по материалам Фонда Карнеги
Военное вмешательство России в Сирию в 2015 году изменило динамику гражданской войны в этой стране, которая началась как гражданское восстание в 2011 году и переросла в вооруженный конфликт в следующем году. Вмешательство в конечном счете положило конец стремлениям сирийских оппозиционных групп и их международных покровителей свергнуть режим и позволило президенту Башару Асаду вернуть территорию, которую он потерял из-за повстанцев. Поворотный момент наступил в 2016 году. С помощью России, особенно ее военно-космических сил, Дамаск начал военную кампанию в июне того же года; к декабрю, когда операция завершилась, правительственные силы отбили Алеппо. Эта победа ознаменовала прелом на поле боя в пользу режима. Также в 2016 году Турция, которая с 2014 года служила центром международной гуманитарной помощи, предназначенной для Сирии, установила гораздо больший контроль над этим процессом, превратившимся в одну из крупнейших и самых сложных кампаний по оказанию гуманитарной помощи в истории. Это, наряду с тем фактом, что перемещение многих сирийцев в Южную Турцию и удерживаемый повстанцами северо-запад Сирии переместил значительную экономическую активность между Турцией и Сирией от Алеппо до пограничных районов, и сослужил хорошую службу Анкаре в ее усилиях по обеспечению экономической жизнеспособности северных зон, которые она впоследствии выделила из Северной Сирии для присоединенных к Турции. Позже, в 2016 году, Турция начала свою первую из нескольких военных кампаний в Сирии; «Щит Евфрата», которая привела к созданию одноименной зоны, контролируемой Турцией, на северо-западе страныи символизировала новый и решительно интервенционистский подход Анкары к сирийскому конфликту. Реваншизм сирийского режима и интервенционизм Турции побудили Россию, Турцию и Иран начать Астанинский мирный процесс в конце 2016 года. Астана также стала началом кантонизации приграничных районов Сирии. По мере того, как Дамаск и его союзники отвоевывали территорию (в основном с согласия Турции), оппозиция и ее социальная база все больше концентрировались в дружественном Турции Идлибе, расположенном в северо-западной части страны и управляемом исламистской группировкой «Хайат Тахрир аш-Шам» (ХТШ, запрещена в России). Фактически, с демографической точки зрения, Идлиб превратился в эпицентр внутреннего перемещения в Сирии, где миллионы людей оказались в результате бегства или высылки. В последующие годы, отчасти благодаря договоренностям, достигнутым в Астане, Турция намерена создать две дополнительные зоны влияния на северо-западе Сирии, Африн в 2018 году и «Источник мира» (названный в честь одноименной турецкой военной операции) в 2019 году, и укрепить свое военное присутствие в Идлибе. Наконец, когда угроза, исходящая от «Исламского государства» (ИГ, запрещено в России), отступила в 2016 году, Силам демократической Сирии (СДС), в которых доминируют курды, и их гражданскому крылу при содействии Соединенных Штатов удалось установить контроль над значительной частью территории на северо-востоке Сирии независимо от Астанинской тройки и несмотря на ее противодействие. Результатом всего этого является то, что сегодня северные пограничные районы Сирии распределены между различными центрами силы. От востока до запада эти регионы в разной степени самоуправляемы, хотя четыре из них поддерживаются Турцией и даже зависят от нее. Кантонизация не скоро будет обращена вспять, но в самих кантонах могут по-прежнему происходить различные корректировки. Недавние переговоры между Турцией и режимом Башара Асада при посредничестве России только подчеркнули непрерывность этого процесса. Несмотря на сильное землетрясение, обрушившееся на Турцию в феврале 2023 года, и его тяжелые последствия, встречи между официальными сирийскими и турецкими лицами при посредничестве России не прекратились. Это связано с тем, что ситуация в четырех северо-западных кантонах Сирии и даже в стране в целом представляет собой серьезную точку давления для Анкары, которая знает, что она не сможет стабилизировать границу, не достигнув взаимопонимания с режимом Асада. Главным результатом любого такого понимания, даже если оно предполагает корректировку границ любого или всех северо-западных кантонов, будет фактическая легитимизация кантонизации в турецко-сирийских пограничных районах. С экономической точки зрения потеря Дамаском значительных участков территории означала, что способ экономической деятельности в этих районах претерпел серьезные изменения. На северо-западе пограничные переходы с Турцией стали главными воротами во внешний мир с точки зрения мобильности людей, гуманитарной помощи и коммерческих товаров. До 2011 года Алеппо был главным экономическим и административным центром Северо-Западной Сирии. Однако в конце 2012 года Алеппо оказался на обочине, поскольку был разделен между режимом Асада и его противниками. Экономическая активность переместилась в северные приграничные районы, и Турция стала основным источником или каналом коммерческой деятельности. Действительно, сформировалась многомиллиардная трансграничная экономика. В 2014 году турецкий коммерческий экспорт в Сирию через северо-запад составил около 1,8 млрд долларов, почти достигнув уровня, существовавшего до 2011 года, после резкого падения в 2012 году. С коммерческой точки зрения Южная Турция, особенно Газиантеп, стала важным направлением для деловых кругов Сирии. Многие сирийцы перенесли свои деловые операции в Турцию, но продолжали поставлять товары на те же рынки, такие как Ирак и страны Персидского залива, со своей новой базы. По сути, сирийцы, переселившиеся в Южную Турцию, становились не только частью экономики Турции, но и частью экономики удерживаемого повстанцами северо-запада Сирии. Наряду с ростом трансграничной экономики, базирующейся в Турции, возрастала роль Турции как стартовой площадки для все больших объемов гуманитарной помощи, направлявшейся в Сирию. Первоначально большая часть помощи, поступавшей в страну, направлялась через Дамаск и в соответствии со спецификациями режима. Организации Объединенных Наций (ООН) и международные неправительственные организации (МНПО), которые действовали из сирийской столицы, имели ограниченный доступ на север. Отчасти это было связано с трудностями материально-технического обеспечения, но также и с тем, что режим блокировал доставку трансграничной помощи (помощи, которая сначала поступает в Дамаск, а затем в районы оппозиции через линию фронта или линии соприкосновения), а также отклонил трансграничную помощь в районы, удерживаемые повстанцами, как нарушение соглашения и суверенитета страны. Однако, начиная с середины 2013 года, усилилось давление на ООН с целью разрешить трансграничную помощь из Турции без предварительного одобрения режима пытались крупные организации, такие как «Врачи без границ» и «Друзья Сирии», коалиция западных и арабских стран, которые поддерживали оппозицию. В июле 2014 года Совет Безопасности ООН принял резолюцию 2165, которая разрешила трансграничную доставку помощи из нескольких стран, включая Турцию, без согласия сирийского правительства. Это был важный поворотный момент. Он заложил правовую основу для непосредственной деятельности ООН в районах, не подпадающих под действие режима, и, что, возможно, более важно, обеспечило юридическое прикрытие тем организациям, которые уже оказывали такую трансграничную помощь в той или иной форме. Вклад ООН в 2014 году, когда была принята резолюция 2165, оставался скромным. Несмотря на то, что роль ООН с годами росла, львиная доля трансграничной помощи по-прежнему оказывалась организациями, не входящими в систему ООН. Анкара облегчила процесс доставки помощи, позволив Южной Турции стать центром трансграничного реагирования, не навязывая множество правил и предписаний МНПО. Она также участвовала в организации доставки помощи в Сирию. Так называемая «операция с нулевой точкой» иллюстрирует эту роль посредника. В документе Красного Полумесяца объясняется, что метод работы с «нулевой точкой» был запущен в августе 2012 года. МНПО, которые хотели направить Сирии помощь «натурой», могли бы сделать это только в координации с Турцией и Управлением по управлению (AFAD) и TRC, которые оформляли товары и перевозили их на грузовиках TRC до «нулевой точки» — назначенного пункта пересечения границы с Сирией, такого как Баб аль-Хава или Баб аль-Саламе. Если требовалось предварительное разрешение от вали (губернатора турецкой провинции), Красный Полумесяц содействовала этому. В «нулевой точке» грузовики Красного Полумесяца разгружались, а их груз перегружался на сирийские грузовики, нанятые принимающей стороной — организацией по оказанию помощи внутри Сирии. Эти объемы не были чем-то незначительным. Например, в 2014 году Красный Полумесяц содействовала перемещению гуманитарных грузов на сумму 220 млн долларов. Эта система сохранялась долгое время после принятия резолюции 2165 в середине 2014 года, которая санкционировала трансграничную помощь ООН. Роль Турции тогда фактически завершалась в «нулевой точке», где, по сути, международное гуманитарное сообщество встретилось с сирийскими партнерами-исполнителями. На бумаге процедура включала проверку турецких властей товара и проверку безопасности принимающего партнера. Тем не менее, многие источники предполагали, что у этого механизма были недостатки. Во-первых, появилась возможность доставлять помощь в Сирию без предварительной координации, например, непосредственно в Баб-эль-Хава. Во-вторых, даже при координации во многих случаях отсутствовал тщательный мониторинг со стороны Красного Полумесяца или AFAD. Более того, в Турции не было механизма для отслеживания того, куда на самом деле попадает помощь после пересечения границы. В 2014 году Турция постепенно начала применять более практический подход к вопросу оказания гуманитарной помощи. Позже стало очевидно, что это произошло потому, что Анкара стремилась осуществлять надзор и даже управлять поставками помощи, в отличие от содействия работе МНПО. Причина этого заключается в том, что, по мнению агентства, эти МНПО поддерживали тесные связи с западными спецслужбами, мало уважали турецкое государство и даже подрывали национальные интересы Турции, поддерживая контролируемые курдами районы в Сирии. Например, Анкара подтолкнула МНПО к официальной регистрации. Затем, в 2015 году, она потребовала, чтобы ее сотрудники получили разрешение на работу. В том же году, как только заработал новый трансграничный механизм ООН, Анкара создала новую систему регистрации, в соответствии с которой МНПО должны были зарегистрироваться и получить одобрение соответствующих органов. В 2016 году гайки закрутились еще сильнее: власти проводили внезапные проверки и появлялись в офисах МНПО для опроса сотрудников и просмотра документов. Турция также пресекла неофициальные денежные переводы «хавалы», которые способствовали переводу крупных сумм денег без бумажного следа. Кульминация наступила в феврале–марте 2017 года, когда Корпус милосердия, крупная американская организация, которая действовала из Турции и утверждала, что оказывает помощь до 500 000 человек в месяц на севере Сирии, была выгнана без объяснения причин. Изгнание Корпуса милосердия совпало с первым прямым военным вмешательством Турции в Сирию в рамках операции «Щит Евфрата» в 2016 году. За этим последуют еще две такие кампании, одна в 2018 году, а другая в 2019 году. В ходе этих трех крупных военных операций, во всех из которых участвовали поддерживаемые Турцией сирийские повстанцы наряду турецкими войсками, было образовано три кантона на северо-западе Сирии («Щит Евфрата», Африн и «Мирная весна»). Однако важно отметить, что одного этого было недостаточно для обеспечения жизнеспособности этих кантонов. Это качество во многом проистекало из существовавших ранее, порожденных войной явлений широкомасштабной трансграничной коммерческой деятельности и каналов международной помощи, которые все чаще контролировались Турцией. Действия Анкары не были спонтанными. Например, операция «Щит Евфрата», первая из трех военных кампаний, была проведена в результате тесной координации с Москвой. В свою очередь, Россия смогла поддержать усилия сирийского режима по возвращению удерживаемого повстанцами Восточного Алеппо, не беспокоясь о негативной реакции со стороны Турции. Как оказалось, прямое вмешательство России в конфликт лишило оппозицию шансов на свержение режима, позволив Дамаску вернуть себе большие куски территории, которые он утратил к повстанцам и оттеснил последних в северо-западную часть Сирии. Сегодня режим Асада является единственным местным игроком, способным расширить свой территориальный контроль. Тем не менее, никакое такое расширение не может произойти без предварительной договоренности с региональными и международными державами, которые поддерживают кантоны на севере. Любая односторонняя попытка режима захватить кантон привела бы его к конфликту с Турцией (в случае «Щита Евфрата», Африна, «Источника мира» и контролируемого ХТШ Идлиба) или Соединенными Штатами (которые поддерживают СДС на северо-востоке). Более того, даже если Дамаск придет к какому-то соглашению с Анкарой — скажем, при посредничестве России — о значительном расширении своего контроля на удерживаемом повстанцами северо-западе, он не сможет управлять этим районом как единым целым.
Продолжающаяся борьба режима за управление Дераа с 2018 года является лучшим свидетельством этого тезиса. Дамаску удалось обезопасить определенные стратегические дороги и активы, устранить соперников и добыть ресурсы, но он не может эффективно контролировать всю территорию Дераа. В декабре 2016 года, во время проведения операции «Щит Евфрата», Россия, Турция и Иран установили рамки переговоров по Северо-Западной Сирии. Названный Астанинским мирным процессом этот рамочный документ был запущен с учетом двух взаимосвязанных целей. Первая заключалась в маргинализации Женевского мирного процесса, который не принес никаких результатов. Вторая состояла в том, чтобы обеспечить платформу для России, Турции и Ирана для переговоров друг с другом по Сирии, особенно на северо-западе. Теперь Турция смогла переключить свое внимание с поддержки проекта сирийской оппозиции по свержению режима Асада на то, как решить, по ее мнению, курдскую проблему и другие проблемы на своей южной границе. Это происходило в координации с Ираном и Россией, чье сотрудничество в рамках Астанинских соглашений дало Турции определенную гибкость, когда дело дошло до ее вариантов действий на северо-западе Сирии. В годы, последовавшие за «Щитом Евфрата», Турция провела еще две военные операции в соответствии с Астанинскими договоренностями. В 2018 году она вытеснила Отряды народной обороны (YPG), в которых доминировали курды из Африна, где преобладает курдское население, в процессе создания второго сирийского кантона, подчиненного Турции. А в 2019 году Турция выделила пограничный кантон Пис-Спринг протяженностью 30 километров из района, находящегося под контролем СДС, костяком которого являются YPG. Кроме того, через Астану турецкие войска усилили свое присутствие в Идлибе, которым управляла ХТШ, но который попал под турецкую защиту. Помимо своей военной деятельности, Анкара вывела свои гуманитарные функции, функции по стабилизации и управлению на новый уровень. Например, вплоть до вмешательства Турции в Сирию Красный Полумесяц подчеркивал, что ее операции по оказанию помощи с августа 2012 года проводились «без нарушения их [сирийцев] пограничных прав». Но когда Турция продвинулась на северо—запад Сирии — с операцией «Щит Евфрата», за которой последовала операция в Африне в 2018 году и «Мирная весна» 2019 года — она в одностороннем порядке изменила форму международно-признанной границы. Турецкие войска расширили существующие небольшие пограничные переходы и открыли новые. Примечательно, что контрольно-пропускные пункты Джараблус и Эр-Раи в районе операции «Щит Евфрата» были расширены для использования в качестве гражданских, гуманитарных и коммерческих контрольно-пропускных пунктов в ноябре 2016 года и мае 2017 года, соответственно. Кроме того, в отличие от первых лет оказания помощи, Турция внимательно следила за тем, что и кем ввозится через пограничные переходы. Тем временем в Сирии контролируемые Турцией районы были присоединены к ближайшей турецкой провинции (вилайету), а губернаторы стали фактическими администраторами этих регионов. Например, вскоре после завершения операции «Щит Евфрата» мэр Газиантепа посетила Джараблус, высоко оценив успехи своей страны в улучшении муниципальных услуг. Подобные визиты турецких официальных лиц, в том числе высокопоставленных, таких как министр внутренних дел, стали обычным явлением и отражали растущее влияние Турции в регионе. На практическом уровне турецкие власти назначили «помощников губернаторов» в качестве посредников между турецкими губернаторами и местными советами в Сирии. В целом, эти турецкие чиновники пользуются большим авторитетом у местных жителей. Некоторые секторы непосредственно контролируются соответствующими министерствами Турции, сотрудники которых координируют свои действия с местным сирийским персоналом, а также турецкими структурами, действующими в Сирии. Например, в районе операции «Щит Евфрата» Турция с 2016-2017 годов монополизировала некоторые секторы, такие как образование и здравоохранение, а также управление лагерями в определенных районах, особенно в Африне и районе операции «Источник мира». Кроме того, турецкий частный сектор является неотъемлемой частью усилий Турции по стабилизации на севере Сирии. Например, 30 турецких строительных фирм реализовали инфраструктурные и жилищные проекты. Телекоммуникации — это еще один бизнес, в который турецкие частные фирмы инвестируют через специально подобранных местных партнеров, которые, по словам одного из таких инвесторов, заботятся о сирийской стороне бизнеса. Когда дело доходит до гуманитарной помощи, AFAD владеет ключами к контролируемым Турцией районам на северо-западе Сирии. Чтобы любая организация могла работать в любом из трех кантонов, контролируемых Турцией, она должна быть зарегистрирована в Турции и координировать свои действия с различными турецкими правительственными органами. Пожалуй, наиболее ярко это проявляется в Африне. Любая организация, работающая в Африне, должна быть зарегистрирована в Турции и координировать свои действия с AFAD. В Африне действует около пятидесяти организаций, все они либо турецкие (такие как IHH, Hayat и TRC), либо сирийские (Аль-Амин, БАХАР, САМС, Ихсан и так далее). Все они действуют в соответствии с политикой Турции и получают финансирование по каналам, проверенным Анкарой. По сути, она создала параллельную систему помощи, которая работает параллельно с существующей (возглавляемой ООН и западные МНПО) в своеобразных отношениях, характеризующихся сотрудничеством и борьбой за власть. Например, из-за противодействия Запада турецкой военной операции, в результате которой был создан кантон за пределами Африна, ни одна организация, получающая финансирование от западных правительств, не имеет разрешения на работу там. Сценарий «Мирной весны» был похож на Африн по политическим причинам, главным образом связанным с курдским фактором и решением Турции начать операцию, несмотря на противодействие Запада. Но другое сходство заключается в том, что Турция стремилась диктовать, каким образом помощь должна поступать в регион. Это ставило его в противоречие с крупными МНПО и ООН, которая выступила против политизации помощи со стороны Турции. В районе операции «Щит Евфрата» западные системы помощи по-прежнему действуют наряду с системами Турции. Например, операции ООН продолжаются в лагерях для внутренне перемещенных лиц в сотрудничестве с МНПО и сирийскими организациями и без особого вмешательства Турции. Тем не менее, особенно с 2021 года, Турция иногда отказывалась от грузов гуманитарных организаций или диктовала условия доставки. Поступая таким образом, вместо того, чтобы позволять иностранным организациям по оказанию помощи, которым она не доверяла, возглавлять такие операции, Анкара могла гарантировать, что именно турецкие агентства будут управлять и осуществлять программы на местах. Кроме того, Анкара руководствовалась желанием противостоять курдскому присутствию в регионе, предотвратить новые волны перемещения и даже вернуть сирийских беженцев на север Сирии. По словам министра внутренних дел Турции, к концу 2022 года около 500 000 сирийцев уже «добровольно» вернулись в Сирию (цифра, которая не может быть проверена независимо). Президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган также несколько раз упоминал, что его страна работает над возвращением 1 млн сирийцев примерно в 200 000 домов по всей стране. в разных местах на северо-западе Сирии, причем расходы покрываются за счет иностранной помощи. Несмотря на проблемы и дефицит, особенно в начале года, гуманитарные и другие проекты Турции во многих отношениях предотвратили дальнейшее ухудшение ситуации в этих северо-западных районах и улучшили доступность продовольствия, электричества, жилья, банковских услуг, образования и здравоохранения. Безусловно, подход Турции был политическим, а не просто гуманитарным. Это было продуманное усилие, порученное высокопоставленным должностным лицам (высшему руководству AFAD, Министерству внутренних дел) для стабилизации ситуации в регионе в сотрудничестве с некоторыми предпочтительными организациями по оказанию помощи. По большому счету, это сработало. Более того, интервенционизм Турции позволил ей играть важную роль в судьбе северо-западных пограничных районов Сирии.
Став убежищем для тех, кто либо не мог сосуществовать с режимом, либо был им отвергнут, удерживаемый повстанцами северо-запад превратился в эпицентр внутреннего перемещения. Основным фактором, способствующим этому стали кампании режима по осаде, бомбардировкам и выселению, которые он проводил в период с 2016 по 2018 год против частей нескольких удерживаемых оппозицией анклавов по всей Сирии: Восточная Гута, Дума, сельский Хомс и другие. По мере того, как режим наступал на эти анклавы, часть населения была выселена или бежала на северо-запад. Несмотря на то, что такой процесс способствовал захвату режимом этих ранее антирежимных районов, он сделал будущий захват северо-запада намного более трудным и маловероятным. На самом деле, если у сирийского режима и были какие-то иллюзии по поводу возвращения четырех кантонов на северо-западе, то его опыт в Дераа, который менее сложен в социально-политическом плане и менее густонаселен, несомненно, развеял эти иллюзии. Хотя Россия выступила посредником в сделке, которая помогла режиму восстановить свою власть над этим удерживаемым повстанцами регионом на юге Сирии в 2018 году, Дамаску по-прежнему не хватает полного контроля, и он сталкивается с ожесточенным сопротивлением. За прошедшие несколько лет ему удалось расширить свой военный контроль и контроль безопасности над городскими районами мухафазы Дераа с важной инфраструктурой, убедить местные сети (включая бывших членов вооруженной оппозиции) перейти на его сторону и ликвидировать некоторых своих оппонентов Однако хронический конфликт подорвал способность режима управлять страной и предоставлять основные услуги. Таким образом, по сути, подход режима был секьюритизирован; Дамаск пытается осуществлять контроль, не имея возможности управлять территориями и населением, которые он контролирует. Режим подавил оппозицию в 2018 году с помощью России, но не сразу восстановил контроль над Дераа. Несколько анклавов, в первую очередь район Бусра аш-Шам, части города Дераа и район Тафас остались в руках бывших оппозиционных группировок, которым, благодаря сделке при посредничестве России, было разрешено сохранить свое легкое вооружение. В период с 2018 по 2021 год режим провел несколько военных операций, в результате которых он ликвидировал, включил в свои ряды или изгнал (на северо-запад) элементы этих групп. Режим обладал способностью мобилизовать свои силы, закрепиться в определенном регионе и добиться военного успеха, однако он не мог и до сих пор не может претендовать на эффективный контроль над крупной провинцией, в которой проживает много людей, недовольных режимом. Даже сегодня в таких районах, как Нава, Джасем и Дараа аль-Балад, силы безопасности режима запираются в своих зданиях или казармах с наступлением темноты, опасаясь нападения. Эта ситуация, которая сродни войне низкой интенсивности, способствует нестабильности в регионе. Перед лицом этой реальности режим, с одной стороны, стремился контролировать стратегическую инфраструктуру, приносящую доход, а с другой — применял подход безопасности для подавления инакомыслия. Например, силы режима захватили контроль над контрольно-пропускным пунктом Насиб на границе с Иорданией в 2018 году (после потери его в апреле 2015 года), тем самым соединив Дамаск с Иорданией. С 2018 года коммерческие перевозки увеличились, принося доход государству, а также силам режима, которые охраняют дороги и вымогают деньги у торговцев, перевозящих товары и даже обычных автомобилистов. С 2018 года несколько группировок в аппарате военной безопасности режима поочередно контролируют шоссе, иногда сражаясь друг с другом за его контроль. В январе 2023 года 4-ая бронетанковая дивизия, возглавляемая младшим братом Башара Асада Махером, захватила это КПП. Подход режима, ориентированный на обеспечение безопасности в Дераа, оказал глубокое влияние на местные структуры управления. Это отражается в изменении роли и функций мэра (раис аль-баладийя) данного города. До 2011 году мэры в качестве технократов и бюрократов предоставляли услуги своим избирателям. Сегодня они взяли на себя более защищенную роль в сотрудничестве со спецслужбами, которая включает в себя подавление инакомыслия. Например, мэр Инхиля Ясин аль-Замель, как сообщается, связан с отрядом убийц, в который входят бывшие бойцы оппозиции и который нацелен на местных жителей, настроенных против режима. Он сам подвергся по меньшей мере четырем попыткам убийства за свое сотрудничество со службами безопасности. В Дераа наблюдается постоянно растущая тенденция, вызванная банкротством штата, когда местные жители собирают деньги, так как государство не может выполнять свою роль поставщика основных услуг. Уже в 2019 году поступали сообщения о том, что отдельные лица платили за починку опор электроснабжения, покупку кабелей и найм рабочих для протягивания государственных линий электропередачи к своему дому. В январе 2023 года жители и экспатрианты Даэля, города в Дераа, собрали 1,2 млрд сирийских фунтов стерлингов (около 18 000 долларов) на улучшение базовых услуг. Аналогичным образом, во время недавней нехватки топлива городской совет Инхила обратился к местным жителям с просьбой собрать средства для покупки топлива для мусоровозов.
Не считая более отдаленного кантона «Мирная весна», на который Дамаск, похоже, не имеет планов, удерживаемые повстанцами Идлиб, Африн и «Щит Евфрата» вместе взятые по меньшей мере в четыре раза больше территории, отвоеванной режимом на юге Сирии в 2018 году, и примерно в 5,4 раза густо населеннее. Кроме того, в регионе социально-политическая ситуация гораздо сложнее, чем в Дераа. Даже если сирийский режим нападет на силы повстанцев и разгромит их, управление этим районом, скорее всего, окажется невозможным. Опыт режима заключается в управлении с помощью вооруженных сил и служб безопасности, поскольку сирийские государственные институты в значительной степени утратили свою способность управлять. В результате, в этом контексте, главный урок Дераа заключается в том, что, столкнувшись с оппозицией, режим практически не способен поглотить удерживаемый повстанцами северо-запад и его население. Вот почему кантонизация здесь надолго. Оглядываясь назад, можно сказать, что Астана ознаменовала начало кантонизации северных приграничных районов Сирии. Хотя ее важность не следует преувеличивать, поскольку она функционировала в тандеме с другими факторами. Но Астана сыграла свою роль в том, чтобы позволить сирийскому режиму и Турции в координации с Россией перекроить карту северо-запада без значительного риска начала боевых действий между их военными или доверенными лицами. Началась новая глава в истории региона. Как только Турция вступила на астанинский путь, наметились контуры трансформации турецкой политики в отношении войны в Сирии. Для Турции Астана была лучшей платформой, чем Женева, для решения проблем безопасности на ее южной границе. Для сирийского режима Астана, частью которой он официально не являлся, стала возможностью вернуть себе право голоса через представительства Ирана и России в делах неподконтрольной ему сирийской территории. Это, в свою очередь, привело к ощутимым достижениям, таким как возвращение части этой территории, включая важные городские центры, поскольку судьба северо-запада все больше привязывалась к астанинскому маршруту. Договоренности, достигнутые в Астане, следует рассматривать как часть процесса , который, технически, начался раньше того момента, когда Астана была даже оформлена официально. Например, летом 2016 года Турция прекратила свою поддержку повстанцев, контролирующих восточную часть Алеппо. Это позволило режиму начать наступление с помощью России, которое в конечном итоге привело к возвращению города в декабре того же года. Одновременно Турция запустила «Щит Евфрата» в августе 2016 года без участия сирийского режима. Вторжение было направлено на борьбу с «Исламским государством» а также на то, чтобы помешать курдским силам соединить Манбидж с Африном, оба из которых находились под их контролем. Через Астану Россия сыграла важную роль в этих договоренностях, допустив турецкое вмешательство в обмен на прекращение Анкарой своей поддержки повстанцев в Алеппо. С тех пор Астана остается главной площадкой для «тройки» Россия-Турция-Иран для обсуждения вопросов, связанных с Сирией. Например, в 2017 году стороны договорились, что Турция установит наблюдательные посты в удерживаемом оппозицией Идлибе, в то время как Иран и Россия сделают то же самое в контролируемой режимом части этой разделенной мухафазы. Несмотря на разногласия, эскалацию и в какой-то момент даже прямую российско-турецкую конфронтацию, соглашение о наблюдательных пунктах остается в силе. Договоренности в духе Астаны, даже если они не являются прямым результатом соглашения, достигнутого в рамках этих рамок, включали Африн и «Источник мира». На первый взгляд, существование Астанинского соглашения, посредством которого Турция и Сирия могут осуществлять косвенный товарооборот, и его проверенный послужной список, по-видимому, позволят Анкаре, Дамаску и сирийским повстанческим или оппозиционным группам договориться по дальнейшим вопросам, таким как, кто контролирует какие части северо-запада. Однако, даже если отбросить негативный урок Дераа, соглашение о полном включении какого-либо кантона в состав территории, контролируемой режимом, крайне маловероятно. Самое большее, режим мог бы найти способ вернуть себе стратегически важные территории или городские центры. Фактически, для повстанческих группировок в любом из пяти кантонов согласие на поглощение их вотчины контролируемыми режимом Сирии обуславливается гарантиями того, что эта территория будет пользоваться значительной степенью автономии. Это потребует принятия децентрализованной системы правления. Проблема в том, что любой шаг к децентрализации со стороны сирийского государства стал бы проблемой безопасности Турции, поскольку это создало бы призрак формализованной автономии для контролируемых курдами районов на северо-востоке. Это то, чего Анкара не может себе позволить. Что касается режима в Дамаске, то любой шаг к разделению власти путем широкой децентрализации представлял бы собой серьезную уступку и угрозу стабильности режима Асада. Следовательно, это редкий вопрос, по которому Турция и Сирия полностью согласны. Даже если оставить в стороне щекотливый вопрос, связанный с пожеланиями населения кантонов и различных повстанческих или оппозиционных групп, которые обладают там властью, ни Анкара, ни Дамаск не стремятся добиваться какого-либо соглашения, которое включало бы инкорпорацию этих районов в состав Сирии, контролируемой режимом. По сути, кантонизация турецко-сирийской границы не только является свершившимся фактом, но и практически не имеет шансов на свою отмену в ближайшем будущем. Это важно, особенно с учетом того, что незначительные территориальные приобретения для той или иной стороны в результате сделок в Астане не могут скрыть масштабов потерь для всех участников. В результате войны сирийское государство было вынуждено потерять часть своей территории и населения, что нанесло ему серьезный удар. Турция, вполне возможно, перегнула палку со своими обязательствами по «Щиту Евфрата», Африну, 2Источнику мира2 и Идлибу — тем более после мощного землетрясения в феврале 2023 года — без существенного ослабления контролируемого курдами северо-востока. И жители всех пяти северных кантонов обречены на жизнь в образованиях, которые не являются полностью частью ни Сирии, ни Турции, но и не являются независимыми.
Вывод
Война в Сирии, начавшаяся чуть более десяти лет назад, закончилась. Мало-помалу режим Асада, который так долго был озабочен попытками вернуть территорию или просто остаться у власти, вернулся к позиции, в которой он пользуется определенным региональным авторитетом. В этом контексте Астана сыграла стимулирующую роль. Сближение Дамаска с Анкарой в области безопасности само по себе является результатом Астаны, которая привела к переговорам при посредничестве России между Турцией и сирийским режимом вне этих рамок. Сегодня режим способен пожинать плоды своей долгой борьбы за то, чтобы снова стать хозяином Сирии — не путем возвращения сирийской территории полностью, а благодаря возможности манипулировать кантонизацией в своих интересах и тем самым добиваться небольших успехов. У Турции и Сирии недостаточно точек соприкосновения для полной нормализации отношений. Тем не менее, их интересы совпадают в достаточной степени, чтобы допускать определенные компромиссы, когда речь заходит о кантонах, расположенных вдоль их общей границы. Это особенно верно в отношении четырех северо-западных кантонов. Встречи между официальными лицами турецкого и сирийского режимов продолжаются. Расчеты очень сложны, поскольку районы, по которым обе стороны ведут переговоры и обмениваются товарами, были сформированы войной — то есть все действующие демографические факторы, факторы безопасности и экономические факторы являются воплощением последствия войны. Что может материализоваться, так это ряд договоренностей в области безопасности и экономики в отношении частей одного или нескольких из четырех северо-западных кантонов. Например, Анкара может оказаться склонной к тому, чтобы Дамаск вторгся в тот или иной кантон, если, в свою очередь, сирийский режим воздержится от бомбардировок оставшегося под контролем повстанцев района других кантонов. Это позволило бы Анкаре, которая спорно стремится вернуть некоторых сирийских беженцев из Турции в их страну, обосновать, что на северо-западе Сирии есть безопасные районы. Кроме того, вполне возможно, что в обмен на разрешение Дамаску взять под контроль прибыльный пограничный переход здесь или шоссе там, Турция может ожидать сотрудничества от сирийского режима в оказании давления на управляемый курдами северо-восточный кантон. Любое количество сценариев, которые могут возникнуть в результате сделки между Турцией и сирийским режимом, могут предполагать корректировку границ одного или нескольких северо-западных кантонов, что вновь перекроит политическую карту северо-запада Сирии. Однако ни один из них не покончит с самим процессом кантонизации и не сможет коренным образом изменить это явление. Во всяком случае, сделка освятила бы кантонизацию посредством полуофициальное подтверждение. Таким образом, хотя Идлиб и три кантона, в которых доминируют турки, являются занозой в боку сирийского режима и бременем для Турции, так как они нуждаются в постоянных поставках помощи через сирийско-турецкую границу, они будут продолжать существовать в той или иной форме до тех пор, пока не будут созданы национальные рамки, которые воссоединят их, а также управляемый курдами северо-восточный кантон с остальной Сирией. И этот конкретный сценарий почти наверняка далек от завершения.