Американский Тhe Foreign Policy Research Institute (Филадельфия) выпустил в августе доклад, посвященный военной и политической составляющим действий России в ходе войны и борьбе с терроризмом в Сирии. Как полагают американские эксперты, главным контекстом подхода Москвы к войне и борьбе с терроризмом в Сирии является сосредоточение в первую очередь на сдерживании Запада в рамках его военной кампании в этой стране. Спасение режима Башара Асада является только составляющей этого контекста и, в этом смысле, главной военной целью. Стремление спасти Асада и сдержать Запад было очевидно из того вида вооружений, которые Москва применила в Сирии и из тех видов операций, которые она проводила. Была ли изначально сирийская операция задумана как краткосрочная или нет, но Москва вскоре четко пришла к решению о том, что необходимо остаться в Сирии на длительный срок. Россия быстро и методично создала зону ПВО/ПРО путем размещения ракет класса «земля-воздух» С-400, тактических баллистических ракет и усовершенствованных противокорабельных крылатых ракет, что привело к установлению контроля воздушного пространства. Другой важной составляющей этой компоновки были средства радиоэлектронной борьбы (РЭБ). Министр иностранных дел России Сергей Лавров квалифицировал С-400, как «исключительно оборонительное оружие», что в очередной раз вновь подчеркнуло принципиальную разницу между российским и западным восприятием угрозы. Хотя системы ПВО/ПРО действительно частично оборонительные, они также помогают оспаривать и контролировать воздушное пространство и таким образом формировать региональный военный баланс сил. Тот факт, что российские (и, кстати, иранские) официальные лица квалифицируют ЗРК С-400 как исключительно оборонительные системы, говорит о том, что они рассматривают это изменение регионального баланса сил, как оборонительное. «Исламское государство» (ИГ, запрещено в России) и другие террористические группировки, действующие в Сирии, никогда не имели авиации, а это значит, что оружие, которое Москва перебросило в Сирию, предназначено не для борьбы с терроризмом, и ИГ не является основной целью. Большинство ударов наносились за пределами территорий контроля ИГ. Умеренная оппозиция режиму Асада, которую российские ВКС также бомбили, выступала против ИГ. Таким образом, по сути, Москва помогла ликвидировать противников ИГ в Сирии, уменьшить их число и потенциал.
От автора. Во многом благодаря именно политике Вашингтона условно «светская, умеренная » оппозиция в Сирии не состоялась по факту. Соответственно произошла во многом финансово простимулированная Катаром и КСА исламизация антиасадовской оппозиции, и при этом никакой разности с точки зрения джихадистской угрозы для России (и не только ее) между прокатарским и протурецким ИГ и просаудовскими салафистскими группами типа «Джебхат ан-Нусра» (запрещена в России) нет.
Как только Россия появилась на сирийском театре военных действий, ИГ использовало «новообретенное воздушное прикрытие для маневрирования и перегруппировки». В начале российской военной операции, министр иностранных дел Великобритании Филип Хаммонд сказал: «Их [русских] интервенция усиливает [ИГ] на местах, делая тем самым прямо противоположное тому, чего они якобы хотят достичь». Приведем еще один пример: Москва отклонила запрос коалиции на нанесение ударов по объектам «Исламского государства» в районе Эт-Танф. Эти действия показывают, что, в конечном счете, именно усилия Запада, а не России в конечном итоге отбросили ИГ назад.
От автора. Еще тот эксперт этот Хаммонд. Но главное в том, что именно такого рода аргументами на Западе пытаются нивелировать вклад Москвы в разгром ИГ. В этой связи еще раз подчеркнем: именно ввод российских войск в Сирию вынудил США и Запад активизировать свое участие в борьбе с ИГ. Ранее на этом направлении царила полная пассивность. И произошло это именно в силу геополитических соображений в рамках сдерживания России и Ирана, а не с целью борьбы с джихадистами.
Еще одним важным аспектом кампании является обеспечение военного регионального доступа Москвы путем расширения военно-морского объекта в Тартусе и создания авиабазы в Хмеймиме, которая используется как трамплин для большей проекции военной мощи и для поддержки операций по всему региону. Этот аспект является продолжением политики Кремля по укреплению своего влияния в Восточном Средиземноморье, что всегда имело значение в российских великодержавных амбициях. Что еще более важно, операции Москвы в Сирии высветили малую трансформацию российского подхода к борьбе с терроризмом, несмотря на усовершенствования в технике. Главный тезисом в таком подходе в Сирии было убеждение, что любой, кто вооружен и противостоит Асаду является именно террористом. Эта точка зрения также была продолжением исторической позиции Кремля по определению терроризма и подхода к нему. Действительно, авиаудары Москвы были направлены на то, чтобы дать Западу выбор: ИГ или Асад, хаос или стабильность. Эта точка зрения была классической кремлевской ложной дихотомией. Асад никогда не сможет стабилизировать Сирию под видом «светского диктатора». Если бы Россия не помогла, режим Асада былбы бы свергнут. Его силы часто не могли даже удерживают территорию после того, как они ее завоевали, несмотря на обещание Асада вернуть под свой контроль «каждый дюйм» Сирии. Зверства, которые совершал режим Асада, распространялись первоначально на мирное восстание, которое на своем начальном этапе просто потребовало реформы правительства, а не того, чтобы Асад ушел.
От автора. Точно такие же аргументы Запада мы сейчас наблюдаем применительно к Белоруссии.
Именно его присутствие было единственным стимулом вербовочного успеха для ИГ.
От автора. А еще катарские деньги, на которые в Сирию на первом этапе восстания отправились чеченцы-кистинцы из «Имарата Кавказ».
Бомбардировки Алеппо в частности носили поразительный характер сходства с тактикой выжженной земли Москвы в Чечне, где, например, она фактически сровняла с землей столицу республики, Грозный в декабре 1999-январе 2000 года. Пока никто не оспаривал законное право Москвы на борьбу с террористами, но ее методы, по мнению многих наблюдателей того времени, попали в категорию военных преступлений. Подход Москвы в корне расходится с западными и международно-признанными стандартами ведения войны. Западные военные тщательно разработали процедуры, чтобы поражать цели с максимально возможной точностью, чтобы свести к минимуму жертвы среди гражданского населения. Более фундаментально, западные военные проводят резкие различия между войной и миром, комбатантами и гражданскими лицами, тогда как для российского государства эта линия является размытой: война — это скорее спектр, чем четкое восприятие в западных странах.
От автора. Это очень важный момент нынешней западной риторики: Москва ведет войну с террористами не по правилам; следующий шаг – обвинение в военных преступлениях. Такая постановка вопроса требует от соответствующих органов России активизации пропагандисткой и дипломатической кампании на различных международных площадках по вопросу жертв среди мирного населения в результате действий американцев и коалиции в том же Мосуле и Ракке, и более широко – в контексте всех локальных конфликтов. Чем больше будет такой фактуры, тем меньше будет соблазна у Запада попытаться разыграть эту карту в ООН и МУС.
Еще одной тактикой, которую использовал Кремль, было участие в рискованных операциях, чтобы заставить Запад отступить, зная, что он менее склонен к риску, чем Россия. Как писала «Независимая газета»», «Москва занималась рискованными военными маневрами, чтобы заставить американских коллег вступить в разговор или внести поправки в соглашения о деконфликтинга в пользу России». Важная эволюция российского тактического подхода – это опора на доверенных лиц, чтобы сделать тяжелую работу на земле
От автора. А у американцев всегда и везде наблюдается стремление бежать впереди атакующих цепей. Их обычная тактика — сидеть гарнизонами и поменьше высовываться: потери не нужны ни одному президенту США. Отсюда невозможность для Пентагона добиться реального прогресса в любом локальном конфликте: имитация войны – это не ведение реальных боевых действий.
Военное участие РФ в Сирии остается ограниченным. Большая часть такого участия заключалось в оказании воздушной поддержки. Это отражает боязнь Кремля в отношении больших потерь, учитывая риск внутреннего репутационного удара и осознание опасности перенапряжения.
От автора. То есть Москва демонстрирует отказ от афганской модели и правильно делает.
Москва полагается в первую очередь на Иран и «Хизбаллу», чтобы вести тяжелые бои на земле. Более того, опора Москвы на так называемые частные военные компании (ЧВК) в Сирии — это еще один важный аспект этой растущей тенденции. Эти события демонстрируют, что российская тактика эволюционируют, но лежащие в основе более глубокие движущие силы поведения Кремля остаются прежним. Хотя российская статистика остается непрозрачной, но надо признать, что касается истинных цифр, то русские солдаты, по-видимому, имели больше шансов погибнуть на Украине, чем в Сирии (то есть ввергнуть Россию во второй Афганистан не получилось — авт.).
Особенно в Украине практически невозможно провести различие между так называемыми «добровольцами» (ЧВК) и регулярными войсками, но общий уровень российского участия в Украине глубже, чем в Сирии. На Украине Москва сосредоточилась на наземных операциях, но в Сирии основное внимание было уделено воздушным, которые несут меньший риск потерь. Москва официально подтвердила 116 общих «кадровых» смертей в Сирии за весь период с начала военной операции до весны 2019 года. Согласно данным авторитетной Сирийской обсерватории по правам человека, между мартом 2011 года (начало антиасадовских протестов) и январем 2020 года, 264 «российских солдат и наемников» погибли в Сирии (пока американские эксперты опираются в своем анализе на данные вышеприведенного «авторитетного источника», можно спать спокойно — авт.).
Доклад подразумевает, что подавляющее большинство этих потерь пришли из одного эпизода в феврале 2018 года, когда американские войска в целях самообороны обстреляли группу российских ЧВК, которая нарушила соглашение о деэскалации конфликта между США и Россией.
Дипломатический путь
Западным странам не хватало объединяющей цели в Сирии. Одни заявили, что их приоритетом является борьба с ИГ в Сирии; другие стояли на той точке зрения, что Асад должен вести переговоры с оппозицией. Однако они мало что сделали, чтобы поддержать общие действия против Асада. Москва же, напротив, имела четкие приоритеты и предпочтения, которые она последовательно реализовывала. И этому не препятствовали внутренние правительственные разногласия и различия во взглядах разных слоев политической элиты, что мы видим на Западе. Политический курс Москвы шел рука об руку с военной кампанией в Сирии. Оба эти компонента имели цель сохранить Асада у власти, повысить роль Москвы, укрепить ее позиции и уменьшить американское влияние. Для достижения этих целей Москва маргинализировала подлинную антиасадовскую оппозицию, причем не только в военном отношении, но и в политическом и дипломатическом. Запад был готов сделать Россию партнером в Сирии. Западные лидеры исходили из того, что, несмотря на определенные разногласия, их конечные цели в Сирии совпадали с Москвой. Москва позиционировала себя как ответственное лицо, принимающее решения. Это было естественное продолжение путинского подхода на Ближнем Востоке, где он долгое время работал над установлением связей со всеми действующими лицами в регионе на контрасте с идеологическим и более одностороннем подходом СССР. Советский Союз культивировал идеологических союзников и имел четко определенных противников в регионе в идеологическом контексте. Путинская Россия, напротив, выстроила хорошие отношения со всеми правительствами и крупнейшей оппозиционными группами как внутри Сирии, так и на региональном уровне. Таким образом, Путин имеет сбалансированные хорошие отношения с Израилем, Ираном и Саудовской Аравией, а также с ХАМАСом и «Хизболлой». Хотя Верховный Суд России квалифицировал «Братьев-мусульман» террористической организацией, когда член организации Мухаммед Мурси победил на президентских выборах в Египте в 2012 году, Москва без колебаний протянула ему руку помощи.
От автора. Особой помощи в Египте не было, был нейтралитет. А вот Вашингтон до сих пор укоряет египетских военных в свержении демократически избранного Мурси, которого администрация Обамы рассматривала как предтечу глобальных демократических процессов на Ближнем Востоке.
В Сирии Москва широко использовала свой статус в Совете Безопасности ООН, заблокировав более десятка резолюций, чтобы гарантировать, что никакие действия не могут быть предприняты против Асада. Она также преследовала свои цели более тонкими способами. В июне 2012 года в Женевском коммюнике была изложена дорожная карта ООН за прекращение насилия и создании переходного правительства, но она грешила слишком большим числом расплывчатых формулировок, которые были приняты по настоянию Москвы. Москва тогда вступила в мирные переговоры с оппозицией, но только с теми группами, которые не требовали ухода Асада в качестве предварительного условия для переговоров. Иными словами, Москва создала видимость международной легитимности к его статусу. Еще одним ключевым элементом тактики для Кремля было использование перемирия и зон деэскалации, чтобы поддержать Асада. Прекращение огня в целом не удержалось. Москва выступала одним из гарантов существования зон деэскалации, наряду с Анкарой и Тегераном в рамках процесса в Астане, который должен был продвигать Асада и давать их усилиям статус международной законности. Асад использовал эти зоны деэскалации для того, чтобы перегруппироваться, собраться с силами и отбить главные городские центры. Этот момент подчеркивает стратегический курс Москвы поддержать Асада, а не бороться с ИГ. Действительно, когда дело дошло до дипломатии, Москва взяла свой сценарий прежнего поведения в Чечне. В начале-середине 2000 — х годов Парламентская ассамблея Совета Европы (ПАСЕ) объявила о начале формальных мирных переговоров с чеченскими лидерами, но Москва ввела в этот процесс фальшивых оппозиционеров, которых она поддерживала в Чечне. Совместный доклад Хельсинкской группы за январь 2006 года, Федерации по правам человека (IHF), Международной федерации по правам человека (FIDH), Норвежского Хельсинкского комитета, Центра «Демос» и Правозащитного центра «Мемориал» объясняет это тем, что по настоянию Москвы «сепаратисты» могли участвовать в политическом процессе, если они отвергли терроризм и экстремизм. Теоретически это имело смысл, но было две проблемы. Во-первых, на самом деле любой, кто сказал, что он сепаратист в Чечне «выдал себе смертный приговор». Во-вторых, российский федеральный закон запрещает любую деятельность в рамках посягательства на территориальную целостность Российской Федерации. Закон признавал экстремистскими любые сепаратистские убеждения, независимо от того, какими методами человек преследовал сепаратистские цели. Таким образом, в то время в докладе был сделан вывод о том, что «совершенно очевидно, что добровольно или нет, но Европа фактически согласилась организовать переговоры с участием только одной стороны конфликта». В Сирии, действия Москвы воссоздали этот сценарий через процесс в Астане, который также должен был создать параллельный международный дипломатический путь, который бы маргинализировал Соединенные Штаты. Еще одной ключевой чертой дипломатических усилий России было построение рычагов влияния на политических акторов и создание их зависимости от Москвы. В результате этих усилий президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган постепенно пришел к согласию с позицией Москвы по Асаду потому что у него было мало других вариантов. Москва использовала свои позиции в Сирии и свои отношения с курдами для достижения этого результата. Другой пример — Израиль. Как только Москва получила контроль над сирийским воздушном пространством, Израиль вынужден был согласовывать с Москвой свои авиаудары по иранским целям. В июле 2018 года Москва также пообещал израильтянам, что Иран выведет свои войска и доверенных лиц на расстояние 85 километров от границы Израиля, но и это тоже не удалось сделать. Точно так же в Ливане Москва создала свое восприятие как необходимого и надежного партнера и использовала вопрос о возвращении беженцев для уситения этой позицию, укрепила связи с Бейрутом и получила дополнительные дипломатические рычаги влияния. Короче говоря, Москва позиционировала себя как незаменимый фактор в Сирии и регионе. Региональные игроки увидели, что Путин жестко исповедовал свою линию поведения в рамках поддержки Асада, что контрастировало с нерешительностью западных лидеров. Спасение Асада и военная победа в Сирии позволило Москве проецировать свою мощь и использовать Сирию в качестве плацдарма для других действий в регионе.
Пути разрешения конфликта
Разрешение конфликтов требует примирения. Примирение и стабильность в Сирии — как ее определяет Москва— восстановление суверенитета Асада и окончание этапа проведения масштабных боевых действий. Кремль будет и далее рекламировать Чечню, как пример своего успеха в борьбе с терроризмом и достижения стабильности. Но кремлевское определение стабильности фундаментально ущербно потому, что подавленные проблемы со временем вспыхивают, причем, в России, в первую очередь эти проблемы-дело рук самого Кремля. Сирия гораздо сложнее Чечни, и если Москва не смогла обеспечить подлинной стабильности в Чечне, тогда она не сможет, возможно, сделать это в Сирии.
От автора. Стабильность в Чечне вытекает из простого сознания большей части населения в том, что мирно инкорпорироваться в Россию при условии финансирования инфраструктурных проектов гораздо выгоднее, чем бегать с автоматом по горам и получать авабомбу в свой огород. К тому же есть важный нюанс – даже в период войны там все боевики и просто мирные жители были свято убеждены в том, что все это организовало ЦРУ США.
Более того, в Чечне Москва отстроила заново Грозный; а сейчас у нее нет средств, чтобы финансировать Сирию в рамках гораздо более значительной реконструкции, и сейчас она работает над тем, чтобы заставить других сделать это, получив доступ к ресурсам Сирии.
От автора. В Сирии Москва будет опять же работать точечно: надо восстановить инфраструктуру электроэнергетики и ирригации, все остальное сирийцы сделают сами: по природе они купцы и никто не знает реальных авуаров сирийской диаспоры за рубежом. Главное — создать условия для их перетока обратно на родину.
Более того, цель Москвы — не разрешение конфликтов. Для нее все разговоры о стабильности, на самом деле, не направлены на ее достижение. Москва имеет выгоды от конфликтов низкого уровня, такие как так называемые замороженные конфликты на постсоветском пространстве. Оскар Йонссон, автор книги «Русское понимание войны», неоднократно использовал термин «управляемый хаос» на эту тему. Действительно, использование Москвой управляемого хаоса — распространение беспорядков в стране с помощью различных средств, либо в подготовке к войне или как средство достижения политических целей без чисто военного вмешательства — разыгрывается снова и снова на постсоветском пространстве.
От автора. Прекрасный образчик перекладывания собственной тактики на Россию. Но это говорит о том, что сами американцы считают такую тактику морально ущербной.
Москва следовала аналогичной схеме и в других частях постсоветского пространства, например Приднестровье в Молдове и Нагорно-карабахский конфликт между Арменией и Азербайджаном. Эти конфликты, как правило, стоят мало, но усиливают зависимость от Москвы, и не допускают того, чтобы эти страны вышли из сферы влияния России, но без обращения к полномасштабной войне. Сирия на долгие годы направлена по аналогичному пути.
Вывод
Вмешательство Путина в Сирию показывает, что алгоритм России в рамках действий в Сирии таков: эволюционируя, чтобы адаптироваться к новым реалиям, в то время как фундаментальные причины, которые лежит в основе причин войны, в первую очередь остаются в значительной степени неизменным. Тезис о том, что сама Россия стала более безопасной в результате сирийской интервенции, спорен. В 2010 году в России произошло самое большое количество терактов — пять. Россия также стала жертвой двух крупных терактов после военной интервенции в Сирию — крушение самолета в ноябре 2015 года после его вылета из Шарм-эль-Шейха и взрыв в Санкт-Петербургском метрополитена в апреле 2017 года. Более того, коренная причина российского терроризма остается внутренней.
От автора. Полное игнорирование реальной ситуации, что говорит только о том, что американские эксперты вообще не понимают взаимосвязь терактов с общей геополитической обстановкой. Условно с Сирией можно уверенно связать только взрыв самолета в Египте, что было сделано катарской агентурой в рамках сдерживания активности России в Сирии. В Дохе прекрасно понимали, что это означает конец их проекта под условным названием ИГ. Это была солидарная реакция Дохи и Анкары: тогда же турки сбили российский военный самолет. Но после того, как члены правящей семьи Катара были похищены во время охоты в Ираке членами «неизвестной шиитской группировки» и был выкуплены после двухгодичного плена за очень крупную сумму, а турецкие туристический бизнес и строители лишились российского рынка с одновременным получением протурецкими группами в Сирии все более весомых «гостинцев» от российских ВКС и ВМС, эта тактика была признана в Дохе и Анкаре ущербной и контрпродуктивной. К тому же американцы сильно испугали турок своим союзом с курдами. Все остальные теракты – это следствие внутриполитических процессов в Таджикистане и имеют к сирийским событиям очень косвенное отношение. Просто ряд таджикских кланов довольно резко намекают Москве на то, что она нарушила свои гарантии сохранения баланса сил в республике после гражданской войны в конце 1990-х годов.
Кампания Москвы в Сирии показывает, что пока ее инструментами являются эволюция фундаментальных стратегических интересов и старое восприятие угроз. Москва выглядит как конфликтный менеджер, а не страна, которая способствует подлинному разрешению конфликтов. Поведение Москвы в Сирии укладывается в исторический кремлевский шаблон. Сирия имеет значение для исторических усилий России по расширению своего влияния по направлению к его южной границе: Черное море, восточная часть Средиземноморье и Ближний Восток. Ливия — это еще одна страна в этой категории. Ливия стала еще одним координационным центром этой российской деятельности. Здесь Москва демонстрирует сходную картину поведения, которое больше фокусируется на обеспечении российского влияния и создания рычагов воздействия, а не разрешении конфликтов.
От автора. Алгоритм действий России в Ливии и Сирии абсолютно различен. В Ливии Москва предоставила инициативу действовать в этой патовой проблеме политического решения американцам и европейцам, держа под контролем только очень условные реперные точки.
Москва продолжит работу по культивированию своего влияния в Черном и Каспийском морях, а также на востоке Средиземноморья. Еще один главный урок сирийской кампании Москвы заключается в том, что у России и Запада нет и никогда не было общих целей и восприятия угрозы. В Сирии, как и везде, приоритет Москвы — это выживание местного режима, что, по мнению Кремля, требует от него изменения баланса сил в ее пользу. Запад не может рассчитывать на Москву. Она предана этой стратегии надолго и западные политики должны выработать долгосрочные стратегии, чтобы противостоять Российскому влиянию.