Однако иранский эксперимент не имел ожидаемого успеха, так как не получил должной поддержки местного населения. Несмотря на вышеуказанные возможности ИГИЛ (который был переименован в «Исламское государство») это не делало эту организацию всесильной, как впрочем, и другие военизированные группировки, действовавшие на территории Сирии. Это и отряды сирийского вооруженного сопротивления, остатки правительственных войск, подразделения ливанской «Хизбаллы» (часть бойцов которых приняли сирийское гражданство). А также, иракские шиитские милиции и иранское внешних операций КСИР «Аль-Кудс». Все они находились в более или менее равном положении с точки зрения военной мощи, которая позволяла им какое-то время удерживать захваченные районы и выживать там. Тем более, как показывала практика, местное население в Сирии, оказавшееся под властью ИГ достаточно быстро начинало проявлять недовольство установленными порядками и выступать против них, нередко с оружием в руках. Несмотря на свои военные достижения, ИГ сумело восстановить против себя практически все отряды сирийской вооруженной оппозиции различного спектра. Это и националистически настроенная ССА, поддерживаемая США и другими странами Запада, крупные исламистские группировки умеренного характера с национальной повесткой, поддерживаемые союзниками США в регионе типа КСА и Катара, а также ряд воинствующих отрядов салафитского движения. Последним открыто против ИГ выступил Башар Асад с остатками своих войск (август 2014 года). Несмотря на то, что они все сражались против ИГ, до начала участия ВКС РФ (сентябрь 2015года) в войне с ИГ они не могли выиграть. С 2015 г. ИГ стала постепенно терять контроль над захваченными территориями. Если бы вооруженное сопротивление Сирии и Ирака получило массированную военную и финансовую поддержку международного сообщества (которое ограничивалось резолюциями ООН) оно теоретически могло бы справиться с ИГ. Однако на практике все выглядело куда сложнее и не так однозначно. ИГ привлекло международное внимание своими быстрыми и стремительными победами, правильно выстроенной пропагандистской работой и крайней жестокостью. Летом 2014 г. организация заявила о создании халифата на захваченных территориях, а Абу Бакр аль-Багдади публично провозгласил себя халифом. Появление ИГ на границах Ирана представляло для Тегерана реальную угрозу его национальной безопасности, поэтому он увеличил численность своих подразделений в Ираке. До 2013 г. Иран решал задачи сдерживания США и оказывал поддержку подконтрольным ему шиитским милициям. Выполнение этой задачи требовало от ИРИ незначительного числа вооруженных сил на иракской территории. В лице враждебного ИРИ ИГ Тегеран усматривал угрозу не только его позициям в Ираке, но и национальной безопасности и внутренней стабильности государства. Тегеран перебросил в Ирак несколько подразделений КСИР, в задачу которых входила вербовка новых бойцов из курдов и шиитов, формирование из них милиций, их обучение и подготовка к борьбе с ИГ. После ослабления угрозы ИГ в 2018 г. и выхода США из ядерной сделки с ИРИ, Тегеран вновь переключил основное внимание на противодействие американским войскам в Ираке. Основную роль в обеспечении интересов ИРИ в Ираке играл КСИР и лично командующий «Аль-Кудс» генерал Касем Сулеймани, который имел личные отношения с руководством курдских и шиитских общин Ирака. Основное внимание уделялось подготовке местных милиций для борьбы с ИГ. Примечательно, что, несмотря на реальную угрозу ИГ внутренней безопасности ИРИ, иранское военное присутствие в Ираке было значительно слабее, чем в Сирии. В какой-то степени это объяснялось присутствием в Ираке сил международной коалиции, которая вела борьбу с ИГ. Это давало возможность ИРИ высвободить часть сил для защиты сирийского режима. По этой же причине Иран придерживался в Ираке общепринятой военной стратегии в отличие от Сирии. Иран в основном выполнял в Ираке советническую миссию. После начала мятежа ИГ Тегеран нанес несколько авиационных ударов по позициям организации. В Ираке Иран в основном использовал ракетное вооружение и БПЛА. Позднее Тегеран применял подобную тактику и в Сирии. С 2001 г. Иран избегал использовать авиацию на регулярной основе. В 2001 г. Тегеран нанес несколько авиационных ударов по позициям организации «Моджахедин аль-Хальк» на севере Ирака. Атака ИГ летом 2017 г. на здание парламента ИРИ и мавзолей аятоллы Хомейни побудила Тегеран нанести по позициям организации несколько авиационных ударов в качестве демонстрации силы перед лицом угрозы США и для внутреннего потребления. Экономические факторы не играли решающей роли в решении ИРИ разместить свои войска в Ираке. Основными мотивами вооруженного присутствия в Ираке стали соображения национальной безопасности и геополитические факторы. Идеологические факторы играли второстепенную роль. Идеология служила инструментом мобилизации новых рекрутов для пополнения шиитских милиций в Ираке. В отличие от Сирии, в иранском руководстве не наблюдалось каких-либо разногласий в отношении участия ИРИ в Ираке. Самым сильным мотивом иранского военного присутствия в Ираке были опасения за свою внутреннюю безопасность и территориальную целостность, которые исходили от экстремистских организаций, действовавших на иракской территории. Начиная с 1979 г. иранская интервенция в Ирак была движима соображениями безопасности ИРИ. Иран также использовал нестабильное внутренне положение в Ираке. Как и в случаях с рядом других арабских стран, Тегеран учитывал данный фактор при принятии решения о вмешательстве во внутренние дела страны. В тоже время, в отличие от Сирии нестабильность в Ираке напрямую отражалась на внутренней ситуации в Иране. Поэтому, несмотря на то, что иранские силы уже находились в Ираке, появление ИГ побудило Тегеран усилить свое военное присутствие в соседней стране. Деятельность ИГ в Ираке могла привести к дезинтеграции государства, что в свою очередь могло негативно сказаться на территориальной целостности самого Ирана. К тому же ИГ представлял потенциальную стратегическую угрозу иранской территории. Способность ИГ к быстрой мобилизации, стремительным атакам, захвату и удержанию значительных территорий, контролю населения, грубой силе вызывало особую обеспокоенность в Тегеране. Общая граница с Ираком и наличие больших групп населения объединенных общими этническими и религиозными корнями только усиливали опасения Ирана за свою территориальную целостность и внутреннюю безопасность. Исторические реминисценции также оказывали влияние на решение Тегерана вмешаться в Ирак. Подобно ИГ С.Хусейн также негативно относился к шиитам Ирака и рассматривал Иран наряду с США и Израилем как враждебные государства. Память о войне с Ираком служила одним из побудительных мотивов иранского военного присутствия в Ираке. Иран рассматривал сепаратистские устремления иракских курдов и антииранскую деятельность «Моджахедин аль-Хальк» как угрозу своей территориальной целостности и внутренней безопасности. Свержение режима С.Хусенйна открыло Ирану возможность ликвидировать своих противников на иракской территории и одновременно сдерживать агрессивные планы США. Американская оккупация Ирака создала вакуум безопасности внутри страны, который быстро заполнили террористические организации антииранской направленности. Решение ИРИ усилить свое военное присутствие в Ираке определилось двумя «парадоксальными» факторами. Иран стремился укрепить центральную власть Багдада, чтобы он мог эффективно сохранять территориальную целостность страны. Иран был тесно связан с шиитскими милициями, которых поддерживал в борьбе с ИГ. Поддерживая шиитские боевые отряды, Иран рассчитывал создать альтернативную систему управления Ираком на случай, если действующим иракским властям не удастся удержать контроль над страной. Одновременно, Иран стремился избежать в Ираке суннитского доминирования в механизме управления, чтобы обеспечить ИРИ доступ в коридоры власти Ирака. На решение Ирана усилить свое военное присутствие в Ираке повлиял тот факт, что прежняя тактика ИРИ в противодействии террористическим организациям типа «Аль-Каиды» абсолютно не работала в отношении ИГ. Так, стремясь сдержать «Аль-Каиду», Тегеран предоставлял свою территорию для операций «Аль-Каиды» по переправке денежных средств и боевиков в третьи страны. Наглядным примером данного положения мог служить сирийский кризис и роль ИГ в САР. Даже среди ярых сторонников военного удара по ИГ, росло понимание того, что долговременный успех подобной операции мог быть обеспечен в случае достижения предварительных политических соглашений о судьбах правящего режима и сирийского государства со всеми заинтересованными сторонами сирийского конфликта. В противном случае, была велика вероятность повторения ливийского сценария со всеми вытекающими последствиями, возможно в иракском варианте. По данным ряда сирийских оппозиционных и арабских дипломатических источников бывший глава сирийской оппозиции М.аль-Хатыб совершил в 2014 г. визит в Иран для того, чтобы сблизить позиции Тегерана с суннитской сирийской оппозицией. Иранская сторона предложила план переходного периода, рассчитанный на два года, согласно которому Б.Асад в течение двух лет остается во главе государства, после чего проводятся парламентские и муниципальные выборы, а Асад делегирует ряд своих властных полномочий новому премьер-министру. При этом силы режима и оппозиции в течение означенного периода продолжают удерживать контроль над принадлежащими им районами Сирии. При этом сам М.аль-Хатыб отрицал факт своего визита в Иран и то, что иранцы выходили на него с какими-либо предложениями по Сирии. Одновременно заместитель министра иностранных дел ИРИ Хосейн Амир-Адоллахиан 26 августа 2014 года посетил с визитом КСА в ходе, которого обсудил с саудовским руководством угрозу ИГ. Вряд ли иранский план можно было признать реалистичным. Нельзя исключать того, что иранские предложения имели скрытой целью усилить раскол в рядах сирийской оппозиции и одновременно продемонстрировать позитивное отношение Тегерана к проблеме сирийского урегулирования. Однако, тот факт, что Иран мог вообще предложить подобный план сам по себе косвенно свидетельствовал, что в Тегеране отдавали отчет тому, что Асад самостоятельно не может обеспечить борьбу с ИГ даже на подконтрольных ему территориях, не говоря уже об захваченных районах. С другой стороны, многие арабские страны также склонялись в пользу борьбы с ИГ, правда, возлагая надежды на то, что Вашингтон сможет возглавить эту борьбу. Проходившая 24 августа 2014 года в Джидде (КСА) встреча министров иностранных дел арабских стран была посвящена решению вопросов, связанных с угрозой ИГ и возможным участием арабов в этой борьбе на стороне США. Одним из важных результатов этой встречи стала выдвинутая Египтом инициатива сирийского урегулирования, суть которой сводилась к формальному продлению еще на год правления Асада и проведению необходимых мероприятий в деле укрепления региональной безопасности и борьбы с ИГ. В трактовке нового лидера сирийской оппозиции Дж.Сабра египетский план предусматривал на деле отказ Асада от властных полномочий в пользу консенсусного преемника на переходный период. В тоже время арабские страны опасались, что США могут на деле стремиться лишь к ослаблению позиций ИГ, а не к тому, чтобы окончательно покончить с ним. С другой стороны, указанная выше угроза, представляемая ИГ для арабских монархий Персидского залива, и его антизападные настроения импонировали Тегерану. Иран рассчитывал их использовать в диалоге с Западом по ядерному вопросу, а также вынудить США признать Тегеран частью вновь создающейся системы региональной безопасности на Ближнем Востоке. В этой связи нельзя исключать того, что при определенных изменениях политической конъюнктуры в регионе, ИГ могло начать рассматриваться в Тегеране не только в качестве соперника, но и как временного «попутчика» для использования в реализации своих стратегических планов на Ближнем Востоке. Достаточно вспомнить, что еще совсем недавно Иран, обладающий серьезными военными и политическими позициями в Ираке, сравнительно легко пошел на «сдачу» своего верного союзника Н.аль-Малики. А также практически не оказал какого-либо серьезного противодействия ИГ на первых этапах его военных операций в Ираке, приведших к захвату ряда стратегических важных объектов и крупных городских центров (Мосул). Как показал опыт борьбы с ИГ ведущейся силами международной коалиции с сентября 2014 года безоговорочная поддержка сирийского режима не препятствовала ни распространению хаоса, ни значительному ослаблению джихадистов, которые только набирали силу и распространяли свое влияние на другие арабские страны. Несомненно, что наземная военная операция сил международной коалиции была способна основательно подорвать боевую мощь ИГ, а возможно и покончить с этой организацией. Однако было достаточно сложно спрогнозировать, как местное население этих стран будет реагировать на американское военное вторжение на их территорию и сколько эта операция может продлиться. Понятно, что военные средства борьбы с ИГ а главное подрыв его социальной базы должны были существенно ослабить, а затем уничтожить эту организацию. В этой связи ключевую роль в борьбе с ИГ могло сыграть урегулирование конфликта в Сирии и стабилизация обстановки в Ираке, чего вряд ли удалось бы добиться без поддержки Ирана. Таким образом, упомянутый выше иранский инструмент «тактического сотрудничества» с ИГ оказался бесполезен. Достаточно быстро в Тегеране пришли к заключению, что единственным средством сдержать ИГ, — должна стать непримиримая борьба с организацией. В отличие от Сирии, где состояние внутренней нестабильности не сильно беспокоило Иран, ситуация с Ираком носила принципиально иное измерение с точки зрения безопасности ИРИ. Поэтому если в Сирии Иран сражался с ИГ чтобы сдержать ее проникновение на территорию Ирака, то в Ираке Тегеран вел борьбу с ИГ до ее полного уничтожения. В 2016 г. Министерство безопасности и разведки ИРИ обнародовало планы ИГ нанести террористические атаки по 50 объектам на иранской территории, используя для этого около 100 кг взрывчатых веществ. Иран также сорвал планы ИГ мобилизовать курдских боевиков для диверсий на иранской территории. После успешных атак ИГ на иранские объекты внутри страны в 2017 г. решение Тегерана усилить военное присутствие в Ираке только окрепло. Некоторые эксперты полагали, что угроза ИГ для безопасности ИРИ была несколько преувеличена. К тому же Иран часто использовал борьбу с терроризмом как предлог для вторжения на чужую территорию. Иранское вторжение в Ирак было во многом предопределено геостратегическими соображениями и состоянием регионального баланса силы. Вооруженная интервенция укрепила способность ИРИ переформатировать геополитический баланс сил в свою пользу, превратив Ирак в своего союзника. Иран смог бы утвердить свой статус как влиятельного игрока в борьбе с ИГ, что дало бы возможность Тегерану противостоять США и выдержать бремя американских санкций. Одновременно, Иран выводил Ирак из-под влияния США и Саудовской Аравии. С геостратегической точки зрения интервенция в Ирак обеспечивала ИРИ беспрепятственный доступ через северо-западные районы Ирака в Сирию и Ливан, где Тегеран мог поддерживать и контролировать «Хизбаллу» и сдерживать Израиль. Если бы ИГ удалось дезинтегрировать Ирак на отдельные анклавы (суннитский, шиитский и курдский) то в этом случае динамика регионального баланса сил сложилась бы не в пользу ИРИ и вызвала бы региональную дестабилизацию, прежде всего в курдских районах Ирана, Сирии и Турции. Подобные перспективы подталкивали Иран к вооруженному вмешательству, чтобы не допустить развития подобного сценария и одновременно упрочить свои позиции на Ближнем Востоке. Фактор регионального баланса сил в равной мере оказывал влияние на решение Тегерана вмешаться в Ирак. Действия международной коалиции в Ираке облегчили Ирану задачу в укреплении своего влияния в Ираке и борьбе с ИГ. Ирану оставалось использовать часть своих сухопутных войск и шиитских милиций для решения поставленных задач. К тому же такая тактика позволяла Ирану позиционировать себя как независимую региональную державу, которая поддерживает местное сопротивление (в основном из шиитских милиций). На практике К.Сулеймани, который руководил всей операцией Ирана в Ираке и Сирии мог с большей эффективностью добиться поставленных задач, чем некоторые члены международной коалиции. В итоге, Иран смог остановить атаки ИГ против своих объектов, в то время как организация продолжала наносить удары по контингентам западных сил в Ираке, чьи столицы находились за тысячи километров от места событий. Иными словами, Иран использовал все шансы и выиграл информационную войну в борьбе с международным терроризмом в лице ИГ. Иран послал мощный сигнал региональным державам, что в отличие от арабских монархий Персидского залива он в одиночку способен добиваться поставленных целей, обеспечивать собственную безопасность и поддерживать региональный «статус-кво». Военная операция Ирана в Ираке позволила ему в дальнейшем распространить проекцию силы на ряд других государств региона. В Ираке Иран сражался с международным терроризмом в лице ИГ, в Сирии Иран обеспечивал сохранность законной власти, в Ливане он поддерживал свих союзников, в Йемене формировал фронт поддержки хоуситов против своего регионального соперника КСА, которое безуспешно сражалось с йеменскими повстанцами. Одномоментная вовлеченность ИРИ в ряд региональных конфликтов поднимала авторитет Ирана в регионе. Иран доказал что способен одновременно вести успешные боевые дествия на нескольких фронтах, что позволило Тегерану серьезно укрепил свой авторитет на Ближнем Востоке и в мире. Успехи ИРИ несомненно заставляли считаться с Ираном США, их западных союзников, учитывать мнение Тегерана по ключевым региональным и международным вопросам. Это объективно повышало запросную планку ИРИ на переговорах с Западом по иранской ядерной проблеме. Иракская кампания позволила Ирану взаимодействовать с представителями различных этносов и конфессий (курдами, суннитами и шиитами). Таким образом, Тегеран опровергал обвинения в том, что он действует исключительно в интересах шиитских групп населения. Иран включился в процесс реконструкции Ирака и оказывал населению гуманитарную помощь, что также подчеркивало значимость региональной роли ИРИ. В итоге Иран обеспечил сохранность оси исламского сопротивления и решил свои геостратегические задачи. Поскольку иранская вооруженная интервенция в Ирак принесла ИРИ значительные политические выгоды, можно было предположить, что Иран в рамках складывающегося баланса сил в регионе в будущем может самостоятельно решать куда, когда и как вмешивать силовым путем. С учетом того, что в результате военных кампаний Ирана в Ираке и Сирии шиитские силы стали частью национальных вооруженных сил и ключевых институтов государственного управления, Иран глубоко проник в общественные, административные и политические институты этих государств и мог влиять на принятие ими решений. В интересах повышения своего авторитета на международной арене, укрепления позиций на переговорах по ядерной проблеме, Иран сотрудничал с различными членами международной коалиции в Ираке и Сирии. Министерство безопасности и разведки ИРИ делилось информацией о нахождении иностранных боевиков в Сирии и Ираке с участниками международной коалиции. Одновременно шиитские милиции наряду с иракскими правительственными войсками участвовали в боевых операциях против ИГ в Тикрите. Это давало Тегерану возможность утвердить себя в глазах местных властей и населения как надежного союзника в борьбе за их безопасность. Вооруженное участие Ирана в Сирии и Ираке вызвало обеспокоенность ряда стран региона за свою безопасность, прежде всего Израиля, Иордании, КСА, ОАЭ. Несмотря на то, что в краткосрочной перспективе усиление конфессиональной розни в регионе не представляло опасность для ИРИ, в долговременном плане она могла подорвать региональный баланс сил. Взаимодействие Тегерана с Багдадом после свержения режима С.Хусейна стало одним из побудительных мотивов иранского вооруженного вмешательства в Ирак. Несмотря на то, что в период с 2003 по 2010 гг. Тегеран и Багдад подписали более 100 соглашений о сотрудничестве, иранская военная кампания в Ираке не обуславливалась исключительно взаимными обязательствами в соответствии с подписанными договорами. Решение Тегерана было во многом мотивировано стремлением закрепить характер отношений с Ираком как с государством-клиентом. Действия Ирана в Ираке были скоординированы с шиитской общиной и шиитскими милициями и в большинстве случаев направлены против суннитов. Параметры взаимоотношений Ирана с иракскими властями и обществом носили весьма сложный характер и кардинально изменились в период нахождения на посту премьер-министра Ирака Н.аль-Малики. Последний хотя и зависел от Ирана сумел существенно ослабить его влияние в Ираке в 2008 г. Однако после 2010, когда единственным средством для Н.аль-Малики вернуть себе власть в Ираке стал Иран, иракский премьер вынужден был допустить массированное иранское вмешательство во внутренние дела Ирака. Отношения Ирана с иракскими властями носили весьма запутанный характер даже во время наступления ИГ. Иран не доверял иракским вооруженным силам и органам безопасности. С точки зрения Тегерана было бы непростительной ошибкой доверить им борьбу с ИГ. В тоже время, Иран был вынужден поддерживать центральную власть в Багдаде, чтобы не допустить дезинтеграции Ирака. С другой стороны, такая поддержка должна была носить дозированный характер, чтобы не допустить значительного усиления иракских сил, чтобы они в дальнейшем не могли снизить иранское влияние в Ираке. С самого начала кризиса в Ираке, политика Тегерана строилась в интересах укрепления иракской государственности до известных пределов. Как и в случае с Ливаном Иран не хотел допустить выхода Ирака из орбиты своего влияния и стремился сохранить его статус как государства-клиента. Как в случае с Ливаном и Сирии утрата связи с государствами, где у власти стояли шииты (или близкая к ним в религиозном плане конфессия – алавиты), означало для ИРИ утрату регионального влияния. Иран осознавал все риски, выстроенной им конструкции взаимоотношений с Ираком как государством-клиентом. Несмотря на религиозную общность, Иран справедливо опасался, что укоренившийся в иракском общественном сознании ген арабского национализма и иракского партикуляризма может в определенных обстоятельствах сыграть против ИРИ. Несмотря на то, что численность иранских резидентов в Ираке заметно выросла в период с 2003 по 2014 гг. связи Ирана с шиитскими общинами Ирака стали ослабевать. Согласно некоторым подсчетам, доля иракских шиитов, которые считали Иран надежным партнером, сократилась с 76% до 43% между 2015 и 2018 гг. Число иракских шиитов, которые позитивно относились к Ирану, также упало в процентном отношении с 88% до 47% в указанный период. Одновременно выросла доля тех шиитов, которые считали Иран угрозой иракскому суверенитету с 25% до 58% между 2016-2018 гг. Курдский вопрос оказывал сильное влияние на характер ирано-иракских отношений. В Багдаде и Тегеране были сильны опасения, что в случае полного вывода американских войск из Ирака, курды могут использовать сложившуюся ситуацию для создания собственного государства. В результате мог включиться механизм дезинтеграции Ирака и соседних ближневосточных стран. В отличие от ряда арабских государств и США, которые спокойно относились к подобной перспективе, Иран последовательно выступал за сохранение территориальной целостности Ирака. Это было одной из причин того, что Ирак не стремился к обострению отношений с Ираном. Правительство в Эрбиле (Иракский Курдистан) и в целом иракские курды были враждебно настроены в отношении Ирана. Настойчивые попытки иракских курдов добиться создания собственного государства способствовали сближению позиций Ирака и Ирана. Важным фактором, повлиявшим на решение Ирана укрепить иракскую государственность, стал проведенный иракскими курдами в 2017 г. референдум о создании независимого государства. Иран был крайне разочарован таким поворотом событий. Ведь Иран стал первой страной, которая начала поставлять иракским курдам оружие для организации борьбы с ИГ. Поэтому, Тегеран приложил все усилия к тому, чтобы не допустить отделения Иракского Курдистана в качестве самостоятельного государства. Накануне референдума по отделению К.Сулеймани встретился с М.Барзани и убедил его не торопиться выносить данный вопрос на всеобщее голосование. Когда же М.Барзани призвал к референдуму о независимости Иракского Курдистана, Тегеран выступил на стороне Багдада и закрыл границы с курдской автономией. Одновременно части КСИР при поддержке подразделений иранской армии («Артеш») блокировали курдские районы Ирана приграничные Ираку, чтобы не допустить контактов курдского населения двух стран. Иран имел давние отношения с иракскими курдами и нередко манипулировал ими в собственных интересах. Исторически курдский вопрос являлся постоянным раздражителем в ирано-иракских отношениях. Неустойчивость внутреннего положения в Ираке в период между двумя баасистскими переворотами (1963 и 1968 годы) и непростые отношения с курдским и шиитским населением сказывались на отношениях с Ираном. После прихода к власти в Ираке в 1963 г. пронасеровских сил, шиитское и курдское население Ирака было озабочено перспективой союза Ирака с Египтом. Опасаясь за безопасность своих территорий, Иран активизировал связи с этими группами населения в Ираке. Этот шаг Тегерана вызвал недовольство багдадских властей. Но после того как стало ясно что Ирак не будет объединяться с Египтом, курдское и шиитское население Ирака успокоилось. Это снизило степень напряженности в отношениях Ирана и Ирака. Иран не часто использовал курдский фактор как инструмент своей политики в отношении Ирака. Однако к 1965 г. в Тегеране пришли к выводу о том, что Багдад не пойдет на компромисс без определенного давления. Некоторая дестабилизация внутреннего положения в Ираке могла отвлечь внимание багдадских властей и сделать их позицию более гибкой на переговорах с Ираном. К тому же, в результате переворота 1968 г. к власти в Ираке пришли баасисты во главе с С.Хусейном, который в 1975 г. стал президентом страны.