В 2022 году исполняется 51 год с момента установления дипломатических отношений между КНР и Турцией. Комплексный анализ современного состояния их диалога необходим как в контексте отношений сторон с Европейским союзом, так и в связи с увеличением геополитического значения роли Китая в мировой экономике, а также в свете претензий Турецкой Республики на роль регионального лидера, способного к независимым шагам на международной арене и распространяющего свое влияние далеко за пределы собственной территории.
Политические отношения
На протяжении длительного времени основной причиной напряженности в китайско-турецких отношениях являлась поддержка Турцией уйгуров, уходящая корнями во вторую половину XIX века, когда Османская империя оказывала материальную помощь Якуббеку в создании государства в Восточном Туркестане, территория которого ранее перешла под контроль Цинской империи. После того как Восточный Туркестан вошел в состав КНР, Турция выступала убежищем для уйгурских политических деятелей, преследуемых в Китае, и со временем стала территорией размещения крупнейшей уйгурской диаспоры.
Установление дипломатических отношений стало возможным на фоне активизации китайско-американского диалога. Тем не менее, с 1971 года до конца 1990-х годов сотрудничество Китая и Турции оставалось поверхностным. В 2002 году, после прихода к власти Партии справедливости и развития (ПСР), Турция значительно активизировала свою международную активность, провозгласив в качестве основы своей внешней политики демократические принципы и продолжив развивать отношения не только с западными странами, но и с другими партнерами. Это вызвало ответный интерес Китая, которого привлекало прежде всего выгодное геостратегическое положение Турции и возможность использовать ее потенциал для проникновения на европейский рынок.
Интенсификация диалога на высшем уровне сопровождалась ростом торгового и инвестиционного сотрудничества, сотрудничества в военной сфере. Одновременно Турция смягчила официальную позицию по уйгурскому вопросу. В 2015 году, после сообщений о запрете соблюдения поста в месяц Рамадан в Синьцзяне, МИД Турции выразил протест, на который Китай резко отреагировал. Однако вскоре отношения вернулись в нормальное русло. В феврале 2019 года критика в адрес Китая возобновилась: в Совете ООН по правам человека в Женеве министр иностранных дел Турции Мевлют Чавушоглу назвал сообщения о нарушениях прав человека в отношении уйгуров и других мусульманских общин в СУАР КНР серьезным поводом для беспокойства. А за несколько дней до того Министерство иностранных дел Турции выпустило заявление, осуждающее политику ассимиляции уйгуров. Однако заметим, что произошло это лишь после нескольких месяцев массовой кампании осуждения Китая в европейской и американской прессе.
В 2017 году Китай и Турция подписали вызвавший бурю протестов Договор об экстрадиции, согласно которому стала возможна выдача преступников даже в случае, если содеянное ими квалифицируется как криминальное деяние лишь в одной из двух стран. Однако он был ратифицирован только Китаем в декабре 2020 года, поскольку турецкие власти продолжают испытывать серьезное давление изнутри по вопросу поддержки уйгуров. Например, в 2016 году в Турции арестовали видного уйгурского политического деятеля Абдулкадира Япчана, выдачи которого с 2001 года добивался Китай. Арест вызвал массовые протесты, в результате чего в 2019 году Япчан был освобожден.
В 2016 году в Турции, как известно, произошла попытка военного переворота, которая привела к значительному ухудшению отношений Р.Т.Эрдогана со странами Запада. В Турции возникли серьезные экономические проблемы и сомнения в необходимости вступления в Евросоюз. Усилилась антизападная риторика, которая, учитывая сближение Турции и Китая, дает повод экспертам говорить о повороте Турции на Восток и ее отходе от прозападного курса.
После попытки военного переворота руководство КНР направило заместителя министра иностранных дел Чжан Мина в Турецкую Республику для прояснения случившейся ситуации. Это был первый визит представителя МИД какого-либо государства в Турцию после попытки дестабилизации ее внутриполитического положения. В конце 2017 года Р.Т.Эрдоган, чтобы продемонстрировать заинтересованность Анкары в развитии более тесных связей с Пекином, назначил одного из своих ключевых советников Абдулкадира Эмина Онена, бывшего депутата ПСР и опытного бизнесмена, послом Турции в КНР.
В ответ Китай в 2018 году, когда курс лиры упал более чем на 40%, предоставил правительству Турции 3,6 млрд долл. в виде кредитов для текущих энергетических и транспортных проектов. В июне 2019 года после муниципальных выборов в Стамбуле, которые продемонстрировали ослабление поддержки Р.Т.Эрдогана, ЦБ Китая выделил Турции еще 1 млрд долл. в соответствии с соглашением о валютном свопе 2012 года.
В июле 2018 года на саммите БРИКС в ЮАР, где президент Турции находился в качестве председателя Организации исламского сотрудничества, он выразил заинтересованность Турции в установлении более тесных связей с БРИКС и даже предложил новое название, которое можно было бы использовать, если Турция присоединится – BRICST. А во время своего визита в Китай в июле 2019 года Р.Т.Эрдоган подчеркнул, что Турция не позволит никому вбить клин в ее отношения с Китаем.
В 2020 году, когда экономическая ситуация в Турции вновь обострилась на фоне COVID-19, Пекин в июне разрешил турецким компаниям, страдавшим от нехватки валюты, использовать китайский юань для торговых платежей. А в ноябре Турция заключила с Китаем соглашение о покупке 100 млн доз вакцин, разработанных Sinovac Biotech.
Улучшение отношений Турции с Китаем особенно заметно на фоне продолжающегося ухудшения отношений Турции с США, которое углубилось с приходом в Белый дом администрации Дж.Байдена, открыто заявляющего о поддержке турецкой оппозиции. Складывается впечатление, что США не боятся окончательно испортить отношения с Турцией. Так, 24 апреля 2021 года Дж.Байден официально назвал «геноцидом армян» те события, которые предыдущие американские президенты осторожно называли армянским термином Metz Yeghern («великая резня»).