В апреле с.г. Нидерландский институт международных отношений «Клингендаль» выпустил доклад The YPG/PYD during the Syrian conflict, авторы Rena Netjes & Erwin van Veen, посвященный перспективам влияния курдских сил на развитие оперативной ситуации на севере Сирии и позиции ЕС в этом процессе. В докладе подчеркивается, что одним из многих неожиданных поворотов сирийского конфликта стал быстрый рост влияния и постоянная актуальность курдских «Сил народной самозащиты» (СНС/YPG) и связанной с ними политической организации — Партии демократического союза (ПДС/PYD). Это развитие в значительной степени стало возможным благодаря трем факторам. Во-первых, это существенная многоплановая поддержка, которую YPG/ PYD получили от базирующейся ев севере Ирака Рабочей партии Курдистана турецкого происхождения (РПК/РКК) в первые годы гражданской войны в Сирии. Их связь остается сильной и сегодня, особенно с учетом того, что YPG/PYD не может самостоятельно принимать стратегические решения. Связь между РКК и YPG неразрывно связана с другим ключевым фактором, а именно с неофициальной договоренностью YPG/PYD с сирийским режимом, которая сочетает долгосрочное прекращение огня с продолжающейся торговлей и предоставлением ограниченной взаимной поддержки. Эта сделка предоставила YPG/PYD пространство и дополнительные ресурсы для роста потенциала в 2011-2012 годах, например, в виде использования государственных активов. Наконец, YPG/PYD заключили тактическое партнерство с США после битвы за Кобани против «Исламского государства» (ИГ, запрещено в России)) в 2015 году. Это партнерство остается активным и сегодня, хотя цели США частично сместились с победы над ИГ на противодействие сирийскому режиму и Ирану. Возвращаясь к настоящему времени, следует отметить, что YPG/PYD — это сочетание многих факторов, что делает оценку их роли в сирийском конфликте сложной задачей. На одном уровне YPG/ PYD является результатом давних отношений между РКК и Дамаском в контексте десятилетий безжалостных репрессий режима в отношении сирийских курдов. Второй уровень – это нынешнее политическое представительство курдов. Эта комбинация позволила создать альянс между YPG как квазиполувоенной организации с PYD, как ассоциированной политической партией, а также установлению контроля группы над мозаикой общин Северной Сирии. Курды также косвенно помогли подавить «революцию», отчасти потому, что не присоединилась к ней. На другом уровне YPG/PYD, тем не менее, также взяли под контроль курдские районы Сирии (и некоторые другие) от сил режима Асада и в значительной степени спасли удерживаемую курдскими YPG Северную Сирию от разрушений гражданской войны. Парадокс здесь в том, что курды заменили режим Асада собственной авторитарной системой. Более того, YPG/PYD стали единственной из сирийских вооруженной группировок, связанной с США, контролирующей богатые ресурсами районы Сирии, которые, однако, не населены в основном курдами, с целью сдерживания сирийского режима и Ирана. Это создает ситуацию, в которой США поддерживают группу, связанную с РКК, и которую Соединенные Штаты и их союзник по НАТО Турция квалифицирует как террористическую организацию. На более глубоком уровне YPG/PYD также является следствием давнего отрицания Турцией курдского влияния, их прав и автономии. Наконец, на более общем уровне YPG/PYD — это продукт гражданской войны: у тех, у кого есть оружие, средства и живая сила, имеют возможности для установления нового политического порядка(ов). Как считают авторы доклада, независимо от точного баланса факторов и сил, реальность сегодня такова, что YPG/PYD управляют Северо-Восточной Сирией довольно автократично, несмотря на обещания и некоторые усилия по более инклюзивному управлению. Они не терпят инакомыслия, регулярно совершают нарушения прав человека (иногда, возможно, военные преступления) и при поддержке США контролируют часть территории Сирии, где это не обязательно приветствуется местным населением. В то же время они также обеспечивают базовую безопасность и услуги и держат режим Асада на расстоянии. Перефразируя анонимного жителя Ракки в Энаб Балади (сирийская медиа – организация): «Это лучшее из худшего» — по сравнению с сирийским режимом, «Джебхат ан-Нусрой» и «Исламским государством» (ИГ). Усилия по созданию управляемой PYD Автономной администрации на северо-востоке Сирии (AANES) или Сирийский демократический совет, в котором доминирует PYD (который управляет районами с арабским большинством – южные провинции Хасеке, Ракка и Дейр-эз-Зор) до сих пор имели ограниченный успех. Переговоры между YPG/PYD и Курдским национальным советом (КНС/KNC) спотыкаются о неготовность первого публично – и практически – разорвать связи с РПК, внедрить эффективные механизмы разделения власти и повысить прозрачность финансовых потоков. Отсутствие перспектив более широкого решения курдского вопроса в самой Турции также играет важную роль, поскольку оно означает, что турецкие военные продолжают оказывать значительное давление на РКК в Турции и Ираке – при поддержке Демократической партии Иракского Курдистана (ДПК), что делает решение курдского вопроса в Сирии менее привлекательным для РКК. По мнению авторов доклада, в этом анализе есть только один субъект, обладающий достаточными рычагами влияния на YPG/PYD, чтобы оказать давление на них в рамках изменения курса на более инклюзивное и основанное на правах соглашение об управлении Северо-Восточной Сирией: Вашингтон. Однако проблема заключается в том, что до тех пор, пока США расценивают YPG/PYD как основной инструмент контроля над Восточной Сирии, они будут сохранять статус-кво, что является более вероятным краткосрочным сценарием, означающим, что YPG / PYD сохраняет авторитарный контроль над Северо-Восточной Сирией под защитой США. Это крайне непривлекательная ситуация для других внешних субъектов, которые могут оказать поддержку, таких как Европейский союз (ЕС). Что касается долгосрочных изменений, то инициатива здесь принадлежит YPG/PYD, поскольку они стоят перед важным выбором: либо остаются организациями, в которой стратегически доминирует РКК, и они находятся под давлением со всех сторон – Турции, Иракского Курдистана, сирийского режима и России — без улучшения политических или экономических перспектив Северо-Восточной Сирии; или начинается неопределенная трансформация в более сирийскую организацию, которая могла бы сыграть роль в более инклюзивной системе управления Северо-Восточной Сирией и помощи в восстановлении этого района. РКК рассматривала вспышку сирийского восстания 2011 года прежде всего как возможность получить преимущество с помощью YPG/PYD. Однако, помимо прочего, ее активность в Сирии обострил конфликт с Турцией. ЕС в этой связи должен использовать всю дипломатию, на которую он способен, и все инструменты, которые он может мобилизовать, чтобы уговорить и оказать давление на YPG/PYD во втором направлении, потому что он предусматривает более долгосрочную стабильность и способствует большему развитию человеческого потенциала. Это подход потребует определенной формы гарантии внешней защиты как от режима Асада, так и от Турции, а также соглашения, обеспечивающего более широкий доступ на турецкие рынки. Достижение такого сценария требует закулисных переговоров между США, ЕС, Турцией, ДПК и PYD. Ключевой задачей для ЕС в будущем является изучение и создание пространства, в котором эти переговоры могут проходить. Анализ показывает, что, по крайней мере, пять направлений должны быть соединениы вместе, чтобы объяснить возникновение YPG/PYD в первые годы гражданской войны в Сирии, независимо от конкретных стратегий, которые группа проводила с тех пор. Первым элементом этой истории является политика маргинализации, арабизации и репрессий, которую Гамаль Абдель Насер применил к курдскому населению Сирии после 1958 года (во времена Объединенной Арабской Республики) и различные режимы партии Баас в Сирии после 1963 года. Продолжавшаяся десятилетиями такая политика привела к распаду многих общин в курдских районах Сирии с помощью сочетания символических и материальных мер, начиная от переименования городов и деревень, сохранение десятков тысяч курдов в статусе без гражданства, проведение демографических изменений, целенаправленное отсталое развитие и заключение в тюрьму политических диссидентов. Следует отметить, что автократический характер различных баасистских режимов, особенно при Асадах, создал общий уровень репрессий во всем сирийском обществе, в котором против курдов были предусмотрены конкретные репрессии. Правящий режим выделил сирийские курдские общины для особо интенсивного и целенаправленного репрессивного обращения из опасения, что наиболее значительное не правящее меньшинство страны может угрожать его власти. Поскольку режим воспринимал курдов как не вписывающихся в арабскую природу сирийского государства, лояльность этой группы населения была под сомнением. Актуальность этих стратегий заключается в том, что они создали атмосферу страха и недоверия среди сирийских курдских общин и политических лидеров. Этот климат поддерживался наличием широко распространенных сетей осведомителей спецслужб режима. Более 250 000 сирийских курдов не имели сирийских паспортов, не говоря уже о гражданских правах. Более того, режим переселял курдов, чтобы добиться демографических изменений. Власти привезли арабов из Алеппо и Ракки, отняли землю у курдов и отдали ее арабам. При Хафезе Асаде, по меньшей мере, 68 лидеров курдских партий были убиты. К 2011 году эта политика маргинализации и репрессий привела к фрагментации сирийского народа. В результате способность сирийских курдов участвовать в коллективных действиях восстания было низким. Второй элемент заключается в том, что с начала 1980-х годов до 1998 года сирийский режим Хафеза Асада принимал РКК в Яфуре, Забадани и ливанской долине Бекаа. Цель Х.Асада в поддержке РКК состояла в том, чтобы получить рычаги влияния на своего гораздо более крупного северного соседа — Турцию с целью влияния на различные территориальные и водные споры. Давнее присутствие РКК подчеркивает контраст между отношением сирийского режима к внутренней курдской политической деятельности и его отношением к внешне ориентированным курдским политическим группам. Первые в большинстве случаев жестоко подавлялись, вторые поддерживались. Такая поддержка, конечно, была обусловлена тем, что РКК не вмешивалась в дела Сирии. Вместо мобилизации сирийской курдской общины против Дамаска, РКК использовала его в своей борьбе против Турции. С точки зрения РКК, сирийская курдская община стала резервом кадров для партизанской войны в Турции. Поддержка сирийского режима со временем росла, и РКК тренировалась, укрывалась и отдыхала в Сирии по возрастающей. По словам бывшего руководителя одной из спецслужб сирийского режима: «В начале Хафез Асад дал безопасное убежищем для РКК. Абдалла Оджалан долгое время находился в Сирии и обучал своих бойцов в ливанской Бекаа, которая находилась под контролем Хафеза Асада, и в Забадани, на сирийской территории. Между РКК, режимом Асада и Ираном существуют прочные отношения». Хотя отношения между РКК и сирийским режимом были конъюктурными (то есть они росли и ослабевали вместе с приоритетами Дамаска), они никогда не были полностью разорваны. Этого не произошло даже после того, как Хафез Асад под давлением Турции изгнал РКК в 1998 году. Учитывая этот контекст, можно понять, почему попытки режима в мае 2011 г. отделить сирийских курдов от остальной части восстания преуспели. Вместе с такими жестами, как освобождение членов РКК из тюрьмы, именно эти отношения сгладили возвращение РКК в Сирию под прикрытием PYD в 2011 году. Связь с РКК также помогает объяснить, как PYD может так быстро создавать, мобилизовывать и вооружать YPG. Все это подтверждает оценки Турции о том, что PYD просто служит «франшизой» РКК, в том числе и в контексте превращения Северной Сирия в зону отдыха и восстановления сил для турецкого фронта РКК. Ситуация с РКК сама по себе является третьим элементом, который следует рассмотреть. Организации не удалось превратить свои боевые успехи 1980-х годов в достаточное политическое давление и заставить турецкое государство пойти на компромисс в вопросе курдской автономии. Несмотря на предварительные усилия по достижению мира в 1991 году при президенте Тургуте Озале (курдского происхождения), модернизированные турецкие военные сильно ударили по РКК в 1990-х годах и ограничили ее потенциал в виде партизанских нападений и ударов по городам со своей базы в горах Кандиль (территория Ирака). В этом контексте сирийское восстание предоставило РКК возможность увеличить свои рычаги влияния и застраховаться от возможного провала мирных переговоров. Переброска боевиков и ресурсов в Сирию через инфраструктуру PYD и позволила РКК создать свое присутствие в районе, прилегающем к Турции. Ее прежние отношения с сирийским режимом позволили РКК впоследствии расшириться. Однако это же вмешательство способствовало провалу мирных переговоров, которые РКК параллельно вела с Анкарой. С этой точки зрения следует рассматривать постоянные сообщения о контроле РКК над принятием решений в PYD и YPG, а также опасения Турции по поводу присутствия РКК вдоль ее южной границы. По сути, гражданская война в Сирии предложила РКК новое поле действий в ее длительной борьбе против Турции, мобилизовав ее боевые возможности против сирийских противников, которые были намного слабее турецкой армии. Это связано с четвертым элементом, а именно с возникновением Курдского региона Ирака (КРИ) в качестве нового образования после 1991 года, когда иракские курды создали значительную автономную область под властью ДПК, которая контролирует западную часть КРИ, и ПСК, которая контролирует восточную часть. В 2005 году КРИ даже стал формальным образованием. Его недавно созданное самоуправление в контексте федерализации иракского государства радикально изменило региональную конфигурацию курдской власти путем усиления ДПК и ПСК при одновременном ослаблении РКК. Поскольку обе иракские курдские партии перешли от ведения партизанской войны к осуществлению территориального правления, РКК стала соперником за власть, лояльность и ресурсы в большей степени, чем транснациональная родственная организация. Первоначальное понимание между ДПК и РПК, основанное на «Принципах солидарности» 1983 года, согласованных между Барзани и Оджаланом, которое позволило РКК утвердиться на севере Ирака, было отвергнуто. Оно было заменено открытыми боями между РКК и ДПК, а также ПСК, что привело к поражению РКК. Будучи спасена силами ПСК в выгодном для себя «соглашении о капитуляции», РКК встала на сторону ПСК в гражданской войне иракских курдов в 1994-1995 годах. Впоследствии, напряженность между ДПК и РКК перешла в более сдержанную фазу благодаря неофициальной договоренности, согласно которой РКК держалась подальше от городских районов контролируемых ДПК частей Иракского Курдистана, а ДПК воздерживалась от поддержки операций против РКК в сельских районах. За последнее десятилетие эта договоренность постепенно разрушалась по мере того, как ДПК сближалась с Турцией после 2005 года, а РКК передислоцировалась в Сирию после 2011 года. Сегодня преобладание ДПК в курдской автономии в Ираке и ее тесные отношения с Турцией означают, что она стала более амбивалентной по отношению к РКК. Она переформулировала для себя эту организацию как иностранный элемент, а не как элемент транснационального родства, и разрешила проведение на своей территории турецких военных операций. Однако ПСК продолжает поддерживать РКК, которая также сохраняет хорошие отношения с Ираном. Начало конфликта в Сирии в 2011 году дало РКК возможность увеличить свой потенциал в Сирии с помощью YPG/PYD. Первоначально это не обязательно считалось проблематичным в Эрбиле. Но по мере того, как влияние YPG/ PYD в Сирии росло, ДПК сформировала пешмергу Рожавы (которая позже присоединилась к КНС/KNC) и более тесно сотрудничала с КНС, в дополнение к попыткам прийти к соглашению с YPG/PYD (начиная с Эрбильской декларации 2012 года). Реальная проблема с курдами в Сирии – это конкуренция между этими двумя партиями, между Оджаланом и Барзани — в рамках первенства в контроле над сирийскими курдами. РКК выигрывает это соревнование, дихотомия политического выбора несколько упрощается, поскольку существует более двух сирийских курдских партий. Было несколько попыток наладить отношения между РКК и ДПК путем переговоров PYD-KNC, включая Эрбиль-1 (2012), Эрбиль-2 (2013) и соглашения Дохука (2014), а также недавние переговоры, спонсируемые США. Некоторые из этих усилий имели скромный успех на бумаге, но никак не повлияли на вооруженные столкновения в Кобани и Синджаре. В целом можно сказать, что растущая напряженность в отношениях между ДПК и РКК сыграла свою роль в рамках превращения Северо-Восточной Сирии в более активную зону конфронтации между ДПК и РКК после 2011 года. Пятым и последним элементом, который частично перекликается с предыдущим, являются давние разногласия между самими сирийскими курдами. Главное, что следует учитывать, — это то, что YPG/ PYD далеко не единственные представители сирийских курдов. Другими словами, есть значительные группы сирийских курдов, которые не поддерживают их. Тем не менее, стало невозможным правильно оценить размер избирательных округов и существующего круга курдских политических партий из-за бегства и перемещения курдов в Северной Сирии с 2011 года. Тем не менее, два показателя могут служить в качестве оценки поддержки населения той или иной партии. Это грубое разделение курдской Сирии на сторонников Оджалана (YPG/PYD), сторонников Барзани (в основном KNC, с его крупнейшей партией, являющейся союзником Барзани) и последователей других курдских партий (признавая, что есть также различия внутри каждой группы). Исследователи Аллсопп и Ван Вильгенбург пишут: «Широкие идеологические различия были между двумя районами Джезиры и Кобани. Оджаланизм (он же апочизм) был выбран 42% участников опроса в Кобани по сравнению с 17,5% в Джазире. Короче говоря, народная поддержка различных курдских партий и идеологии значительно различаются в зависимости от региона. Второй показатель — плотность ландшафта курдских политических партий. Здесь Аллсопп указывает на персонифицированный характер и личные амбиции курдских политических деятелей в Сирии до 2011 года в качестве первичных причин фрагментации. Сирийский контекст репрессий и политическое инакомыслие также препятствовало формированию культуры политического диалога и компромисса, который мог бы помочь преодолеть такие разногласия. В 2014 году в Сирии было минимум 21 курдская политическая партия общей численностью в несколько миллионов человек (курды, арабы и другие). В 2020 году было 15 партий, входящих в KNC, и входящих в возглавляемую PYD Курдскую партию национального единства, а всего в регионе было в общей сложности 38 партий. Некоторые из этих партий невелики и сосредоточены на одном человеке. Другие — просто «партии последователей». Тем не менее, этот контекст обеспечил готовое предложение клиентов, что способствовало быстрому расширению системы патронажа вокруг двух полюсов: YPG/PYD в качестве доверенного лица РКК и KNC в качестве союзника ДПК. Такая фрагментация также привела к коллективным действиям в 2011-2012 годах, когда уровень насилия гражданской войны постепенно повышался. Хотя были возобновлены инициативы по политическому объединению, они оставались недостаточно развитыми или не были поддержаны YPG/PYD. Вместо этого YPG отдавала приоритет действиям, а не консенсусу, с двойной целью захвата контроля и защиты общин. После того, как они были созданы, они, например, неоднократно отказывал пешмерге ДПК во входе на северо-восток Сирии – за исключением случаев, когда она находилась под его командованием. Таким образом, давние разногласия между курдскими политическими партиями Сирии и индивидуалистическое, доминирующее поведение YPG затрудняло совместное реагирование в первые дни конфликта.
Существование пяти причин объясняет рост влияния YPG/ PYD в первые годы сирийского конфликта. Во-первых, неформальное соглашение о сосуществовании с режимом Асада в 2011/2012 годах принесло YPG/ PYD относительную автономию, а также новые силовые и административные возможности. Эти возможности позволили YPG/PYD установить более жесткий контроль над Северо-Восточной Сирией после середины 2012 года, помогая подавить революцию, а затем, в борьбе с различными радикальными экстремистскими группировками. Во-вторых, освобождение YPG города Кобани в 2015 году стало отправной точкой периода устойчивой поддержки США, а также превращения YPG в боевую силу, с которой нужно считаться, что вызвало растущую озабоченность как в Анкаре, так и в Эрбиле. В третьих, задолго до лета 2011 года, когда режим обратился к нескольким курдским группировкам в стремлении повысить вероятность своего собственного выживания президент Башар Асад, Али Мамлюк (глава Генерального директората безопасности ), Хишам Бахтияр (в то время глава Директората национальной безопасности; умер в 2012 году) и Хиджаб (тогдашний премьер-министр) согласился обратиться к ДПК-С/KDP-S (первая курдская партия в Сирии, основанная в 1957 году) и PYD, используя давние отношения режима с РКК. Однако инициативы от Салиха Муслима (PYD), Алдара Зелиля (Центральный комитет РКК; сегодня также член руководства PYD) и самого Асад (через губернатора Хасеке) о создании альянса KDP-S — PYD в апреле-мае 2011 года сошли на нет. Недавний опыт сыграл ключевую роль: в то время как у РКК и PYD были смешанные отношения с режимом Асада, в основном из-за в свое время Хафезом Асадом РКК, опыт KDP-S в рамках общения с режимом был менее позитивным. Хотя точную последовательность событий установить трудно, цели режима были достаточно ясны. Башар Асад и другие хотели предотвратить открытие против него северо-восточного фронта и сохранить свое давнее представление о режиме как о «защитнике меньшинств» (курды-второе по численности меньшинство в Сирии после алавитов). Последующие встречи состоялись позднее в 2011 году и в начале 2012 года между делегациями РКК из Кандиля и представителями режима. Предположительно, представители РКК въехали в страну через пограничный переход Самалка, были встречены в аэропорту Камышлы сотрудниками спецслукжб и вылетели в Дамаск для встречи с представителями режима. Молчаливое и неписаное понимание между Дамаском и PYD было достигнуто в начале 2012 года, это было своего рода прагматическое соглашение, которое позволило Асаду пройти через режим передачи ключевых ресурсов безопасности и экономической инфраструктуры на северо-востоке Сирии в руки PYD в обмен на подавление PYD протестов против режима, выход курдов из революции и поддержание экономических отношений с Дамаском. Это был смелый шаг со стороны Асада, потому что это позволило YPG/PYD получить контроль над сирийским курдским большинством в таких районах, как Африн, Кобани, Амуда, Дербесия и Дерик/Аль-Маликия, а также смешанных районах в провинции Хасеке за короткое время. Позже поддержка США сыграла решающую роль в рамках усиления влияния YPG/PYD над зонами со смешанным или преобладающим арабским населением (например, провинции Хасеке, части провинции Алеппо, провинции Ракка и Дейр-эз-Зор). Но договоренность с режимом также стала значительной ответственностью для YPG/PYD , потому что, как выразился один из собеседников авторов доклада из числа нейтральных курдов: «наша самая большая проблема с YPG заключается в том, что они объединяются с режимом. Мы не выступали против Асада, чтобы его заменил несириец Оджалан». Это привело к тому, что YPG/ PYD пришлось использовать больше принуждения и репрессий для управления северо-востоком Сирии, чем можно было бы ожидать. Следует отметить, что как представители PYD, так и представители «Сил демократической Сирии» (СДС/SDC) либо отрицали существование такой негласной договоренности между PYD и режимом, либо давали двусмысленные комментарии. Тем не менее, последовательность событий, произошедших в 2012 году, является убедительным доказательством существования негласного соглашения. Авторы доклада пишут, что ряд военных и полицейских активов начали мирно переходить из рук в руки в начале 2012 года, когда сирийские вооруженные силы в основном покинули населенные курдами районы на севере Сирии. Бывший высокопоставленный сотрудник разведки режима сказал авторам: «Я получал приказы из Дамаска по телефону, только по телефону. На первом этапе были переданы пограничные посты, начиная с 95-километровой границы между Кахтанией и Амудой. Там было 15 пограничных постов. За ними последовали целые полицейские управления, включая оборудование, в Амуде, Дербесии, Кахтании, Джавадии и Румейлан. За этим следует административная и обслуживающая общественная инфраструктура: пекарни, общественные службы по электричеству и распределению, водоснабжению, городские советы и так далее». Но некоторая инфраструктура была сохранена режимом, такие как банки и школы (хотя PYD постепенно, тем не менее, взял на себя последнее). Один из опрошенных отметил: «Они [PYD] получили ключевые административные здания от государства. Люди увидели четкую координацию между режимом и PYD. Сегодня все еще существуют офисы с двумя этажами, где на первом этаже присутствует режим, а на втором этаже присутствует PYD» . Наконец, несколько источников подтвердили передачу нефтяных и газовых месторождений в Румейлане, Свейдии и Джебейсе от Дамаска к YPG/PYD при условии, что они продолжат поставлять нефть режиму. Действительно, на протяжении всего конфликта между PYD и режимом поддерживалась оживленная торговля. Как выразился другой опрошенный: «Сделка заключалась в том, что YPG будет продолжать поставлять нефть режиму до тех пор, пока эти районы будут находиться под их контролем». Помимо случаев передачи объектов безопасности и экономических активов, есть много косвенных показателей, указывающих на существование негласной договоренности, например, тот факт, что позиции курдов очень мало пострадали в результате российских авиаударов в течение конфликта. С 2011-2012 годов боевики курдов прибывали из Турции и Кандиля в Сирию. Эти бойцы имеют многолетний опыт боевой подготовки в суровых горных условиях, которые оказали большое влияние на организацию и деятельность YPG. Однако режим не передал контроль курдам полностью или безоговорочно. Он поддерживал свое военное присутствие в Камышлы (несколько кварталов в центре города по направлению к турецкой границе, а также в аэропорту) и Хасеке (несколько кварталов в центре города, плюс стратегический холм Джебель-Кавкаб за пределами города), а также более широкую сеть филиалов спецслужб. Представитель КNC сказал следующее: «Несмотря на то, что PYD управляет всеми этими контрольно-пропускными пунктами, режим все еще присутствует в Камышлы. На что это указывает? Это показатель соглашения между PYD и режимом. Я даю вам эту территорию, вы можете эксплуатировать ее, у вас есть местная власть, вы также можете использовать нефть и газ, но я буду присутствовать» По словам авторов: «Режим также поддерживает более неформальное и менее заметное присутствие в таких местах, как Дерик/Аль-Малкия]. Или, как это было альтернативно сформулировано другим опрошенным: «Между ними [режимом и PYD] было соглашение. В этом соглашении говорится: «Вы будете присутствовать сегодня, и однажды, когда все успокоится, и я возьму под контроль революцию, я потребую все назад». В обмен на это PYD не присоединилась к революции и помогла подавлять протесты несколько раз. Сирийский политик из Хасеки вспоминал следующий эпизод: «Они с самого начала восстания были агентами режима Асада, подавляя демонстрации. Военная разведка сил безопасности режима Асада сотрудничала с разведкой PYD. Они подавляли протесты, они вместе делали контрольные обходы. Я вспоминаю инцидент в 2012 году, когда во время мирной демонстрации в районе Тель-Хаджар в Хасеке военная разведка Асада и группа PYD открыли огонь по демонстрантам. Они убили трех человек». Кроме того, существует довольно много свидетельств из первых лет гражданской войны о том, что YPG/ PYD убивали активистов, которые выступали против режима. Наконец, PYD убила, по меньшей мере, шестерых курдов из числа «оппозиционных» политиков и/или активистов в Амуде 27 июня 2013 года, которые участвовали в демонстрации против режима. В целом, с первых дней гражданской войны в Сирии ясно, что в качестве пути к достижению большей курдской автономии, основанной на концепциях Оджалана, YPG/PYD и РКК предпочли неформальное взаимопонимание с Дамаском, которого они знали, а не присоединение к оппозиции режиму.