Сделка между Израилем и ОАЭ стимулировала в США поток «аналитических исследований», целью которых является некое «научное обоснование» полного переформатирования Вашингтоном досье БВУ с точки зрения прорыва дипломатической блокады Израиля со стороны арабского мира. И главным побудительным мотивом для арабских режимов сделать это американские эксперты видят в смене «идеологических вех» арабского мира с «панисламизма» на «национализм». Очень интересное утверждение, особенно если учесть тот факт, что именно «национализм» является движущей силой всех действий арабских режимов с момента их основания, вне зависимости от «идеологических оберток», в которую он «заворачивался» тем или иным арабским лидером, исходя из своих сиюминутных устремлений и амбиций. Американские эксперты полагают, что панисламизм и его видение единого халифата теперь все чаще рассматриваются как угроза стабильности в регионе, а такие страны, как Объединенные Арабские Эмираты и Саудовская Аравия, обращаются к национализму, чтобы на этом базисе определить свою дальнейшую политику и поведение. При этом даже страны, которые все еще претендуют на воплощение идеалов движения панисламизма, такие как Катар и Турция, делают это только как средство достижения националистической цели, используя свои проповеди исламского единства для проецирования силы своего правительства внутри страны и за рубежом. Эта тенденция была подтверждена совсем недавно соглашением о нормализации отношений между ОАЭ и Израилем, что стало еще одним ударом по идее о том, что мировое мусульманское сообщество, несмотря на свои многочисленные разногласия, может, по крайней мере, договориться по таким вопросам, как палестинский вопрос. Сразу отметим, что не может. При этом совершенно неважно, будет ли открыто посольство ОАЭ в Израиле, в чем мы лично сильно сомневаемся, или нет. Традиционное арабское противостояние (грубо: один шейх против другого) и конкуренция не имеют никакого отношения к идеологическим догмам, и попытки ОАЭ возглавить процесс нормализации арабского мира с Израилем вызовет только закономерную негативную реакцию и ревность у остального арабского мира. Что собственно сейчас мы и наблюдаем: арабские лидеры поприветствовали нормализацию отношений, при этом не торопясь присоединяться к этому процессу, и предоставили Абу-Даби идти в одиночку «по минному полю». Напомним, что панисламизм возник после Первой мировой войны как идеологическое противодействие посягательству на исламские идеалы со стороны европейцев. По мере того как европейский империализм разрушал Османскую Империю и колонизировал мусульманский мир, мусульманские лидеры искали новые способы политического мышления в рамках единения своей нации. Некоторые приняли модель национального государства; турецкий президент Мустафа Кемаль Ататюрк (1923-1938) упразднил суннитский халифат в своем стремлении превратить развалины Османского государства в современную, конкурентоспособную Турцию. За пределами Турции некоторые предпринимали попытки использовать идеи панарабизма, воплощенные египетским президентом Гамалем Абдель Насером (1954-1970), который стремился к политическому объединению арабского мира. Но после того, как Египет потерпел неоднократные военные поражения от Израиля в 1967 и 1973 годах, а затем смерти Насера в 1970 году, панарабизм быстро пошел на убыль. Отметим, что совсем не по этому: опять же остальные арабские лидеры не стремились отдавать какому-то своему собрату пальму первенства. Тем более, что египетский панарабизм – это инструмент Каира расширить свое влияние, а не некий процесс объединения всех арабов под одной идеологической идеей. Это давало импульс для новых поисков арабскими лидерами универсальной для всех мусульман идеологии с целью простор обновить исламистское управление, заимствуя аспекты западного национального государства, но не полностью принимая светский и часто раскольнический тренд «европейского» национализма. Отсюда позже возникла «Аль-Каида», а потом и «Исламское государство» (обе организации запрещены в России). Панисламизм способствовал формированию социальных контрактов зарождающихся ближневосточных государств, только начинающих свой собственный путь после деколонизации. Многие недавно образованные страны приняли исламское право в своих конституциях и судах, а также окутали свои политические традиции исламистскими титулами и ритуалами. В то время как некоторые государства, как известно, сопротивлялись панисламистскому влиянию, большинство из них были либо подавлены, либо в конечном итоге адаптировались к растущему давлению исламистов в пределах своих границ. Оппозиция иранского шаха Мохаммада Резы Пехлеви панисламизму привела к его свержению. Относительно скромная программа модернизации Саудовской Аравии в 1970-х годах также вызвала негативную реакцию исламистов в Мекке в том же году, что убедило Эр-Рияд отдать большую часть социального контракта страны исламистам до 2010-х годов. В Ираке даже номинально светский лидер Саддам Хусейн повернулся к исламизму в 1990-х годах, когда иракский национализм ослабел после поражения в Кувейте. Опять же не согласны с американскими экспертвми: как показало возникновение ИГ, национализм не только не ослабел, а усилился. Несмотря на проповедь единства в мусульманском мире, идеология, лежащая в основе панисламизма, однако, оказалась неспособной разрешить национальные разногласия между различными мусульманскими государствами, о чем свидетельствует разрушительная ирано-иракская война 1980-88 годов, за которой последовала война в Персидском заливе 1990-91 годов, и в конечном итоге вдохновила радикалов, таких как «Исламское государство» и «Аль-Каида». Его приверженцы разделились по поводу того, какую именно форму должен принять исламизм: некоторые, например, члены турецкой Партии справедливости и развития, выступали за восходящий подход исламизма, который управлял обществом, а затем влиял на политику. Другие, в том числе шиитские исламисты в Ираке и Иране, предпочитали подход сверху вниз, при котором идеология занимала центральное место в политике. Но, возможно, самое главное, что панисламистам не удалось добиться значительных успехов в укреплении поддержки палестинского дела — вопроса, который теоретически должен стать самым объединяющим среди всех мусульманских стран. В этой связи отметим, что возникновение феномена ИГ представлял собой смену вех в выборе инструментов распространения своего влияния арабскими странами: КСА, которое собственно и было архитекторами использования инструмента «наднациональной» идеологии «Аль-Каиды», столкнулись с новым четко националистическим явлением в лице ИГ, за созданием которого стояли Турция, Катар и иракские баасисты. Предложенная ими схема действий основывалась именно на националистическом характере того или иного протестного движения с присутствием всех атрибутов того же халифата. Последнее носило цель использования универсальности призрачной идеи строительства национального государства на базисе ислама, что было абсолютно логично, поскольку иной универсальной идеологии, которая бы доказала свою живучесть, в арабском мире просто нет. И ровно по этой причине многие националистические и сепаратистские движения по всему миру стали использовать именно бренд ИГ, а не «Аль-Каиды». При этом альтернативой монархиям или диктаторским режимам в арабском мире по-прежнему остается политический ислам, и временное его поражение в том же Египте, совершенно не отменяет того факта, что «Братья-мусульмане» присутствуют в парламентах Иордании, Туниса, Кувейта и Марокко. Что же касается палестинского досье, то никакого отношения его перспективы к смене идеологических вех в арабском мире не имеют.
Действительно, как на дипломатическом, так и на военном фронте панисламизм не обеспечил значительного прогресса палестинцам в их продолжающемся конфликте с Израилем. Более умеренное крыло панисламистского движения традиционно призывало изолировать Израиль до тех пор, пока он не уступит палестинцам Западный берег и сектор Газа в обмен на региональный мирный договор. Но призывы к уничтожению Израиля со стороны экстремистов движения затмили эту умеренную позицию и оттолкнули могущественных союзников Израиля на Западе, особенно Соединенные Штаты, которые были ключом к международному урегулированию. В этой связи сразу отметим, что позицию по БВУ самого президента США Дональда Трампа и его зятя и советника Джареда Кушнера не следует распространять на всю американскую политику по этому вопросу, и совершенно неясно, как она трансформируется, если Джо Байден победит в ноябре на президентских выборах. Напомним, что прежняя демократическая администрация США при Бараке Обаме именно «Братьев-мусульман» рассматривала как безальтернативную опцию политического будущего арабского мира. Израильские дипломаты, в свою очередь, часто рисовали все панисламистские движения одной и той же экстремистской краской, утверждая, что исламистские движения в целом представляют собой экзистенциальную угрозу Израилю. Опять же больше игра, поскольку в этом случае Израилю надо озаботиться тем фактом, что и КСА, и ОАЭ активно используют в продвижении своих интересов в том же Йемене салафитов, которые как раз и являются питательной базой для различного рода джихадистских групп, а совсем не «братья». Как полагают американцы, для некоторых государств, особенно ОАЭ и Саудовской Аравии, потрясения «арабской весны» 2011 года заставили их прямо противостоять революционному потенциалу панисламизма. Водоворот революции дал как умеренным, так и радикальным панисламистам возможность окончательно вытеснить режимы и проецировать власть. Для некоторых государств эти тревожные события доказали необходимость быстрого изменения уютных отношений между государством и мечетью, чтобы другие панисламистские движения не стали достаточно сильными, чтобы свергнуть новые правительства. Зарождающиеся националистические движения в таких странах, как Оман, Бахрейн и Саудовская Аравия, были доведены до крайности, поскольку правительства стремились превратить основу своих социальных контрактов в националистические идеалы, которые панисламисты подрывали десятилетиями. Опять же ошибка американских экспертов в понятиях: монархии в Персидском заливе рассматривали политический ислам как главного конкурента за власть задолго до «арабской весны». Главное в данном случае, что прежние алгоритмы усиления своего влияния в форме «Аль-Каиды» себя скомпрометировали и стали очень финансово затратными. ИГ предложило новую форму, которая имела националистический базис и «панисламистскую» надстройку, но самое главное – находилась на самофинансировании. Даже страны, которые все еще претендуют на воплощение панисламистских идеалов, такие как Катар и Турция, сейчас делают это только для того, чтобы продемонстрировать единство и силу своих националистических правительств. Катар, в частности, также использовал свои средства массовой информации для педалирования внутреннего нарратива, который связывает королевство с панисламизмом в попытке укрепить легитимность монархии, а также противостоять враждебным кампаниям влияния Саудовской Аравии и ОАЭ. Но за рубежом Катар по-прежнему рассматривает панисламизм как средство самозащиты: близость Дохи к этой идеологии помогла ему сохранить связи с ХАМАСом, еще одним ответвлением «Братьев-мусульман». Эти связи ценны для Израиля, который использует их, чтобы держать под контролем деятельность ХАМАСа в секторе Газа. В обмен израильтяне помогают укрепить имидж Катара как регионального посредника в установлении мира, особенно в Соединенных Штатах, подрывая атаки со стороны ОАЭ и КСА, которые пытаются доказать обратное. Интересный вывод американских экспертов, а может дело в том, то Катар является базой для Вооруженных сил США, крупнейшим покупателем американского оружия и ключевым игроком на газовом рынке? Тем не менее, даже когда они вступают в контакт с панисламизмом, ясно, что Турция и Катар также используют это движение в погоне за собственными интересами. Ни одна из этих стран не пытается создать исламистские движения, достаточно сильные, чтобы они могли создать угрозу своим собственным режимам. Если проще: не можешь остановить движение, возглавь его. Вместо этого исламисты являются просто инструментом в социальных стратегиях Анкары и Дохи внутри страны и их стратегиях мягкой силы за рубежом и остаются подчиненными национальным целям обеих стран. В этом смысле отказ Турции от нового соглашения о нормализации отношений между ОАЭ и Израилем и нынешняя отстраненность Катара по этому вопросу мотивированы не панисламистскими идеологиями, а националистическими интересами. Для обеих стран публичная нормализация их отношений с Израилем может подорвать отношения их правящих элит с их исламистскими сторонниками внутри страны и за рубежом. На данный момент, по крайней мере, выгоды от нормализации через торговлю, оборону и позитивные отношения с Соединенными Штатами не стоили бы потери легитимности, которая могла бы повредить отношениям как Анкары, так и Дохи.
Какой же глобальный вывод американских экспертов из всей этой истории? Они полагают, что по мере того как ближневосточные государства переходили к самосохранению, их участие в палестино-израильском конфликте становилось все менее и менее осмысленным. Для таких стран, как ОАЭ, акцент на палестинском вопросе был направлен на укрепление дружественного исламистам социального контракта с их собственным населением. Но по мере того, как менялось восприятие угрозы для Абу-Даби, панисламистов стали рассматривать не как скрепляющую силу в общественном договоре, а как агентов потенциальной революционной фронды. И в результате палестинский вопрос не только перестал быть приоритетным, но и начал становиться враждебным национальным интересам, поскольку изоляция Израиля лишила ОАЭ доступа к более важному технологическому сотрудничеству Израиля, торговле и безопасности. Опять же поправим американских экспертов, которые под ситуативный интерес тех же ОАЭ (им надо развязать себе руки для решения иных региональных задач без угрозы американских санкций) подводят какие-то глобальные изменения в идеологии аравийских монархий. Абу-Даби уже оговорил ход дальнейшей практической нормализации отказом Израиля от дальнейшей аннексии, и созданием палестинского государства со столице в Восточном Иерусалиме. К тому же ничего прорывного в его шаге нет: уже есть и АРЕ и ИХК с их мирными договорами, но вот большого прогресса в отношениях с Израилем они не принесли. По крайней мере, в каких-то глобальных сдвигах в рамках того же БВУ. Вывод же американских экспертов о том, что палестинское досье стало для ОАЭ второстепенным, вообще не выдерживает критики: эта тема всегда будет для арабов чередой «красных линий» и сферами приложения усилий в рамках распространения своего влияния. Просто с разной степенью интенсивности. Другими словами, не стоит путать решение ОАЭ, Израиля и конкретно Трампа своих локальных и сиюминутных задач с кардинальной трансформацией интересов сторон. В конечном счете, надо было Абу-Даби наладить отношения с Дамаском и Москвой с точки зрения переброски сирийских наемников в Ливию, они открыли посольство в Сирии. Только делать глобальные выводы из этого об изменении позиций аравийских монархий к вопросу восстановления членства Дамаска в ЛАГ делать не стоит.