Самуэль Рахмани, эксперт l’Istituto per gli Studi di Politica Internazionale, (Итальянский института международных политических исследований, ISPI), обращается к теме гибридной войны, ведущейся РФ в Ливии, пытаясь дать оценку целям и задачам такой войны и использованию в ней ЧВК. С его точки зрения, этот процесс важен для понимания ставящихся перед ним высшим военно-политическим руководством РФ задач, не только, конкретно, на примере Ливии, а в целом, в плане всего Африканского континента.
В 2017 году российские частные военные компании (ЧВК), такие, как «Вагнер», сыграли заметную роль в содействии расширению геополитического влияния Москвы в Африке. Вслед за российским использованием ЧВК на Украине и в Сирии, Россия направила ЧВК, ассоциируемые, как правило, с названием «Вагнер» (для простоты восприятия примем это обозначение для феномена российского негосударственного военного присутствия во вне РФ, хотя, действуют там не только представители этой ЧВК – авт.) в Ливию в 2017 году, чтобы содействовать амбициям новоявленного лидера Ливийской национальной армии (ЛНА), Халифы Хафтара в отношении территориальной экспансии на запад Ливии. Использование Россией ЧВК в Ливии быстро распространилось в другие африканские страны. В Судане ЧВК «Вагнер» оказала помощь неудачным усилиям президента Омара аль-Башира по сохранению власти; в Мозамбике российские ЧВК боролись с исламским экстремизмом в беспокойной провинции Кабо-Дельгадо; и на Мадагаскаре ЧВК «Вагнер» участвовала в кампаниях по политическому вмешательству в поддержку шести пророссийских кандидатов на выборах.
Синтез российскими ЧВК военной мощи, информационной войны, политического вмешательства и дипломатического самоутверждения в Африке подтолкнул к мысли о том, что Россия распространяет свою модель гибридной войны, применяемой в Сирии и Украине, на африканские страны. 29 мая глава командования AFRICOM ВС США С.Таунсенд заявил, что Москва «тиражирует свой сборник пьес по Сирии и Украине в Ливии». Это сравнение упрощает поведение России, поскольку использование Москвой аналогичной тактики гибридной войны затушевывает различия между российскими операциями влияния в Африке и военными кампаниями в Сирии и Украине. Посредством своего развертывания ЧВК в Африке Россия продвигает новый вариант гибридной войны, которая нацелена на создание долговременных рычагов на местах и наращивание дипломатического влияния, а не на расширение возможностей какой-либо отдельной фракции для достижения решающей военной победы.
В отличие от постоянной поддержки Россией сепаратистских формирований Донбасса на востоке Украины и армии президента Сирии Башара Асада, российская гибридная война в Африке, по мнению автора, характеризуется тем, что Москва делает несколько ставок на различные группировки, чтобы закрепиться в затяжных конфликтах. Эта модель гибридной войны проявила себя в Ливии и Центральноафриканской Республике (ЦАР). В Ливии Россия, в основном, поддерживает Хафтара, но также взаимодействует со своим союзником, ставшим соперником фельдмаршала, внутри «восточной коалиции» Акилой Салехом, с Сейфом аль-Исламом Каддафи и, периодически, с признанным ООН Правительством национального согласия (ПНС). Объединенное с ЧВК «Вагнер» медийное подразделение, известное как, «Фабрика троллей» Е.Пригожина провело кампании по политическому вмешательству в ливийские дела, одновременно, чтобы укрепить позиции и Халифы Хафтара, и Сейфа аль-Ислама Каддафи. В теории, во всяком случае: на практике результат оказался либо нулевым, либо отрицательным. В ЦАР российские ЧВК официально защищают правительственных чиновников, но Москва также вооружила ополченцев Селеки, бросающих вызов центральному правительству в Банги. Поэтому, российские ЧВК используются, главным образом, в качестве инструментов для обеспечения геополитического присутствия России, и их участие не означает лояльности Москвы к определенной фракции.
Остановимся на этом выводе итальянского эксперта. Вольно или невольно, но, совершенно правильно, указав, что ЧВК используются Россией, в качестве силового элемента обеспечения геополитического присутствия, он не затронет, на наш взгляд, принципиального момента, а именно того, что стоит за этим самым геополитическим присутствием? В данном случае, в Ливии?
Несколько слов о самом механизме ЧВК и его эффективности. Феномен ЧВК, прочно укоренившийся в России с термином «наемник» и соответствующим негативным восприятием этой профессии, во всяком случае, до недавнего времени, в современной истории РФ имеет своим началом события на Балканах в 1990-х гг. Тогда, в Сербии и в Косово, а также, немногим ранее, в Боснии, впервые начали действовать подразделения, ставшие прообразом нынешних ЧВК. Курировалась их деятельность, а здесь, мы полагаем, излишне упоминать, что любая ЧВК, в любой стране, связана с государством самым непосредственным образом, российским МЧС, которое, если взять все государственное устройство, является в нем своеобразной ЧВК, не военным ведомством, но с военизированным укладом, нормами и специальными званиями. Почему так получилось в те годы, вопрос требующий отдельного исследования, на наш взгляд, тогдашнее руководство МО РФ, ни в каком виде не было готово к принятию идеи ЧВК под своей эгидой, другие силовые ведомства также ревниво относились к этой идее, а вот МЧС, постоянно присутствовавшее за рубежом в разных конфликтных и кризисных зонах, балансируя, так сказать, между миром и войной, подошло как нельзя лучше для спонсирования ряда миссий, связанных с такими вещами, когда нужно было срочно захватить некий объект под предлогом его разминирования (или наоборот), вывоза или уничтожения некоего имущества, оказавшегося бесхозным на ничейной территории и т.п.
По мнению ряда западных экспертов, опыт, приобретенный на Балканах и в ряде других мест, руководством МЧС в те годы, его определенная «широта взглядов» и упрощенный подход к решению ряда практических проблем, таких как логистика, документарное обеспечение и пр. позволил впоследствии, когда, практически все руководство МЧС перешло на работу в МО РФ, на этот раз, воспринять идею создания полноценных ЧВК, которая зародилась в новых обстоятельствах и нашла единомышленников, в том числе, и в лице нового начальника ГШ ВС РФ. За основу методов, способов действий были, естественно, взяты американские и британские ЧВК с их опытом действий в Ираке, и на тех же Балканах.
В 2013 году в российской газете «Военно-промышленный курьер» появилась статья с выступлением российского генерала Валерия Герасимова, которая привлекла внимание международной общественности. Герасимов описал, как в настоящее время смешанное использование пропаганды и подрывной деятельности означает нанесение вреда функционирующему государству за считанные месяцы и даже дни, став жертвой иностранного вмешательства, хаоса и гражданской войны. Больше чем сама статья, что действительно привлекло внимание Запада, так это ее интерпретации видными аналитиками российской проблематики, особенно Марком Галеотти. Последний придумал скандально известную «Доктрину Герасимова» для описания нелинейных военных операций России сначала в Крыму, а затем в Восточной Украине, которые в значительной степени опирались на «новые формы политически ориентированных операций в будущем». Это название одинаково удостоилось и похвалы и критики: хотя она была отмечена во многих новостях и политических статьях, все большее число ученых утверждают, что стратегия гибридной войны в России является либо «старым вином в новых бутылках», либо явно ложной. Для некоторых «Доктрина Герасимова» является скорее «западным мифом, чем формальной всеобъемлющей российской стратегической концепцией». Весьма показательно, что термин Hybrid War на русском языке (гибридная война) является просто переводом с английского, и, в основном, используется для описания западных дестабилизирующих операций против России — например, посредством «цветных революций», направленных извне, или на страны по соседству с Россией. В конце концов, сам Галеотти опроверг свое собственное творение, признав, что он просто искал «запоминающийся титул, клише», и никакой «Доктрины Герасимова» вообще не существует.
Ряд экспертов считает, что с 2013 года подход России к еще одной из областей гибридной войны, киберпространству, изменился. Этот шаг, очевидно, был сделан после длительного наблюдения за западными информационными операциями в постсоветских государствах, которые в конечном итоге привели к тому, что российское правительство вновь заинтересовалось информационными операциями. Фактически, Кремль был очень обеспокоен волной протестов, которая потрясла несколько стран в первом десятилетии 2000 года.
Как объяснили Валери Банс и Шарон Вольчик в своем исследовании о посткоммунистических странах, «помощь» Запада была определяющим фактором для обеспечения демократического прорыва на выборах по крайней мере в шести из одиннадцати стран, включая выборы в Словакии (1998 г.), Хорватии (2000 г.), Сербия (2000 г.), Грузия (2003 г.), Украина (2004 г.) и Кыргызстан (2005 г.). Оба автора утверждают, что для победы над действующими лицами оппозиционные группы должны быть обучены и связаны с единомышленниками в других странах. В этом смысле транснациональные сети активистов и правительственные учреждения США опосредуют процесс распространения, в некоторых случаях даже облегчая его. Киберпространство было ключевым средством для такой координации. «Арабская весна» 2011 года, которую часто называют «революцией в Facebook», была той соломинкой, которая сломала спину верблюду. Таким образом, к тому времени, когда В.Герасимов опубликовал свое эссе, Кремль был готов мобилизовать гораздо больше ресурсов для ведения гибридных войн. В том числе, «благословил» создание ЧВК. На официальном уровне продолжая всячески открещиваясь от них.
Одной из проблем, с которыми пришлось столкнуться авторам и исполнителям этих организаций было то, что ЧВК на Западе, где они зародились, и чей опыт, казалось бы, старательно копировался в РФ, изначально, являлись узко специализированным инструментом, предназначенным для решения конкретных задач. При этом, всегда и везде, во главу угла ставилась приоритетность, верховенство государства-заказчика. В случае с ЧВК РФ все вышло несколько не так. Возобладал «широкий кругозор», самомнение, амбиции, желание доказать высшему руководству свою полезность, поэтому стали браться за все сразу, «полезли» во все тяжкие, при этом слабо представляя, или вообще не зная местные условия, особенности, менталитет. При этом, следует отметить, там, где ЧВК находились и находятся наряду с военными, отношения между ними нельзя назвать партнерскими.
Участие России в дипломатических процессах, таких как Минское соглашение о Восточной Украине и переговоры в Астане в Сирии в феврале 2015 года, рассматривалось как средство институционализации ее военного рычага, в стратегии Москвы по гибридной войне в Африке использовалось развертывание ЧВК и проведение кампаний влияния для того, чтобы, прежде всего, укрепить свои дипломатические позиции. Хотя число персонала ЧВК в Ливии увеличилось с 300 человек, в марте 2019 года, до 1200 к маю 2020 года, Россия скептически относилась к способности Хафтара победить ПНС в битве за Триполи. Вместо этого Россия, как полагает С.Рахмани, надеется использовать свое наземное присутствие в Ливии для обеспечения ключевой роли в дипломатическом урегулировании и выступает за раздел Ливии, который узаконивает контроль со стороны ЛНА над восточной и южной частями страны. Обязательство России в феврале 2020 года содействовать развитию процесса национального согласия в Центральноафриканской Республике, которая надеется заключить мирное соглашение между властями ЦАР и повстанческими группировками на своей территории, также иллюстрирует важность дипломатии как цели, а не средства гибридной войны.
Нам представляется сомнительным, чтобы такие стратегические цели решались за счет присутствия нескольких сот вооруженных человек, во всяком случае, до определенного момента, когда военные возможности противостоящей стороны, решат сыграть главенствующую роль, примеры чему уже были. Впрочем, ЧВК, это всегда, по большому счету, разменная монета, «пешки», которых зачастую «сливают», в случае неудачи или изменения конъюнктуры. Тем не менее, хоть война и является «продолжением политики другими средствами», в описываемом случае, на деле, часто выходит, что не получается толком, ни войны, ни дипломатии.
Центральное значение рычагов и дипломатических достижений в ведении гибридной войны России в Африке обеспечивает ее постоянство, несмотря на многочисленные неудачи с участием ЧВК «Вагнер». Вывод российских ЧВК с авиабазы в Аль-Ватии в Ливии в конце мая и гибель 7 сотрудников ЧВК в результате засад, устроенных, так называемыми, боевиками «Исламского государства» в Мозамбике, в октябре 2019 года, не побудили Россию отказаться от участия в гибридных войнах в Африке, поскольку определение их успеха не строго описывается в военных терминах. Так, с одной стороны, ограниченная зависимость российской гибридной войны в Африке от конкретного исхода той, или иной операции, подтолкнула других операторов ЧВК, таких как группа Moran Security, ориентированная на морскую безопасность, и Patriot, ориентированная на защиту инфраструктуры, все чаще действовать с санкции государства и максимизировать доходы для Министерства обороны РФ. С другой, с определенного момента, в той же Ливии, стало понятно, что сил ЧВК недостаточно и пришлось вводить в дело штатные силы и средства ВС РФ, это касается и самолетов, и тех же средств ПВО. Собственно, имело место повторение событий на востоке Украины. По другому быть не могло, потому что, никакая ЧВК не способна противостоять государству. Даже в случае с Западной Ливией, или как вышло у американцев в Ираке. То есть, нельзя сказать, что результат есть и осязаем, но процесс идет.
Поскольку развертывание ЧВК в Африке, в значительной степени, по прежнему, скрыто от взглядов внутренней аудитории и извлекает выгоду из внешней финансовой помощи (имеется ввиду возможная оплата присутствия ЧВК в Ливии со стороны ОАЭ), новый вариант гибридных войн Москвы, основанный на попытках сочетания военных рычагов и дипломатии, вероятно, останется, — заключает эксперт ISPI. Согласимся с такой оценкой: в ряде ситуаций и сценариев Министерство обороны РФ уже давно выступает в качестве единоличного субъекта внешней политики, периодически выставляя коллег из МИДа в не совсем удобном свете. Видимо, сказывается «происхождение» и прежний богатый опыт внешних связей, времен МЧС.
Итак, ЧВК РФ наличествуют в Ливии, обеспечивая ее «геополитическое присутствие». Можем ли мы сказать, что факт их наличия сыграл утилитарную военную значимую роль в конфликте? Нет, не можем: столкнувшись с регулярной военной машиной страны-члена НАТО, они были вынуждены отступить. Приведись им снова столкнуться с турками или теми же мисуратскими боевиками, результат будет схожий, то есть, ЧВК «Вагнер» и ей подобные не являются первоклассной военной организацией, способной противостоять хорошо вооруженному, мотивированному и организованному противнику. В Ливии – им противостоит именно такой проимвник. Политические действия этой ЧВК, связанные с историей политолога М.Шугалея и все медийные усилия СМИ, таких как ФАН, не возымели никакого эффекта для укрепления реноме РФ в Западной Ливии, в частности, и в арабском мире, в целом. Скорее, наоборот, наносят вред, поскольку устойчивый термин «муртазака рус», «русские наемники» становится «хеш-тэгом» во многих ближневосточных СМИ, причем, с негативным оттенком. Этнически состав ЧВК для арабов в данном случае не важен – это все «русские наемники». Те, кто минировал жилые дома в Триполи и обстреливал мирные кварталы ливийской столицы. Захватывал нефтяные месторождения. Да, и к ним стали добавляться «русские хакеры». Геополитическое присутствие в таком виде: «политологи-шпионы», «наемники», выглядит сомнительным с точки зрения репутации государства. Нивелирует остаточный образ СССР — РФ, как силы, противостоящей США, но не опускавшейся при этом до использования таких инструментов, как Blackwater – Academy Э.Принсв. Ныне, выходит, Россия стоит с ними на одном уровне. Кто такие русские для ближневосточной аудитории сегодня – прежде всего, это наемники из ЧВК «Вагнер». Впрочем, заказчиков таких действий, подобные мелочи, похоже не беспокоят. Допустим, что пользователи таких механизмов решают за их счет некие важные задачи в других местах, в Сирии, или той же Украине, например, но есть ли иное наполнение присутствия российских ЧВК в Ливии, помимо «геополитического»? Об этом речь пойдет в следующей части нашего материала.