Дамаск и Тегеран рассматривали Ливан как буферное государство в своем противостоянии Израилю. В этих событиях ливанские шииты сыграли особую роль в изменении внутреннего баланса сил и интересов различных политических сил. После 1980 гг. прежде маргинализированные ливанские общины превратились в радикальную силу, которая позиционировала себя как противник США и Израиля. Подобная трансформация объяснялась не только исторически присущим ливанским шиитам чувством протеста и радикализма. Протестный вектор в развитии шиитских общин Ливана был придан соответствующими характеристиками общественных движений в сельских местностях арабских стран, и Ливана, в частности. Идеологический потенциал социальной активности ливанских шиитов был заложен еще в условиях французского мандата (1920-1944). В этот период шиитское духовенство заметно укрепило свои позиции после того, как их Джаафаритские правовые школы получили официальное признание метрополии. Во многом этому способствовал самостоятельный статус Ливана как подмандатной территории. Шиитское духовенство не являлось частью общего арабского (суннитского) национального движения за объединение Сирии и других арабских земель. Поэтому они поддерживали независимость Ливана даже в условиях мандата Франции. И только в условиях гражданской войны часть шиитов влились в ряды арабского национального движения под флагом борьбы с Израилем. Традиционно ливанские шииты были тесно связаны с шиитскими общинами и богословскими школами Ирака и Ирана. Большинство ливанских шиитов идентифицировали себя не столько с Дамаском, сколько с Неджефом, Кербелой (Ирак) и Кумом (Иран). Отношения ИРИ с шиитскими общинами не всегда складывались ровно, как показывали события в Ливане, Ираке и САР. Более того Иран мог успешно договариваться с суннитскими организациями типа «Исламского джихада» и ХАМАС, преследуя чисто политические цели. Действия ИРИ в Венесуэлле, Судане и на Балканах демонстрировали, что религиозный фактор служил подспорьем для иранской политики в эти странах. Однако истинная мотивация ИРИ исходила из других соображений. Избыточная значимость религиозной, культурной, языковой общности объяснялась с военной точки зрения отсутствием сильных ВВС у ИРИ, что предполагало проведение операций силами сухопутных и отчасти морских сил. Иранское руководство учитывало возможную реакцию собственного населения. Соображения внутренней безопасности и поддержания благоприятного регионального баланса сил также играли решающую роль при принятии Ираном решения о проведении военной операции. Иран не мог допустить быть окруженным кольцом недружественных ему государств особенно в непосредственной близости от своих границ. С другой стороны Иран полагал, что сильные государства могу потенциально угрожать ему. Поэтому в рамках указанных параметров безопасности Иран стремился к некоторой дестабилизации внутреннего положения даже в союзных ему странах. С другой стороны, нестабильность должна была носить контролируемый характер и не превращаться в хаос, ведущий к дезинтеграции соседней Ирану страны, что угрожало территориальной целостности ИРИ. Поэтому данный фактор носил двойственный характер. Указанный баланс не всегда удавалось соблюдать с учетом бурно развивающихся региональных процессов и того обстоятельства, что Иран не мог предусмотреть и проконтролировать весь ход развития региональных процессов. Фактор внешней угрозы как мотив начала ИРИ вооруженной операции также носил неоднозначный характер. Зачастую он открывал для ИРИ новые возможности. В ходе военных операций ИРИ как правило использовало войска специального назначения типа КСИР и редко прибегало к использованию регулярных армейских подразделений. Во многом это объяснялось отсутствием необходимого числа транспортных средств и надежных партнеров, для быстрой переброски иранских войск по воздуху. Поэтому Иран в основном проводил вооруженные операции регионального, а не глобального характера и не позиционировал себя в военном отношении как глобальная держава. Тегерану хватало проблем на региональном уровне. Так, результаты военного присутствия ИРИ в Ираке вызвали озабоченность арабских стран и заставили их лидеров предпринять активные действия по возвращению Ирака в лоно арабском политики. Начиная с 2016 г. КСА стало предпринимать попытки вернуть Ирак под арабский контроль и побудить Багдад отойти от Тегерана. КСА обещало Ираку финансовую помощь. Стало более терпимо относиться к иракским шиитам. Однако Ирак не торопился выполнять требования Саудовской Аравии и других арабских стран и разрывать связи с Ираном. Одновременно Багдад предпринял ряд шагов в сторону сближения с некоторыми арабскими странами, исходя из соображений политической необходимости и финансово-экономической выгоды. На парламентских выборах 2018 г. в Ираке победил коалиционный блок из сторонников шиитского религиозного деятеля Муктады ас-Садра и прокоммунистических элементов. Ряд экспертов рассматривали результаты выборов в качестве своеобразного сигнала о начале постепенного отхода Багдада от Тегерана. После утверждения на пост премьер-министра (Абдель Адель Махди) и президента (Бархам Салих) Ирака все стало на свои места. Оба фигуранта высшего эшелона иракской политической элиты были согласованными кандидатурами США и Ирана и пользовались их доверием. В тоже время, хорошие отношения между Ираком и Ираном отличались достаточно хрупким характером. Данная ситуация была достаточно ясно продемонстрирована проходившими в октябре 2021 года парламентскими выборами в Ираке. Завершившиеся в середине октября 2021 г. парламентские выборы в Ираке прошли в обычном режиме. Их предварительные результаты были в какой-то мере предсказуемы и не внесли критических изменений в баланс политических сил. Всего с 2006 по 2018 гг. выборы в законодательные органы Ирака проходили 4 раза. Парламентские выборы 2021 отличались рядом особенностей. Они носили досрочный характер. В результате массовых волнений в 2019 г. правительство А.А.Махди ушло в отставку. Сроки новых выборов перенесли с мая 2022 г. на 10 октября 2021 г. Выборы проходили на фоне предстоящего вывода американских сил. В результате Ирак должен был обрести полную независимость и самостоятельность. Данный факт предполагал новые форматы взаимодействия всех политических сил и особый характер их ответственности за будущее развитие страны. В этих условиях Ирак привлекал особое внимание соседних стран. Речь шла, прежде всего, об Иране и Саудовской Аравии. Эр-Рияд и Тегеран, по-видимому, не случайно избрали Багдад местом для переговоров о нормализации саудовско-иранских отношений. С учетом сказанного, определенный интерес взывает позиция «правительства шиитского большинства» и шиитских общин Ирака. Нельзя было исключать возможность возникновения острых дискуссий между ведущими шиитскими политическими силами относительно будущего политического устройства Ирака. В этом смысле выдвижение М.аль-Казыми в качестве независимого кандидата на пост нового премьера вносило определенную интригу в развитие политического процесса в стране. В случае спланированного провала политических фракций в новом парламенте договориться по кандидатуре нового премьера из своих рядов, парламентариям пришлось бы отдать голоса независимому кандидату. Для реализации подобного сценария, по оценке ряда экспертов, достаточно было незначительно изменить представительную конфигурацию нового состава парламента, чтобы максимально усложнить процесс обеспечения «абсолютного большинства» (165+1) для выдвижения собственного кандидата на пост премьер-министра. В этом случае М.аль-Казыми имел неплохие шансы вновь вернуться в премьерское кресло. Выбор кандидатуры М.аль-Каземи представлялся неслучайным. Он уже исполнял обязанности премьера в 2020-2021 гг. М.аль-Каземи оказался единственным премьером, который сумел установить хорошие отношения с парламентом. Ему удалось обеспечить конструктивный баланс в отношениях с Ираном и ключевыми политическими силами Ирака, несмотря на то, что ряд политических сил, голосовавших за него в мае 2020, рассматривали его как представителя «садристского» блока. Он пользовался определенным доверием США, с представителями которых вел переговоры о выводе американских войск из Ирака. В равной степени его поддерживал Иран и проиранские вооруженные формирования Ирака, под контролем которых он контактировал с США. В итоге М.аль-Казыми удалось обеспечить в целом позитивное взаимодействие между Ираком, Ираном и США. Определенные проблемы у М.аль-Казыми могли возникнуть с одобрением его кандидатуры шиитскими общинами Ирака, прежде всего улемами Неджефа, которые, естественно, отрицали какое-либо свое вмешательство в политику. Раскол внутри шиитской общины Ирака и ее духовных лидеров мог осложнить достижение консенсуса по кандидатуре М.аль-Казыми. Как было показано выше, шиитская община Ирака не являлась единой. Она была разделена по линиям экономических и образовательных различий, уровню религиозных и политических взглядов, лояльности различным духовным лидерам. Соперничество между духовными шиитскими лидерами Ирака и расхождения доктринального характера ограничивали масштабы ирано-иракского сотрудничества. Например, аятолла Абуль Касем Хои не являлся поклонником имама Хомейни. Его сторонники и последователи были настроены против Ирана и использовали антииранскую карту для налаживания связей с США после американского вторжения в Ирак. Аятолла али ас-Систани известен своими доктринальными расхождениями с имамом Хаменеи и его концепцией исламской республики. М.ас-Садр придерживается антиамериканских взглядов. Когда американцы закрыли его печатный орган «Аль-Хавза» в 2004 г. его сторонники и милицейские формирования (Армия Махди) устроили беспорядки в Багдаде. У М.ас-Садра сложились напряженные отношения с другими аятоллами М.Хои и Бакир Хакимом. После майских выборов 2018 г. в парламент М.ас-Садр претендовал на роль серьезного политического брокера. Однако его возможности в политическом механизме управления ограничены. М.ас-Садр никогда не был близок к Ирану. В 2008 г. он скрывался в Куме от преследований иракских властей. Однако уже к 2017 г. он позиционировал себя как арабского националиста способного разрешить конфессиональные разногласия в Ираке и даже в Персидском заливе. В июле 2017 г. он посетил КСА, где был принят Мухаммедом бен Сальманом. Среди шиитских группировок Иран имеет близкие связи с Высшим советом исламской Революции в Ираке (ВСИРИ) во главе с аятоллой М.Б.Хакимом, а после его кончины с его родственниками (братом и племянником). Однако семейство Хаким нельзя назвать последовательными сторонниками Ирана. Они самостоятельно ведут дела с арабскими странами и США, а Иран используют их в своих политических целях. Аятолла ас-Систани является сторонником старой шиитской школы и не поддерживает участие духовенства в политике, как это практикуется сегодня в Иране. Таким образом, в силу расхождений в шиитской общине Ирака Ирану трудно управлять ею как единой структурой, не рискуя при этом испортить отношения с ее различными представителями. К тому же, Иран не имеет связей с иракскими суннитами и поэтому не может в полной мере управлять политическим процессом в Ираке. Это чревато серьезными конфликтами с шиитскими общинами Ирака в случае ослабления их власти, ухода в сторону большей светскости, подкупа со стороны арабских стран, угроз в лице США. Политика Тегерана в отношении Багдада учитывает возможность изменения позиции Ирака в случае сильного американского нажима на Багдад и обусловленной финансовой поддержки иракского правительства со стороны США. Одним из завуалированных элементов давления на Иран стало объявление о выводе американских войск из Ирака летом 2021 года. Понятно, что ни один гражданин Ирака не хочет видеть на своей территории иностранные войска. В этой связи возникал вопрос, выведет ли Иран из Ирака войска КСИР и подконтрольные ему вооруженные формирования, общая численность которых составляла, по некоторым данным, около 200 тыс. человек. Подобный вопрос можно было адресовать и вооруженным формированиям ИГ. Собирается ли организация их расформировать и освободить Ирак от своего присутствия. Понятно, что ни Иран, ни ИГ не собираются покидать Ирак. Вооруженные формирования ИРИ и ИГ продолжат там свою деятельность. Внутриполитическая ситуация в Ираке остается весьма напряженной и сложной. Иракская армия в основном состоит из вооруженных формирований подконтрольных Ирану. Со времени американской оккупации Ирака в 2003 г. Ирак постоянно рассматривается в качестве особой «провинции» Ирана. Во многом этому способствовало массированное иранское присутствие в Ираке и заметное влияние Тегерана на политические процессы в этой арабской стране. Таким образом, вывод американских войск из Ирака на пике иранского доминирования и в условиях роста конфессиональной вражды, мог еще сильнее подтолкнуть Ирак в орбиту иранского влияния. Как неизбежное следствие этой ситуации в Ираке укрепятся позиции КСИР и связанных с ним шиитских милиций. На самом деле Ирак сегодня нуждается в укреплении своей национальной армии и сил безопасности. Необходима программа масштабной перестройки иракских вооруженных сил и органов безопасности. Данный процесс должен осуществляться в условиях договоренностей между багдадским правительством и властями Тегерана. В этом контексте весьма любопытным являются действия американского командования в Ираке по смене названия дислоцированных в Ираке американских сил. С середины июля 2021 г. их стали называть как «консультативные» или «советнические» силы, призванные оказать содействие иракским властям в борьбе с ИГ. Данное решение было принято в ходе прошедших во второй половине июля 2021 г. американо-иракских технико-экономических переговоров в рамках стратегического диалога между Багдадом и Вашингтоном в канун предстоящего вывода американских сил из Ирака. В ходе состоявшихся переговоров было решено, что в задачу вновь названных формирований будет входить обеспечение иракской армии воздушной, логистической, советнической поддержкой, а также передача иракским военным части разведывательной информации для борьбы с ИГ. Как следовало из соответствующего заявления Пентагона о характере указанных переговоров с иракскими партнерами, Багдад и Вашингтон выразили понимание необходимости сохранения в Ираке части американских вооруженных сил. Это сделано для того, чтобы оказать поддержку иракским военным в завершении процесса создания полноценных национальных сил безопасности. На самом деле американские войска в Ираке нуждаются в прикрытии от возможных враждебных действий Ирана, в частности повторений атаки БПЛА, как это имело место в июле 2021 г. Смена профиля американской миссии в Ираке расколола экспертное сообщество Ирака. Складывалось впечатление, что США подталкивали Афганистан и Ирак в объятия Ирана и способствовали усилению позиций иранского и шиитского влияния в регионе за счет своих интересов в Арабском мире. Хотя в политике бывает всякое. Возможно, американская администрация изменит свое мнение и примет решение о возвращении части своих войск в Ирак, как она это сделала в Сирии летом 2022 г. Действительно, в течение нескольких последних лет политика США на Ближнем Востоке претерпела ряд трансформаций. По оценке ряда ближневосточных государств, США заметно снизили уровень поддержки своих ключевых союзников в регионе. Особую озабоченность проявляли страны находящиеся в конфронтации с Ираном. Очевидный провал стратегии США на Ближнем Востоке, что было явно видно на примере Афганистана, Сирии, Ирака, давал Ирану фору, чтобы укрепить свои позиции в регионе. Иран играет ключевую роль в событиях в Афганистане, Ираке, Сирии, Ливане, Ливии, Йемене, где во многом пытается определять, в том числе силовым путем, внутренние и внешние процессы в этих странах. Сохраняющаяся вооруженная конфронтация на Ближнем Востоке, события в Сирии, Ливане, Ираке, Афганистане, Тунисе особенно беспокоит арабские монархии Персидского залива, которые опасаются повторения некоего подобия «арабской весны». Подобные опасения арабских монархий Персидского залива имели достаточно обоснованный характер. В последние годы Персидский залив стал превращаться в новый район конфронтации между Ираном и Израилем. Подписание «соглашений Авраама» летом 2020 отражало новый тренд развития ситуации в регионе. Попытки арабо-израильского примирения вызвали неоднозначную реакцию Тегерана. По оценке иранских военных, Израиль стремился превратить Бахрейн и ОАЭ в новый плацдарм для ведения активной разведывательной деятельности против Ирана. Иран планировал усилить свое военное присутствие в прибрежных водах Бахрейна и начать проводить спецоперации на его территории. Особую активность в этом вопросе проявлял КСИР. Арабские монархии Персидского залива хорошо знают, что КСИР обладает достаточно обширным запасом методов и средств, чтобы обойти практически любые препятствия и подорвать идущие вразрез иранским интересам соглашения на региональном уровне. Когда речь шла об интересах национальной безопасности Ирана, Тегеран не брезговал пользоваться логистической и военной поддержкой радикальных исламских организаций, в том числе, «Аль-Каиды» в проведении операций против Израиля и США. Одним из требований, которые США предъявляли Ирану в рамках переговоров по ядерной программе, был полный отказ ИРИ от каких-либо контактов с «Аль-Каидой». На деле США хотели бы развернуть Иран против организации и заставить Тегеран вступить в общий фронт борьбы с «Аль-Каидой». В такой ситуации, арабские монархии Персидского залива опасались, что примирение с Израилем может породить иные виды угроз и косвенно способствовать расширению иранской «оси сопротивления» с привлечением в нее новых элементов, в том числе и «Аль-Каиды». На самом деле, реакция ИРИ на процесс арабо-израильского примирения, показывала определенную геополитическую оторванность, одинокость Ирана и его зажатость между арабскими стремлениями и израильскими амбициями. Ирану, возможно, следовало бы принять нейтральный курс в отношении этой проблемы и снизить свои геополитические амбиции в этом субрегионе, чтобы таким образом избежать манипуляций со стороны третьих стран, прежде всего, арабских государств. Однако с учетом складывающейся в регионе ситуации, Иран действует в точности наоборот. Для арабских монархий Персидского залива этот вопрос приобретает особую актуальность в связи с неудавшейся попыткой нормализации отношений Ирана с КСА. Несмотря на десятилетиями наработанный общий негативный фон в отношениях между Эр-Риядом и Тегераном, в обеих странах всегда были силы несогласные с враждебным курсом КСА в отношении ИРИ. Непростая история арабо-иранских отношений и религиозный фактор оказывали значительно большее влияние на этот процесс, чем в случае нормализации отношений Ирана с другими арабскими странами. Ваххабизм как государственная идеология КСА определил заведомо отрицательное отношение саудовских властей к Ирану. Часть властной элиты КСА, близкая к Мухаммеду бен Сальману считала, что если ему удастся реализовать планы общественного переустройства королевства путем новой самоидентификации саудовского социума на основе идей партикулярного национализма, прежний характер связи дома Аль-Сауд и ваххабизма может измениться. Прошедшая в сентябре 2021 г. в Багдаде серия саудовского-иранских встреч могла в недалекой перспективе дать определенные результаты в плане нормализации двусторонних отношений. В Иране уже порядком устали от политической игры США, которые одновременно оппонировали Ирану и пытались возобновить с ним переговорный процесс по «мирному атому». Подобные действия США были продиктованы в первую очередь несогласованностью действий внутри американской администрации и отсутствием внятной общей позиции США и их европейских партнеров. После того как США демонтировали и вывезли с территории КСА комплексы ПВО «Пэтриот», внутри саудовского руководства окончательно сформировалось убеждение что в сегодняшней ситуации на Ближнем Востоке Эр-Рияд уже не может целиком полагаться на США в вопросах защиты своей национальной безопасности и обеспечения саудовских интересов в регионе. Что же касается вооруженного конфликта в Йемене, то Иран и КСА в случае достижения согласованного политического решения были вполне способны самостоятельно его урегулировать. Нормализация ирано-саудовских отношений могла кардинально изменить характер системы международных отношений и региональной политики, баланса сил на Ближнем Востоке, причем, не в интересах США. Дипломатический кризис между КСА и Ливаном глубокой осенью 2021 г. поставил под вопрос примирение между Эр-Риядом и Тегераном. С учетом этого, ряд влиятельных арабских государств планировали создание собственной системы региональной безопасности с участием Израиля, Египта. Ирака и Сирии. Таким образом, аравийские монархии пытаются ослабить иранское влияние в Сирии и Ираке. Со своей стороны, Тегеран стремится не допустить создания подобного рода альянсов, тем более с участием Дамаска и Багдада. Иран обеспокоен стремлением арабских стран снизить уровень иранского присутствия в Сирии и Ираке. Арабских лидеров также настораживает, что за годы кризиса Иран обрел достаточно большое влияние и серьезно укрепил свои позиции в Ираке и Сирии. Стремление арабских стран вывести Сирию и Ирак из выстроенного Тегераном пояса исламского сопротивления за счет примирения с Израилем и попытки ослабить позиции «Хизбаллы» на юге Ливана путем завершения процесса демаркации границ вызывают особую настороженность в Иране. 24 марта 2022 г. министр иностранных дел ИРИ посетил Дамаск и Бейрут. Высокопоставленный иранский представитель уверил руководителей Сирии и Ливана, а также глав шиитских милиций и общин, что Иран не намерен менять характер своей политики в регионе даже в случае успешного завершения переговоров в Вене. Неожиданный визит президента САР Б.Асада в Тегеран в июне 2022 г. возможно, перечеркнул арабские планы в отношении Дамаска. В конечном итоге, приоритетом иранской политики является подписание соглашения по ядерной программе и снятие санкций наложенных США. В этом случае Иран сможет продолжить работы над своим ядерным проектом и несколько облегчить внутриполитическую ситуацию в стране. На данном этапе достижение этих двух приоритетных задач может обеспечить внутреннюю поддержку внешней политики ИРИ на Ближнем Востоке и позволит Тегерану добиться еще больших результатов. Действуя в рамках этой логики поведения, Тегеран намерено обостряет ситуацию в арабских странах, где иранские позиции особенно сильны. Таким образом, Иран стремится выиграть время и завершить свои проекты по укреплению позиций в Сирии, Ливане, Ираке, Йемене. Подобная тактика действий чревата высокими рисками, но в определенных обстоятельствах может позволить Тегерану сорвать большой внешнеполитический куш. Решиться на подобные действия могут руководители подверженные неким мессианским идеям и имеющие высокие идеалы. Приход на президентский пост в Иране Э.Раиси, который известен своими тесными связями с силовиками и сторонниками жесткой линии в политических и гражданских институтах, возможно, укрепил имперское сознание в иранском руководстве, которое искусственно подогревается иранским духовенством. Таким образом, формируется религиозно-идеологическая основа иранской силовой политики на Ближнем Востоке, прежде всего в Ираке и Сирии.