Турецкая валюта упала 29 сентября до 7,85 лиры за доллар США, пройдя предыдущий рекордный минимум — 7,83, — который был зафиксирован накануне. Об этом сообщает телеканал Эн-ти-ви. Между тем агентство Блумберг отмечает, что обесценивание национальной валюты Турции связано с опасениями, что Анкара может быть втянута в конфликт между Азербайджаном и Арменией. Турецкую сторону связывают тесные отношения с Азербайджаном, президент страны Реджеп Тайип Эрдоган неоднократно заявлял о поддержке Баку. Особенно примечательно, что это произошло после того, как 24 сентября, Центральный банк Турецкой Республики (CBRT) объявил неожиданное повышение процентной ставки в качестве упреждающего шага, который по идее должен был направлен на предотвращение того, чтобы обесценивание валюты страны не переросло в более крупный банковский кризис платежных балансов на фоне внешнего долгового кризиса. Неуклонно снижающаяся стоимость национальной валюты Турции, в значительной степени является результатом экономических дисбалансов — частично вызванных крайне отрицательной реальной процентной ставкой, подпитываемым кредитами строительным бумом и большими потребностями во внешнем финансировании, а также отсутствием доверия к CBRT и почти исчерпанием валютных резервов Анкары. В сентябре турецкая лира достигла исторического минимума как по отношению к доллару, так и по отношению к евро, обесценившись почти на 15% и более чем на 21% соответственно с конца мая. В этой связи необходимо констатировать, что Турция переживает второй валютный кризис за последние два с небольшим года. Однако, в отличие от предыдущих эпизодов ослабления турецкой лиры, валютные резервы Турции исчерпаны, а ее экспорт практически не отреагировал на резкое падение обменного курса. Серьезные изменения в денежно-кредитной политике Анкары, вероятно, были необходимы для того, чтобы остановить снижение обменного курса лиры, учитывая, что Турция входит в число наиболее уязвимых стран с формирующимся рынком в мире. Последние по времени имеющиеся данные за июль показали, что чистые резервы Турции были тогда отрицательными, на уровне 38 млрд долларов, а валовые потребности во внешнем финансировании (дефицит текущего счета плюс внешний долг, подлежащий погашению в ближайшие двенадцать месяцев) эквивалентны более чем 25% ВВП (или более чем 200 млрд долларов). Готовность международных инвесторов финансировать эти потребности резко снизилась из-за неортодоксальной денежно-кредитной политики Анкары, которая включала снижение процентных ставок даже в условиях относительно высокой инфляции. На этом фоне CBRT сообщает о валовых резервных активах в размере 90,3 млрд долларов, но это включает в себя 45 млрд долларов в виде золота, которое является неликвидным и не может быть использовано для погашения долгов. Однако чистые обязательства, включающие валютные свопы с отечественными банками, составляют 83,1 млрд долл. Последние, по существу, представляют собой заимствованные резервы у отечественных банков. Теоретически CBRT мог бы использовать валовые резервы для чрезвычайных нужд, хотя дефолт по обязательствам, особенно валютным свопам, рисковал бы ввергнуть турецкий банковский сектор в кризис. Турция давно не сообщает данных по валютным интервенциям, но считается, что с марта по июль она продала на рынках около 30 млпд долларов, чтобы замедлить обесценивание турецкой лиры, а общий объем интервенций в 2020 году, возможно, достигнет 80 млрд долларов.
Замедление экономического роста Турции, высокая инфляция и слабый банковский сектор поставили Анкару под усиленное политическое давление, что, возможно, побудило CBRT попытаться увеличить стоимость средств коммерческих банков в качестве бэкдора («тайного хода») для ужесточения денежно-кредитной политики. Новое повышение ставки, однако, означает отказ от политики смягчение со стороны CBRT, а его базовая процентная ставка увеличивается на 200 базисных пунктов (б.п.) с 8,25% до 10,25% 24 сентября. При этом CBRT ужесточает требования к ликвидности на следующий день после этого объявления. Это частично отменяет сокращения на общую сумму 1575 б.п., сделанные в период с июля 2019 по май 2020 года, несмотря на средний уровень инфляции чуть менее 12% в 2020 году. Инфляция в Турции также может быть занижена, поскольку почти 30 % индекса потребительских цен страны включает товары, подлежащие административному регулированию цен или прямому влиянию правительства. Однако объявление укрепило обменный курс лиры только на неделю. Ранее искусственно подавленные процентные ставки были предназначены для стимулирования турецкой экономики, которая, как ожидается, сократится до 5% в этом году только частично из-за пандемии COVID-19. Банки, особенно три государственных банка Турции, также были вынуждены давать кредиты и проявлять крайнюю снисходительность к просроченным кредитам. Это, в сочетании с отрицательными реальными процентными ставками, создало кредитный пузырь, в котором внутренний кредит в годовом исчислении (г / г) вырос только в июле на 41,5%. Это способствовало неустойчивому всплеску внутреннего строительства, когда продажи домов выросли на 124,3% в годовом исчислении в июле после роста на 208% в июне. В то же время валовое накопление основного капитала в Турции сокращается почти на 15% в 2019 году, что свидетельствует о буме непроизводительных внутренних инвестиций.
Турция также страдает от хронического дефицита внутренних сбережений, что приводит к структурному дефициту текущего счета, усиленному в этом году ростом импорта из-за внутреннего кредитной стагнации. Высокая доля импорта в экспорте, составляющая в среднем более одной трети, ослабила сквозное воздействие обесценивания валюты на конкурентоспособность экспорта. Помимо слабой глобальной конъюнктуры, это привело к падению внешнего спроса со стороны основных торговых партнеров Турции в Западной Европе. Это, в свою очередь, остановило рост экспорта. Коллапс международных путешествий и туризма, который составляет примерно пятую часть экспорта Турции и составляет 35 млрд долларов в 2019 году экспортной выручки, сократился на 95% в первой половине 2020 года, что еще больше ограничило доступность международного финансирования. Платежный баланс Турции в значительной степени зависит от краткосрочных внешних заимствований, которые в настоящее время составляют более 15% ВВП, или более 100 млрд долларов в пересчете на ВВП страны в 2019 году. Чистые прямые иностранные инвестиции составили всего 1,1% ВВП в 2019 году, что значительно ниже среднего показателя по аналогичным странам, таким как Португалия (3,5%), Польша (2,5%) и даже Аргентина (1,4%).
Долгосрочная устойчивость внешнего долга чувствительна к снижению курса лиры, а также к высоким потребностям Турции во внешнем финансировании (которые до коронавирусного кризиса оценивались примерно в 200 млрд долларов в год, включая дефицит текущего счета, или почти четверть прогнозируемого до кризиса ВВП Турции). По данным Всемирного банка, внешний долг Турции лишь умеренно высок и составляет 58% ВВП по состоянию на конец 2019 года. Отношение государственного долга Турции к ВВП в конце прошлого года составляло всего 32 %. Тем не менее, существует неизвестный, но, возможно, большой объем внебюджетных условных обязательств с более чем 60% долларов гарантированных государством инвестиций в рамках государственно-частного партнерства, сделанных для 221 проекта в 2018 году. Финансовая уязвимость Турции также усиливается относительно высоким уровнем внутренней «долларизации»: 51% внутренних банковских депозитов в иностранной валюте по сравнению с только одной третью активов банковского сектора по состоянию на сентябрь. Турецкие банки, которые выглядят хорошо капитализированными, с низким уровнем неработающих кредитов (NPL), составляют около 5%. Однако это обманчиво, поскольку неработающие кредиты искажаются регулирующими актами, поощряющими терпимость, которая удерживает подозрительные кредиты от взыскания без повышения кредитного качества. Кредиты с государственными гарантиями также имеют нулевую оценку риска. Помимо прочего, снижение курса лиры отразилось на корпоративных балансах компаний с валютным долгом, и к следующему году количество неработающих кредитов может вырасти до 20%. В то время как повышение ставки CBRT обеспечивает некоторую ясность в краткосрочной экономической политике, все еще неясно, есть ли у Анкары политическая воля провести необходимые экономические реформы для решения назревающих финансовых проблем и достижения долгосрочного устойчивого роста. Другие вопросы, которые Анкаре еще предстоит решить, включают в себя: укрепление баланса корпоративных и коммерческих банков. В мае суверенный фонд Турции вложил в три государственных банка 3 млрд долларов, но необходимы действия, чтобы более решительно бороться с проблемными кредитами; Дезинфляция для достижения положительных реальных процентных ставок, а также для поддержания обменного курса и поддержки дедолларизации. Новая политика повышения ставок CBRT начинает решать эту проблему, но реальные процентные ставки по-прежнему отрицательны; решение условных финансовых обязательств для повышения прозрачности и контроля за внебюджетными расходами. Падение налоговых поступлений при снижении занятости и отсрочка уплаты налогов на бизнес в попытке удержать компании на плаву увеличили бюджетный дефицит Турции, который в первые семь месяцев 2020 года превысил бюджетный дефицит на весь год. Поддержка занятости финансируется через государственный внебюджетный Фонд страхования от безработицы (ISF), добавляя к реальному дефициту, который финансируется в основном через банковскую систему; пополнение валютных резервов, при этом CBRT воздерживается от прямых рыночных интервенций и избегает контроля за движением капитала.
Вот эта ситуация в экономике является самым четким ответом на вопрос: будет ли Анкара напрямую участвовать в нынешнем армяно-азербайджанском противостоянии? Не будет, экономических силенок для этого нет. Все слова турецких официальных лиц на эту тему надо расценивать как риторику прежде всего для внутреннего потребителя. Вот эта риторика плюс азербайджанский рынок для поставок своих броневиков и беспилотников (а их производство напрямую зависит от желания или нежелания стран ЕС поставлять принципиальные комплектующие для них) является лимитом участия Турции в этом конфликте. При этом не согласимся с теми политологами, которые говорят о том, что Турция своими действиями мстит России за Сирию, старается создать свою базу там, и т.п. В данном случае в первую голову Анкара бьет по Парижу, который обязан как член контактной группы вмешаться в этот конфликт. И он вмешается в силу влиятельного армянского лобби во Франции, как бы Париж этого и не хотел бы избежать. И он там увязнет, что собственно Анкаре и надо: она сейчас играет против французов везде от Африки до Кавказа. Россия в данном случае имеет свой резон, исходя из последних по времени политических изменений в Ереване. Если совсем цинично, то Москве выгодно именно локальное военное поражение Армении (отвоевание азербайджанских районов, что предусмотрено казанским протоколом, но не самого региона Нагорного Карабаха) с точки зрения падения электоральной поддержки совершенно недружественного России премьер-министра Н.Пашиняна и возвращения в властную обойму в Армении дружественного Москве «карабахского лобби». Как полагают американские эксперты, попытки России изменить свою стратегию на Южном Кавказе, возможно, послужили сигналом для Азербайджана, побудив его попытаться продвинуть свои позиции на поле боя, все еще пользуясь сильной турецкой поддержкой. Позиция России в регионе сместилась от балансирования сил (через военную поддержку и присутствие в Армении) к прагматичному управлению отношениями между Азербайджаном и Арменией. С этой целью Россия вступает в дипломатическое, экономическое и военное взаимодействие с Азербайджаном, балансируя свои обязательства между двумя странами в надежде избежать прямого конфликта между ними. Широкомасштабная эскалация конфликта при всем этом будет считаться пагубной для позиций России на Южном Кавказе, поскольку она таким образом может стимулировать дополнительное турецкое и НАТОвское влияние через Азербайджан и оставить Армению единственной очень условно дружественной России страной в приграничном регионе. Азербайджан, однако, может расценить этот сдвиг в российской стратегии как снижение приверженности поддержке Армении в конфликте или некоторую свободу действий, чтобы провести минимальную корректировку линии фронта. Азербайджан также еще больше укрепляется в этих амбициях продолжающейся турецкой поддержкой азербайджанского военного потенциала посредством поставок оружия, совместной подготовки и якобы даже развертывания сирийских боевиков в Азербайджане. Последнее, по нашему мнению, глупость большая, поскольку военный потенциал этих наемников сильно преувеличен. Тем более в рамках классической войны..
Установившаяся динамика продолжающегося конфликта Армении и Азербайджана, как ожидается, сохранится на среднесрочную перспективу, поскольку местная география и нехватка ресурсов ограничивают способность обеих сторон бросить вызов реальности более высокого уровня вдоль линии соприкосновения. Азербайджанские войска способны наступать и оспаривать контроль Армении и Арцаха на низменных территориях, непосредственно прилегающих к линии соприкосновения, но Азербайджан потеряет значительный импульс при наступлении на сложную горную местность Нагорного Карабаха. Эта благоприятная география ранее позволяла Армении и Республике Арцах отстаивать свои позиции против азербайджанских наступлений, и возобновление наступлений вряд ли бросит вызов этому прецеденту. И в данном случае линия фронта стабилизируется только по мере наращивания армянами сил ПВО, что нивелирует главный на сегодня козырь азербайджанской армии. И в данном случае нельзя оценивать ситуацию чисто математически с точки зрения наличия у сторон техники и мобилизационных ресурсов, надо еще учитывать факт умения карабахских армян воевать: в этом компоненте у них нет равных на Южном Кавказе. Но при этом Армения и Республика Арцах также не обладают способностью постоянно снижать военный потенциал Азербайджана или продвигать борьбу вглубь Азербайджана. Ограниченные сдвиги в территориальном контроле вдоль самой линии соприкосновения, однако, более осуществимы и могут позволить любой из сторон постепенно достичь лучшей военной позиции в ходе серии небольших эскалаций. В долгосрочной перспективе может возникнуть ситуация, когда любая из сторон получит возможность оспорить статус-кво, хотя это вряд ли осуществится, если Россия или Турция радикально не изменят свое участие в конфликте. А они не изменят в силу политических и экономических соображений.