для улучшения оперативного и тактического планирования и корректировки огневой поддержки своим партнерам по коалиции и местной милиции; использование ЧВК, таких как «Вагнер», для выполнения некоторых миссий специальных операций и принятия на себя более высоких рисков, такие как давление на лояльных США «Сил демократической Сирии» (СДС). Российские специалисты также успешно осуществили в Сирии программу подготовки местных национальных военных кадров. В частности, имеются в виду «Силы тигра» и 5-й штурмовой корпус. Именно эти подразделения совместно с российским спецназом сыграли решающую роль в освобождении Восточной Гуты и пригородов Дамаска весной 2018 года. К осени 2018 года юг Сирии вернулся под контроль Дамаска после освобождения города Дераа. Через три года после военного вмешательства России в сирийскую войну, режим Асада и его партнеры сумели отвоевать всю почти всю западную часть страны. На сегодня единственным реальным оплотом оппозиции западнее Евфрата остается провинция Идлиб. Россия, скорее всего, сохранит свое военное присутствие в Сирии в обозримом будущем с твердой поддержкой режима Асада и долгосрочным военно-морским и воздушным базированием российских войск. Обладая наличием местных партнеров и установленными логистическими линиями в результате своей военной кампании, Россия в ближайшей перспективе сможет продолжить ограниченную, но критически важную поддержку правительственных сил против оставшихся оппозиционных группировок с достаточным объемом воздушных и наземных средств. В долгосрочной перспективе Москва, скорее всего, сосредоточит свое внимание на устойчивом развитии своего присутствия по обеспечению основных интересов безопасности России, такие как стабильность правительства в Дамаске и устойчивое присутствие российских военных баз в Западной Сирии. Однако долгосрочное российское развертывание в Сирии будет сталкиваться с несколькими ключевыми проблемами. Во-первых, это возрождающееся «Исламское государство». Несмотря на разгром ИГ уже начало возрождение повстанческого движения на востоке и в центре страны. Российские военные в краткосрочной перспективе, скорее всего, столкнуться с растущей партизанской активностью ИГ в формате засад, минно-фугасной войны, нападений на правительственные базы, нефтегазовые объекты и уязвимые населенные пункты в Центральной Сирии. Велика также вероятность открытого мятежа в Западной Сирии. На северо-востоке давление на ИГ может снизиться с выводом возглавляемых США коалиционных сил и СДС, которые должны противостоять турецким силам. Если ИГ будет способно возродиться, российские силы могут столкнуться с непосредственным вовлечением в боевые действия.
Второй вызов для России — это постоянная нестабильность в стране. В то время как ключевые города на западе Сирии находятся под контролем Дамаска, прорежимные силы, скорее всего, столкнутся с продолжающимися и широко распространенными проявлениями недовольства, когда они пытаются насильственно усилить свой контроль. Южная Сирия уже стала ареной такого латентного мятежа, подпитываемого бывшими оппозиционерами и экстремистскими силами. Этот сценарий с большей долей вероятности повториться в Идлибе и на северо-востоке Сирии, где проживают в основном арабы-сунниты. Российская сторона, скорее всего, столкнется с продолжающимися просьбами со стороны Дамаска о военной поддержке этих операций.
Третья проблема — это неустойчивые союзники. Россия может также столкнуться с реальностью недостаточного боевого потенциала сирийской армии и местных милицейских сил, которые целиком зависят от российской поддержки. В отличие от ключевой кампании в рамках гражданской войны и борьбы с ИГ на востоке страны, Россия, скорее всего, будет иметь меньшую поддержку со стороны Ирана и США, каждый из которых стремится сохранить прочное, но минимально достаточное присутствие в Сирии по мере снижения эскалации напряженности.
Четвертая проблема состоит в том, что дипломатические и военные усилия России на протяжении всей сирийской войны были успешны в содействии достижения стратегических целей: сохранения Башара Асада у власти и постепенное восстановление влияния режима на всей территории Сирии. При этом сейчас образовался очевидный тупик дальнейших усилий. Российская классическая и военная дипломатия ничего не добились в контексте политического и экономического восстановления Сирии. Сирийская оппозиция сопротивляется политическому переходу, который должен был оставить президента Б.Асада у власти; Турция и Соединенные Штаты сохранили, а Анкара даже усилила свое присутствие в стране, кроме того Израиль продолжает наносить удары в Сирии. России также не хватает контроля над Асадом в рамках принятия решений режимом и влияния на него со стороны других ключевых спонсоров в лице Ирана и «Хизбаллы», что затрудняет способность Москвы оказывать поддержку союзникам режима. Тем не менее, сочетание военных и дипломатических инструментов и увязка тактических действий с дипломатическими рычагами сыграли решающую роль в обеспечении долгосрочного стратегического влияния России в Сирии на фоне сокращения уровня присутствия в Сирии США
Рассматривая дипломатическую кампанию России в Сирии, можно сказать, что в ней есть несколько основных тем:
• Применение информационной войны в рамках всех политических и военно-дипломатических усилий. Это смесь дипломатического маневрирования, пропаганды и дезинформации, направленная на оправдание своего вмешательства, дискредитации соперников, а также блокировка международных дипломатических действий против России и Сирии.
• Эксплуатация недостатков западных демократий и международных организаций: в отличие от демократических и бюрократических процессов принятия решений в США, авторитарный процесс принятия решений позволил Москве быстро и оперативно реагировать на возникающие вызовы и консолидировать для этого военную и политическую дипломатию. Как постоянный член Совета Безопасности ООН, Россия смогла практически идеально обеспечить свое влияние на любые международные усилия по урегулированию конфликта, одновременно обеспечивая дипломатическое прикрытие режима Асада посредством блокирования каких-либо существенных мер для давления на него.
• Толерантность к риску и единство усилий: военные и дипломатические усилия Москвы были лучше скоординированы, чем у Соединенных Штатов. Это позволило России связать прогресс на поле боя с дипломатическими рычагами и использовать стол переговоров для того, чтобы зафиксировать устойчивость сирийского режима. Наряду с гибкостью в рамках принятия решений, большая толерантность России к операционным рискам и ее готовность к резкому наращиванию оперативной активности в случае необходимости дает ей безусловное доминирование в рамках закрепления достигнутых на сегодня результатов и расширения их.
Уроки из конфликтных ситуаций
для Соединенных Штатов и других стран
За пределами строгих тактических и оперативных приемов у российских вооруженных сил существуют и важные уроки для учета в дальнейшем построении американо-российской линии конфликтных ситуаций. Соединенные Штаты успешно работают сейчас в рамках обеспечения безопасности американских вооруженных сил. Россия в целом уважала меры обеспечения безопасности американских сил, соблюдая требования США. Однако, когда Соединенные Штаты не смогли поддержать свои интересы чисто военными инструментами, Россия часто пользовалась этим. Деконфликтизация также подразумевала наличие линий коммуникаций между высшими военачальниками, что предоставило Москве канал влияния на поведение США и сил международной коалиции. Точно так же Соединенные Штаты могли бы использовать линии конфликтных ситуаций на укрепление своих дипломатических нарративов.
Гибкие политические меры реагирования
В то время как ответные военные меры со стороны США на факты блокады российскими и сирийскими силами оплотов оппозиции, скорее всего, привели бы к эскалации конфликта, целесообразно использовать более широко иные формы давления на Москву в рамках экономических санкций, информационной войны и дипломатического прессинга. В будущем, если США попытаются сдержать или принудить Россию или одного из ее партнеров через дипломатические каналы, экономические или военные меры, они должны четко определить «красные линии», после которых необходимо действовать решительно. Такими линями должны стать военные преступления. Например, удары по больницам и гуманитарным конвоям; применение химического оружия против населения являются отправными точками для обсуждения. В этом случае Соединенные Штаты должны обеспечить соблюдение гуманитарных норм, в отличие от неспособности администрации Барака Обамы принять эффективные меры в связи с применением химического оружия в Сирии.
Сильные и слабые стороны дипломатии
Россия использовала свою дипломатическую мощь для эксплуатации многовекторности политики США и Запада. Два аспекта, отличающие российскую дипломатию от американской. Во-первых, дипломатия на сирийском направлении была единой позицией всего политического спектра России в рамках дополнения военных операций. Россия также единообразно понимала и реализовывала свою политику, которая резко контрастировала со смешанными сигналами и мотивациями, которые демонстрировали США. Во-вторых, для России дипломатические усилия по установлению режима прекращения огня были всего лишь как средство для продвижения своих военных целей, и они не были предназначены для реального достижения мира. Как в Женеве, так и в Астане, Россия позиционировала себя как архитектор и исполнитель соглашений о прекращении огня и деэскалации, оставаясь при этом активным участником боевых действий на поле боя. Москва системно и последовательно эксплуатировала эти площадки и соответствующие дипломатические процессы ради военной выгоды. В некоторых случаях Россия используется достигнутое перемирие для перегруппировки своих сил с последующим нарушением соглашения в рамках создания условий для новых военных достижений, когда эти дипломатические договоренности рушатся. Шаткий фундамент и отсутствие четких приоритетов политики США осуществлено мешают практическому исполнению этих принципов на местах. Часто конкретные военные усилия противоречили заявленным целям США и коалиции. Эта положение дел в сочетании с российской тактической свободой и более высокой степенью готовности принятия риска со стороны Москвы создает риски для американской последовательной линии поведения в Сирии. Задача будет заключаться в том, чтобы оценить эволюцию в российском мышлении и действиях с течением времени и в различных географических районах.