В новых условиях Ближнего Востока, когда многие страны региона расколоты по этническим и конфессиональным признакам, а ислам и его политические движения во многом влияют на определение идентичности государства, особое значение приобретает проблема эволюции места и роли ислама в армии и спецслужбах арабских государств. Не менее важным является вопрос о степени влияния религии на мировоззрение, и поведение арабского офицерского корпуса и, как следствие, возможность возникновения его новой идентификации. Действительно ли и сегодня фактор принадлежности к армейской среде сам по себе ослабляет связи офицерского корпуса с исламом и усиливает его светское мировоззрение, что было в целом характерно для периода 50-60-х гг. XX века и во многом определяло секуляристский характер армии. Ответы на эти вопросы могут позволить, точнее, определить наметившиеся признаки изменений в отношении арабских офицеров к исламу, исламским политическим движениям и попытаться спрогнозировать вероятность вмешательства военных в политику в условиях нарастающего политического кризиса ряда арабских режимов и роста социально-экономических проблем широких слоев арабского общества.
Большинство ученых, исследовавших офицерский корпус в полиэтнических и многоконфессиональных странах после Второй мировой войны, приходило к выводу, что военная служба, социализация военных, их профессиональный опыт разрывают их традиционные связи с родной общиной. Армия в тот период являлась своеобразным «плавильным котлом» где офицеры обретали общенациональную идентификацию и светские отношения вместо групповых взглядов. Таким образом, создавался типаж светского национально ориентированного офицера.
Такие офицеры были менее подвержены влиянию политических течений конфессионального и этнического характера и весьма эффективно действовали по интегрированию своих разночинных обществ. Их приверженность армии как национальному инструменту и самоидентификация с нацией, прежде чем с различными группами общества снижала вероятность их вмешательства в политические события, спровоцированные этно-религиозным фактором, с одной стороны и служила действенным регулятором этно-конфессиональных конфликтов, с другой.
С этой точки зрения военные были способны действовать как сравнительно беспристрастные арбитры и посредники. Приверженность светской идеологии и национальным идеалам служила сильным мотивационным фактором в отношении умиротворения экстремистских взглядов и настроений и способствовала продвижению равных, общеприемлемых соглашений. Согласно практике военных и исследованиям многих ученых-политологов, военные режимы всегда неплохо справлялись с задачей обеспечения национальной интеграции. Так, в Сирии, во второй половине 1970-х гг. организация «Братья-мусульмане» перешла от политической и просветительской деятельности к вооруженной борьбе с правительством, что поставило страну перед перспективой угрозы раскола на религиозной основе. Это заставило сирийские власти принять весьма жесткие меры по противодействию и пресечению деятельности организации. Апофеозом борьбы режима с воинствующими исламистами стала войсковая операция в г. Хама в 1982 г., в результате которой ценой многочисленных жертв среди жителей этого города был ликвидирован вооруженный оплот «братьев», а само движение было окончательно разгромлено.
Однако подобные обобщения не всегда отражали реальное положение дел в каждом конкретном случае и отдельной стране.
Во-первых; нельзя не принимать во внимание тот факт, что армия – это слепок общества. В офицерском корпусе представлены все основные группы общества и на офицерах, так или иначе, отражаются общественные различия и антагонизмы. Так, значительная часть ближневосточных государств имеет тяжелое наследие колониального прошлого в виде раскола по конфессиональному, этническому, региональному, племенному принципам. В свое время это обстоятельство предопределило возникновение в них более или менее острых общинных конфликтов. После 1945г. и до начала 1970-х гг. в странах Ближнего Востока и Северной Африки было отмечено, по крайней мере, 9 острых конфликтов на этнической или конфессиональной основе
При этом внутри самих вооруженных сил формировалось несколько противоборствующих лагерей, как на идеологической, так и этно-конфессиональной основе. Военные перевороты зачастую отражали соперничество различных этнических, религиозных, классовых и земляческих группировок, которые были широко представлены в офицерском корпусе и в значительно меньшей степени были характерны для гражданских политических и экономических элит.
Во-вторых; светский характер и национальная ориентированность офицерского корпуса весьма ограничены в тех странах, где офицеры представлены преимущественно выходцами из одной группы населения. В этом случае его единство не является результатом развития секулярных и общенациональных ценностей, а происходит на основе чувства принадлежности к определенной группе населения, ее исключительности. Так, в Ираке времен С. Хусейна элитные части формировались в основном из суннитских племен, проживавших в родных местах бывшего иракского лидера. Такая же практика была и в Сирии, где части охраны режима, были укомплектованы алавитами из семейного калана Асадов. Когда такие офицеры вмешиваются в политику более вероятно, что они могут способствовать разжиганию этно-конфессиональных конфликтов, проводя политику в интересах определенной конфессии или этнической группы.
Военные, находившиеся у власти в странах с разнообразным этно-конфессиональным составом населения, не только не смогли удержать распространение этих конфликтов, но и нередко осознанно или нет, способствовали их развитию, что в результате приводило к дезинтеграции государства по этно-конфессиональным признакам. Об этом может свидетельствовать опыт военных в Судане, Пакистане, Ираке. В результате острых конфликтов в этих странах погибло несколько миллионов человек в тот период, когда у власти находились военные.
Так, с момента своего создания в 1947 г. Пакистан постоянно сталкивался с серьезной проблемой национального единства. Несмотря на существующие этнические, религиозные и языковые различия в стране, потенциально чреватые межнациональными конфликтами, их удавалось избегать в период правления гражданских властей в 1947-1958 годах. Однако во время правления военных в 1958-1971 гг. эти традиционные разногласия вылились в открытый конфликт, переросший в гражданскую войну на востоке Пакистана в результате силовых акций, которая закончилась выделением восточных районов в независимое государство Бангладеш.
В Судане, когда к власти в результате военного переворота 17 ноября 1958 года пришло правительство генерала Ибрагима Абуда традиционные этнические, религиозные и региональные противоречия уже вылились в острый межнациональный конфликт, спровоцированный шовинистической политикой правительства Абдаллаха Халиля на фоне провалов в экономической деятельности. С одной стороны в конфликте участвовали более светлые по цвету кожи мусульмане-северяне, составлявшие около 70% населения, с другой им противостояли более темнокожие южане, часть которых исповедовала христианство, а другая часть традиционные верования. В последние годы правления гражданских властей в Судане противоречия на расовой и религиозной основе приобрели ярко выраженный характер. Были отмечены спорадические вспышки насилия против официальных лиц – «северян» управляющих на юге и мятеж негритянского состава вооруженных сил, выходцев с юга против их начальников офицеров-«северян».
Однако именно в условиях военного правительства этот конфликт перерос в открытую гражданскую войну. Представленный исключительно «северянами» офицерский корпус наотрез отказался выполнять требования жителей юга, сводившиеся к более справедливому представительству в органах власти и пропорциональному выделению бюджетных средств на развитие южных районов страны. В большей мере даже чем гражданское правительство военные действовали лишь в интересах экономически и политически господствующего севера. Одновременно военные власти пытались нейтрализовать этно-конфессиональные противоречия и навязать «национальное единство». Эти мероприятия проходили под лозунгом «суданизации» юга. Христианские школы и миссии закрывались, иностранные миссионеры изгонялись. В южных районах началось широкое строительство мечетей и медресе, а управление по делам религий в основном занималось пропагандой ислама. Арабский язык был объявлен единственным в образовании и управлении. Однако эти мероприятия по укреплению национального единства произвели обратный эффект. Спустя два года после прихода к власти военных, большинство южан переселились в соседние страны. В последующие несколько лет началось широкое восстание, которое переросло в гражданскую войну, после того как военные решили, что единственным решением проблемы национальной интеграции является усиление репрессий и проведение силовых акций. Такие действия вызвали сопротивление «южан». Когда военное правительство И. Абуда пало в 1964 г. Судан оказался политически дезинтегрированным.
Второе правительство военных, из числа новой политической силы «свободных» офицеров, представлявших младших и средних офицеров из мелкобуржуазных слоев населения, пришедшее к власти 25 мая 1969 г. извлекло ряд уроков из провала своих предшественников. Военные стали проводить компромиссную политику и демонстрировать более эффективные подходы к решению проблемы единства. Южанам была предоставлена большая федеральная самостоятельность в отличие от концентрации власти на севере, пошли ассигнования на развитие юга, южане получили немало мест в местных органах власти и даже заняли ряд постов в армии и правительстве. Пришедший к власти в результате июльских событий 1971 г. режим Дж. Нимейри заключил соглашение с лидерами повстанцев о прекращении вооруженного противостояния. В результате Аддис-Абебского соглашения 28 февраля 1972 г. Югу была предоставлена определенная автономии в рамках единого Судана.
В-третьих; солидарность военных не отличается особой прочностью в тех случаях, когда офицерский корпус носит «смешанный» характер (представлен двумя и более этно-конфессиональными группами общества – А. В.). Такие факторы как приниженное положение некоторых общин, их зависть к привилегированным конфессиям, подозрительность и фракционность могут привести к расколу офицерского корпуса в силу присущих ему факторов, связанных с критериями назначений и продвижений по службе. При чем в отличие от гражданской среды, в армии с присущей ей дисциплиной, и принципом единоначалия подобные факторы могут обладать куда большей силой воздействия. Сегодня в большинстве армий арабских стран практически невозможно добиться того, чтобы продвижение по службе базировались только на критерии личных качеств и профессиональных достоинств, и при этом обеспечивалась пропорциональность представительства в офицерском корпусе различных этносов и конфессий. Данная проблема во многом определяется уровнем образования, который во многих государствах региона остается весьма невысоким у большинства населения. Представители конфессиональных групп, имеющие среднее и высшее образование поддерживают, как правило, принцип меритократии в качестве основы назначений по службе. Те же, чей образовательный статус ниже выступают за систему представительства, поддерживая принцип распределения должностей в соответствии с их долей в составе населения. Использование того или другого принципа противоречит друг другу, затрагивает интересы отдельных офицеров и общины в целом. Поэтому офицеры зачастую поддерживаются принципа оценки личных качеств и пропорционального представительства, исходя из общинных представлений. Поскольку повышение офицера привилегированной религиозной общины в звании за личные заслуги может быть расценено представителями иных конфессий как ущемление их общинных интересов и наоборот. Так, в конце 2007 года в Сирии в ряде военных училищ, расположенных в г. Хомс и его пригородах произошла серия мятежей. Для их подавления власти вынуждены были бросить элитные части Управления военной контрразведки (УВКР) и Управления контрразведки ВВС и ПВО САР. Основной причиной недовольства поднявших мятеж курсантов и преподавателей в основном из числа офицеров-суннитов стало привилегированное положение их коллег алавитов и те преимущества, которыми они пользовались в получении отпусков, продвижении и поощрениях по службе. В конфликт был вынужден вмешаться сирийский президент Б. Асад, который отдал приказ начальнику Генерального штаба ВС САР А. Хабибу временно закрыть эти учебные заведения. Начальнику УВКР А. Шаукату было дано поручение тщательно разобраться в этом инциденте и провести дополнительную проверку всех курсантов и преподавателей. Б. Асад также рекомендовал А. Шаукату в дальнейшем решительно отклонять рапорты на обучение в военно-учебных заведениях всех
офицеров, в отношении которых на этапе предварительной проверки были выявлены малейших сомнения в их благонадежности.
В-четвертых; управленческий стиль военных показывает, что они не всегда адекватно воспринимают политические реалии. Они нередко считают, что острые этнические им религиозные конфликты можно решать так же как военные и технические – методом «лобовой» атаки, путем силы. Игнорирование политических, экономических, социальных и культурных параметров не дает возможности военным удержать распространение этих конфликтов, тем более обеспечить их долговременное решение.
Практически три месяца осенью-зимой 2007 г. ливанская армия наводила порядок на севере Ливана в местечке Нахр аль-Барид, штурмуя позиции вооруженныех формирований воинствующих исламистов в палестинских лагерях. Победа вооруженных сил Ливана над повстанцами из «Фатх аль-ислам» несомненно, укрепила авторитет ливанской армии и ее командующего М. Сулеймана в стране, который в мае 2008 г. был единодушно избран на пост нового президента Ливана. Однако много вопросов осталось открытыми. Как, например, ранее практически никому неизвестной организации удалось за столь короткий срок превратиться из малочисленной группировки в столь мощную боевую структуру, на борьбу с которой потребовалось несколько месяцев? Если ливанские военные «зачистили» район Нахр аль-Барид от мятежников, означает ли это, что можно уверенно утверждать, что армия контролирует подземные убежища, которые во множестве имеются в различных районах севера Ливана, где могут скрываться «остатки» разгромленных повстанцев, их сторонников и ждать своего часа? Не может ли уже в ближайшее время произойти новая вспышка насилия в северных районах страны пограничных Сирии, что поставит сирийские власти весьма в затруднительное положение: оставаться нейтральными перед угрозой терроризма на своих границах или оказать помощь своим ливанским коллегам, перейдя границу Ливана? Примечательно, что отсутствие ясных и четких ответов на поставленные вопросы со стороны ливанских властей, занятых в тот период острыми внутриполитическими разборками, привело к тому, что уже менее чем через год ливанским политикам и военным пришлось на практике искать на них ответы и не без помощи обеспокоенных сирийских соседей. С такими же проблемами сегодня сталкиваются и другие арабо-мусульманские страны Ближнего Востока. В Пакистане военные силой выбили мятежников из Красной мечети, но спокойствия стране это не принесло, а президент П. Мушарраф в конечном итоге был вынужден уйти со своего поста. В Йемене армия, которая когда-то способствовала объединению юга и севера в одно государство, сегодня может стать косвенной причиной раскола страны в результате войны с исламской оппозицией.
Как правило, военные рассматривают компромиссы, сделки и сотрудничество с оппозиционными группировками весьма отрицательно. Скорее они могут попытаться установить искусственный этно-конфессиональный баланс, как это было сделано Х. Асадом в Сирии. Отличительной особенностью режима Х. Асада являлась хруп¬кость возведенной им властной конструкции, основу которой составляли слож¬ные сочленения межобщинных, клановых, семейных равновесий, в свою оче¬редь, построенных на межличностных взаимных обязательствах. На протя¬жении трех десятков лет только недюжинная воля и редкий ум президента Асада, его упорство и одновременно гибкость, способность к маневрированию, по¬зволяли ему сохранить найденный баланс сил. Подобная коалиционная поддержка власти могла быть действенной только при соблюдении ряда непременных условий. Во-первых, участники коалиции должны были иметь хотя бы видимость участия в управлении государством. Во-вторых, основные социально-экономические потребности различных групп населения необходимо было удовлетворять, хотя бы по минимуму. В-третьих, сохранение баланса сил между различными частями этой коалиции предполагало обеспечение лидирующих позиций алавитов в армии и спецслужбах. Только в этом случае режим мог гарантировать бесконфликтное сосуществование различных компонентов общественной базы своей поддержки друг с другом и алавитами. Поэтому реальная опасность для власти заключалась не столько во внешних врагах, сколько в нарушении целостности созданной Х. Асадом конструкции, которая стала подвергаться эрозии после его кончины.
В-пятых; жизненные ценности офицеров, сформированные в детском и подростковом возрасте, во многом связаны с их этническим, религиозным и земляческим происхождением. Эти ценности частично ослабевают во взрослом возрасте под воздействием новой самоидентификации. Однако эти факторы не способны полностью удалить или заместить приверженность офицеров их традиционным ценностям, которые существуют как бы параллельно вновь приобретенным. Когда в стране возникает этнический или религиозный конфликт, офицерский корпус может разделиться по религиозным или этническим принципам. В этом случае прежние связи с традиционным обществом способны перевесить их профессиональную сплоченность и чувство национальной общности. Например, в Ливане, где мусульманское население на рубеже 70-х годов прошлого столетия уже стало численно превосходить христиан, офицерский корпус был практически весь представлен выходцами из христианских общин. В условиях гражданской войны 1976-1991 гг. армии удалось избежать участия на чьей-либо стороне. Однако это не помешало мусульманам создать собственные вооруженные формирования наподобие христианских милиций. В результате это на долго парализовало ливанскую армию, которая в течение последних 30 лет занимала позицию не вмешательства в межобщинные споры, предпочитая отсиживаться в казармах в период острых внутриполитических разногласий.
Таким образом, с учетом вышесказанного в нынешних условиях Ближнего Востока прежнее понятие светского национально ориентированного офицера эволюционировало и носит во многом условный характер. Светское мировоззрение и чувство общенациональной самоидентификации, с одной стороны, и приверженность традиционным ценностям, с другой, могут мирно сосуществовать в военной среде до тех пор, пока этнические и религиозные различия не перерастают в острые конфликты. Тогда вероятность того, что военные могут быть мотивированы исключительно прежней приверженностью светской идеологии и национальным идеалам, и с этих позиций выступить в роли непредвзятого посредника или арбитра серьезно снижается. В лучшем случае действия офицерского корпуса в качестве гаранта единства страны и определения общенационального интереса будут значительно сильнее мотивированы собственными корпоративными интересами.
В условиях растущего процесса «исламизации» в арабских странах и усиливающегося стремления различных политических сил к переустройству общества с использованием элементов либерализма и демократии, действия военных и их мотивация будут во многом определяться характером взаимоотношений правящих режимов с исламом и их соответствием роли ислама в обществе и в армии, в частности. Действительно, в большинстве арабо-мусульманских стран Ближнего Востока роль религии в армии во многом определяется характером правящего режима и его отношением к религии в армии. Так, например, в Турецкой республике времен Ататюрка в условиях радикального республиканского режима, где ислам был отделен от государства, власти достаточно терпимо относились к добровольному соблюдению солдатами в частном порядке некоторых базовых норм и правил исламской морали. В тоже время нормы исламской морали не использовались в политико-воспитательной работе в армии. Светский характер турецких вооруженных сил рассматривался как одно из важных завоеваний республиканского строя. В Турции армия выполняла своеобразную интеграционную роль, объединяя людей из различных районов, разного происхождения и социального уровня и превращая их в единую нацию. Турецкие военные оказались настолько решительны и непримиримы в «исламистском вопросе», что смогли заставить премьер-министра Н. Эрбакана, лидера исламистской партии, изгнать своих сторонников из армии. Турецкие военные внимательно следили за попытками Партии национального порядка Н. Эрбакана установить в стране шариатское правление. Партия трижды запрещалась военными или под их давлением (в 1971 г., 1980 г., 1998 г.), но снова возрождалась под другими именами. Одновременно армия боролась против исламистов в собственных рядах. Так, только в 1994-1996 гг. из нее были уволены как сторонники «шариатского правления» 556 офицеров.? Однако после победы на парламентских выборах в 2002 г. Партии справедливости и развития (ПСР), чья идеология во многом базировалась на принципах ислама и прихода к власти премьер-министра Р.Т. Эрдогана ситуация стала постепенно меняться. Используя действующую в стране «особую» форму демократии Р.Т. Эрдоган без каких-либо нарушений конституции и закона сумел существенно ослабить влияние военных на политику страны, что вызывало серьезную обеспокоенность турецкого генералитета. В государствах, где религия не была так заметно отделена от государства, религиозные служба и ритуалы могли быть включены в официальные воинские церемонии. В тоже время религия не определяла корпоративную идентичность армии и ее лояльность правящему режиму. В Сирии, где власти на официальном уровне декларировали свою приверженность исламу, власти на деле стремились искоренить в армейской среде любые проявления религии. Х. Асад никогда не ассоциировался в армии с религией. Отношение власти к исламу в армии ограничивалось присутствием в Омеядской мечети ряда крупных сирийских военачальников вместе с президентом по праздникам. Приход к власти в САР нового президента Б. Асада внес определенные коррективы в отношения нового политического руководства САР с политическим исламом, в том числе изменил отношение власти к исламу в армии. Б. Асад отменил изданный в 1983 г. указ, запрещающий ученицам и студенткам одевать хиджаб. В 2003 г. был издан указ, согласно которому военнослужащим срочной службы разрешалось молиться в военных лагерях. Процесс роста политического ислама в САР ставил перед сирийским руководством вопрос о неизбежности допуска представителей патриотического исламского движения к участию в государственных делах. Однако подходить к решению этого вопроса власти намеревались очень осторожно и селективно. В этой связи обращает на себя внимание 3-х дневная конференция, которая проходила под девизом «Сирия и международные вызовы» в конце марта 2006 г. в Высшей военной академии САР. Характерно, что министр обороны САР Х. Туркмани не только контролировал ход подготовки данной конференции, но и принял в ее работе личное участие. Наряду с военной верхушкой Сирии на этом форуме было достаточно широко представлено сирийское духовенство: шейх Ахмед Хасун, архиепископ Исидор Батыха, шейх М. Хабаш и ряд других. Стержневым вопросом дискуссий стала проблема политического ислама в Сирии и его взаимоотношения с армией. Сам факт организации подобной конференции, ее повестка показали принципиально новый подход военного руководства Сирии к проблемам политического ислама и выявили готовность сирийских военачальников как можно тщательнее и глубже разобраться в позициях представителей разных религиозно-политических течений по проблемам политической роли исламских движений и их взаимоотношений с национальными вооруженными силами. Наибольший интерес вызвал доклад тогдашнего депутата сирийского парламента М. Хабаша под названием «Сирия противостоит вызовам. Миссия исламской улицы». Докладчик, в частности, критиковал поведение отдельных командиров армейских частей, которые, как он считал, демонстрируют пренебрежительное, отрицательное отношение к религии и делают упор в морально-воспитательной работе с личным составом на факторе личного мужества. По мнению М. Хабаша это могло отрицательно сказаться на моральном и боевом духе сирийских солдат и офицеров. Речь шла, прежде всего, о выходцах из традиционных, малоимущих слоев общества, составляющих более половины личного состава сирийских вооруженных сил. Подобное отношение к исламу и недоучет роли религии в воспитательной работе мог подтолкнуть военных к тому, чтобы встать на путь экстремизма. Вероятность этого особенно повышается в условиях сохраняющегося в регулярных армейских частях запрета на совершение молитв (за исключением солдат срочной службы) и упоминание призыва «Аллах Акбар» во время боевых тренировок. В этой связи М. Хабаш поставил вопрос, насколько эффективно сможет укрепляться моральный дух сирийских военнослужащих исключительно за счет военной маршевой музыки, особенно в условиях реального боя.
Только в государствах теократического типа (Саудовская Аравия, Иран) официальная религия была интегрирована в основные и «священные» военные ритуалы. Религии отводилась важная роль в политико-воспитательной работе и моральной подготовке солдат, и обеспечивались условия соблюдения религиозных ритуалов. В таких государствах религия не только служила средством за счет использования, которого достигалась лояльность населения власти, но напрямую влияла на формирование самоидентификации офицерского корпуса. В результате лояльность армии власти была напрямую связана с ее отношением к религии, поскольку именно на государстве лежала обязанность по защите и пропаганде религиозных ценностей и соблюдении исламской морали.
История взаимоотношений власти с исламскими организациями в большинстве современных арабо-мусульманских стран Ближнего Востока носила неоднозначный и не всегда ровный характер. Сегодня власть во многих государствах региона вынуждена постепенно трансформировать прежнюю авторитарную модель государственного управления и механизмы манипулирования обществом в интересах правящего меньшинства в пользу большей либерализации действующих политических систем. Без этого достаточно сложно обеспечить стабильность действующих там режимов особенно в условиях международного финансового кризиса и резкого падения цен на нефть. Сегодня власти большинства стран региона фактически признали факт наличия в их странах движений политического ислама и пытаются адаптировать их умеренное крыло к действующей государственной системе преимущественно в социальной и интеллектуальной сфере при этом, жестко противодействуя любым попыткам исламистов проникнуть в политику. На самом деле многие режимы в арабо-мусульманских странах Ближнего Востока оказываются сегодня в непростом положении. С одной стороны они поддерживают палестинский ХАМАС, ливанскую «Хизбаллу», отряды исламского сопротивления в Ираке и Афганистане, а с другой нередко проводят жесткие репрессии против исламской (даже «умеренной» — А.В.) оппозиции внутри собственных стран. Естественно, такое двойственное отношение к исламу оказывает определенное воздействие на умонастроения в армии, где многие офицеры весьма сочувственно относятся к действиям исламского сопротивления в Палестине, Ливане, Ираке и Афганистана и даже завидуют их победам в условиях полного бездействия своих армий перед лицом внешней угрозы со стороны Израиля и США. Подобное положение вряд ли может длиться достаточно долго. Углубление существующих расхождений во взаимоотношениях официальной власти с исламом с одной стороны, и его восприятием в обществе и армии с другой, несомненно, негативно скажется на внутриполитической стабильности этих стран. Возросшая в последнее время религиозность многих солдат и офицеров может со временем перестать быть их «частным делом» и дать импульс к поиску новой коллективной самоидентификации, превратив их в союзников исламской оппозиции действующей власти. Также нельзя исключать и вероятность схватки спецслужб и армии с умеренными исламистами, которую могут спровоцировать власти, стремясь сохранить свои властные позиции.
Войны Израиля против исламского сопротивления во главе с «Хизбаллой» в Ливане (лето 2006 года) и ХАМАС в Палестине (зима 2008-2009 гг.) наглядно демонстрируют тот факт, что региональным правительствам и армиям все сложнее становиться удерживать монополию на ведение войн традиционного типа, как это происходило в 1948, 1956, 1967, 1973 и, отчасти в 1982 гг. Эта проблема становится особенно заметной в условиях разрастания конфликтов нового поколения, где заглавную роль с арабо-мусульманской стороны выполняют боевые отряды исламской оппозиции, которые, используя новую тактику и стратегию ведения боя и игнорируя прежние правила и законы ведения войн, тем самым меняя саму ее суть. Во многом из этого регулярной Армии Обороны Израиля лишь отчасти удалось добиться поставленных целей. В целом же АОИ и израильское политическое руководство не смогли укоренить в сознании еврейского народа Израиля чувство безопасности. Данный факт нашел свое подтверждение во время избирательной компании в Израиле в январе-феврале 2009 г. и в результатах досрочных выборов, в ходе которых значительно укрепились позиции правых сил, поставивших задачу обеспечения безопасности во главу угла своей предвыборной платформы. Что касается регулярных арабских армий, то они вообще не принимали участия в этих войнах (за исключением некоторых подразделений армии Ливана) и отсиживались в казармах. Подобная же ситуация складывается сегодня в Ираке и Афганистане, где войска НАТО во главе с регулярными частями армии США терпят поражения от вооруженных формирований исламского сопротивления и оказываются неспособными решить поставленные задачи чисто военным путем.
С другой стороны, достаточно очевидно, что большинство местных режимов только с помощью спецслужб и армии сегодня способны бороться с радикальными движениями политического ислама, бросившими власти вооруженный вызов (Алжир, Ирак, Йемен, Сирия, Египет, Турция, Пакистан). С другой стороны, встает вопрос, насколько способно нынешнее армейское руководство повести своих офицеров и солдат против внешнего врага будь то Израиль, США или Иран. И готов ли политический режим использовать собственную армию в этих целях, не опасаясь угрозы военных переворотов. Тем более что попавшие под влияние идей радикального ислама некоторые командиры боевых подразделений при определенных условиях могут выступить против собственных властей.
Поэтому уже очень скоро арабским руководителям придется решать, что может представлять большую угрозу их власти: налаживание политического диалога с «умеренным» исламом, спорадические и возможно неизбежные вспышки насилия со стороны исламских радикалов, либо подавление умеренного ислама и война с радикальными исламистами при помощи армии и спецслужб, последствия которой могут оказаться абсолютно непредсказуемыми для самих арабских режимов и региона, в целом.
Если арабским режимам не удаться решить данный вопрос, то в условиях нерешенности арабо-израильского конфликта и отрицательных последствий мирового финансово-экономического кризиса, в регионе Ближнего Востока может получить свое дальнейшее развитие уже наметившаяся весьма опасная тенденция трансформации понятия войны. Когда война больше не будет считаться исключительной прерогативой национальных правительств и их армий. Если обозначенная тенденция продолжится, а разрастание конфликтов нового поколения не будет остановлено, то это самым серьезным образом может сказаться не только на трансформации традиционной разновидности войн, но и привести в конечном итоге к подрыву существующих ныне национальных государств и их институтов, прежде всего армии, на место которой придут военные организации иного типа.
1.Ланда Р.Г.Политический ислам: предварительные итоги. М., 2005, с.234