- Институт Ближнего Востока - http://www.iimes.ru -

Об особенностях ближневосточной политики Китая на примере Сирии

Когда известный ливанский бизнесмен Мухаммед Кабалан узнал, что министр иностранных дел КНР Ван И совершает визит  в Сирию в прошлом месяце, он решил специально приехать из Бейрута в Дамаск. «Этот визит был большим событием, и я хотел быть там, чтобы получить информацию»,-сказал ливанский бизнесмен, который работает консультантом для китайских компаний, желающих работать в Сирии. Визит Ван И, который совпал с церемонией приведения к присяге президента САР Башара Асада, был встречен сирийским правительством с большим оптимизмом и истолкован Дамаском как важный знак поддержки со стороны Пекина. Министр иностранных дел Китая приветствовал переизбрание Б.Асада с 95% голосов как признак силы страны — несмотря на то, что результат был демонстративно  отвергнут США и ЕС — и передал приглашение Сирии присоединиться к китайской инициативе «Пояс и путь» (BRI). «Мы приветствуем Сирию в качестве нового партнера в рамках инициативы «Пояс и путь», — сказал Ван И  «Мы поддерживаем Сирию в ее противостоянии односторонним санкциям, чтобы облегчить гуманитарные трудности», — добавил он.  Запущенная в 2013 году председателем КНР Си Цзиньпином, BRI-это многомиллиардная инициатива в области развития и инвестиций, направленная на финансирование автомобильных, железных и морских путей в более чем 70 странах. Благодаря этому проекту Китай значительно расширил свое экономическое и политическое влияние в Азии, Африке и на Ближнем Востоке, что уже вызвало обеспокоенность у США и их европейских союзников. Правительство Б.Асада, как и М.Кабалан, надеялось, что политическая поддержка, предоставленная Пекином, придет вместе с финансовыми инвестициями, чтобы помочь Сирии восстановиться, когда разрушительный десятилетний конфликт завершится на большей части территории страны. Сирия хочет присоединиться к инициативе «Пояс и путь» и укрепить сотрудничество с Китаем в области экономики, технологий, культуры и образования. То есть, Дамаск принимает на вооружение политику, которая «смотрит на Восток». По данным Всемирного банка, экономика Сирии, как сообщается, находится в глубоком кризисе и сократилась более чем на 60% с начала событий «арабской весны». Поскольку экономика страны еще больше пострадала от американских санкций и финансового кризиса в соседнем Ливане, Асад неоднократно пытался привлечь китайские инвестиции для  проектов восстановления  Сирии. «С экономической точки зрения сирийское правительство никогда не страдало так сильно, как сейчас. Если бы Китай захотел, они могли бы спасти сирийский режим», — сказал  Карам Шаар, президент Центра операций и политики, сирийской исследовательской группы, базирующейся в Турции. Хотя Пекин не вводил войска в Сирию, как Россия и Иран, Китай всегда оказывал дипломатическую поддержку  Асаду на международной арене, осуждая  западные авиаудары и защищая Дамаск в ООН. Из 16 случаев, когда Китай  использовал свое право вето в Совете Безопасности ООН, 10 были направлены на защиту правительства Асада. «Китай видит в Башаре Асаде человека, который будет править Сирией в будущем, и режим отчаянно нуждается в этой дипломатической поддержке»,- сказала  Наташа Холл, эксперт ученый из Центра стратегических и международных исследований Великобритании. Элиана Ибрагим, гражданка Китая и президент Китайско-арабской ассоциации содействия культурному и торговому обмену в Бейруте, заявила, что согласна с политической поддержкой, которую Пекин оказывает Асаду, но ставит под сомнение основу, на которой могут быть построены более глубокие экономические связи: «Есть два условия для работы с Китаем: политически вы его друг и экономически вы оба можете извлечь выгоду. Пока есть условно первый момент, но реальных крупных денег пока нет».  Стоимость восстановления Сирии оценивается в сумму от 250 до 400 млрд долларов. Огромная сумма для страны, чей общий бюджет на 2018 год составлял всего лишь 9 млрд долларов и которая изолирована от мировой финансовой системы. В то время как государства Персидского залива, такие как Объединенные Арабские Эмираты (ОАЭ) и Саудовская Аравия, «потеплели» к Дамаску, остается неясным, смогут ли они обойти санкции США и Европейского союза в отношении Сирии. После освобождения почти 70% территории страны правительство Асада подчеркнуло привилегированный статус, который получат союзники, такие как Китай, если они примут участие в восстановлении разрушенных районов. «Сирийцы действительно верят, что могут что-то получить от китайцев», — сказал Шаар. В 2018 году председатель КНР Си Цзиньпин заявил, что Сирия получит доступ к миллионам долларов помощи и средств на восстановление. За год до этого Пекин пообещал вложить 2 млрд долларов в индустриальные парки по всей стране. Но повторим,  что эта финансовая поддержка еще не материализовалась. Пока местные эксперты не видят  китайских национальных компаний, инвестирующих в Сирию. Остается наблюдать, как на эту динамику повлияет недавний визит министра иностранных дел КНР.

При этом экономический след Китая в более широком регионе, безусловно, растет. В 2016 году он стал крупнейшим иностранным инвестором на Ближнем Востоке и в Северной Африке, но его внимание в основном сосредоточено на богатых нефтью странах Персидского залива и более относительно стабильных странах, таких как Египет и Алжир. М.Кабалан говорит, что китайские компании сдерживает не ситуация с безопасностью, а экономический кризис и западные санкции. «Страна в безопасности. Китайцев больше беспокоят санкции. Они не хотят иметь проблем с американцами», — добавил он. В то время как крупные китайские компании пока остаются в стороне, появились более мелкие частные фирмы, ищущие нишевые сектора, где они могли бы получить прибыль в разрушенной войной экономике Сирии. «Эти ребята считают себя пиратами. Так много китайских бизнесменов имеют авантюрный дух. Они просто говорят: Давайте поедем в Сирию, я хочу заработать деньги. И большинство из них теряют деньги, но некоторые и зарабатывают», — сказал  Шон Тао, китайский подрядчик по обеспечению безопасности, работавший в Сирии до 2018 года, описывая китайских предпринимателей, привлеченных в эту страну. При этом помимо санкций входу китайских компаний препятствует и низкий уровень покупательного спроса у населения из-за войны и девальвации сирийской валюты.   По словам Кабалана, экономическая ситуация осложнила ситуацию, но китайский бизнес творчески настроен. Сирия страдает от острой нехватки нефти, и прибыльная промышленность выросла вокруг импорта солнечных панелей из Китая для проектов, финансируемых сирийскими инвесторами. Но с учетом того, что 80% сирийцев живут в нищете и не видно никаких признаков освобождения от западных санкций, экономическая деятельность Китая в ближайшем будущем может ограничиться  только небольшими компаниями. На данный момент Сирия не очень привлекательное место для инвесторов, но Китай смотрит далеко вперед и планирует стратегически. Пока его интерес к Сирии помимо стратегии заключается еще и в уйгурской проблеме. А вернее, в присутствии в Сирии отрядов уйгурской оппозиции.

Эта позиция Пекина не вовлеченности в региональные конфликты может подвергнуться трансформации в ближайшее время. По крайней мере так считает британский аналитик Гай Бертон  — адъюнкт-профессор международных отношений в Колледже Везалия в Брюсселе и научный сотрудник проекта «Сектантство, доверенные лица и де-сектантство» в Ланкастерском университете. В его новой книге он предполагает, что  китайская практика по избежанию конфликтов продолжалась и в соперничестве и войнах последнего десятилетия, но сейчас она себя исчерпывает. Как и большинство других государств, КНР была застигнута врасплох, когда Саудовская Аравия и ОАЭ ввели блокаду Катара в 2017 году. Тем не менее, любые опасения, что его коммерческие перспективы могут быть повреждены, оказались преувеличенными; обе стороны признали важность Китая как крупного торгового и инвестиционного партнера. Экономическое значение Китая также очевидно среди воюющих сторон в Сирии, Ливии и Йемене. Публично Китай призывает к политическому диалогу как способу урегулирования разногласий, требуя, чтобы западные державы прекратили вмешиваться. Он сохраняет твердую приверженность государственному суверенитету, одновременно принимая российское и иранское присутствие в Сирии и присутствие КСА в Йемене. До сих пор эта тактика «китайского равновесия» работала.  Но, несмотря на сирийский энтузиазм, сдержанность Китая является обычным явлением, отражающим низкий уровень экономического обмена и интересов между двумя странами, что также имеет место в Ливии и Йемене. Напротив, там, где инвестиции Китая больше, он оказывает большую поддержку в управлении и разрешении конфликтов. В ответ как на дарфурский кризис в Судане, так и на ядерную программу Ирана Китай работал в качестве посредника для поиска компромисса, отчасти благодаря тому, что к нему прислушивались оба правительства и опасались, что западные санкции могут нанести ущерб его деловым интересам в каждой стране. Британский исследователь совсем не уверен, что  нынешняя типология реагирования Пекина будет продолжаться. Во-первых, Китай смог устоять в стороне от региональных конфликтов и соперничества, потому что он не был глубоко вовлечен в них. Но это время может подходить к концу. Как показывают примеры Судана и Ирана, там, где китайские инвестиции глубже, ему становится сложнее маневрировать. Рискнем не вполне с этим согласится. Когда Судан и Южный Судан не смогли договориться об условиях транспортировки нефти, Пекин моментально заморозил свое экономическое присутствие в обеих странах. В данном случае работает масштабный подход: массовая экспансия гарантирует прибыль в любом случае при списании трудных активов. Таким образом, китайцы хеджируют свои региональные риски, и способны сразу же вернуться на тот или иной рынок после  того, как там стабилизируется ситуация. И пока их главным стимулом к инвестициям  (а вернее – дешевым кредитам, в чем их главная привлекательность для рынков «третьих стран»)  была именно заинтересованность в получении природных ресурсов. Но ситуация может измениться в будущем, когда китайская инициатива «Пояс и путь» укоренится. Страны региона окажутся конкурирующими друг с другом за ограниченный китайский капитал и ресурсы (которые станут еще более жесткими в посткоронавирусный период), в то время как финансирование и строительство таких проектов еще теснее свяжут Китай с регионом. Другими словами, Пекин уже не сможет игнорировать «выпадение» из этой логистической цепочки отдельных звеньев по объективным причинам. А это, в свою очередь,  может привести к тому, что Китай станет не столько наблюдателем конфликта, сколько его активным участником.