11 марта 2009 г. в Эр-Рияде по инициативе саудовского монарха состоялась четырехсторонняя встреча в верхах с участием глав Саудовской Аравии, Египта, Кувейта и Сирии. Принятое по ее итогам заявление подчеркивало, что эр-риядский саммит, в работе которого приняли участие «Служитель Двух Благородных Святынь король Абдалла бен Абдель Азиз, президент Арабской Республики Египет Хосни Мубарак, президент Сирийской Арабской Республики Башар Асад и эмир Государства Кувейт шейх Сабах Аль-Ахмед Ас-Сабах», «продолжил начатые в ходе работы состоявшейся в Эль-Кувейте 20 января 2009 г. совместные усилия глав четырех стран, направленные на оздоровление обстановки в арабском мире». Заявление подчеркивало далее, что встреча в саудовской столице «исходила из призыва Служителя Двух Благородных Святынь короля Абдаллы бен Абдель Азиза перевернуть страницу прошлого (в сфере межарабских отношений – Г.К.) и преодолеть существующие разногласия в интересах арабской нации». В силу этого, «как считают руководители (четырех стран – Г.К.), состоявшаяся встреча стала началом нового этапа в отношениях четырех стран, направленного на решение общеарабских проблем, основанного на сотрудничестве (между этими странами – Г.К.), а также на заинтересованных и последовательных действиях, служащих благу арабских государств, согласию в деле проведения единого арабского политического курса противостояния основным вызовам перед арабской нацией, среди которых, в первую очередь, палестинская проблема».

Процитированное выше и состоящее из двух небольших абзацев (первый из которых – перечисление участников встречи в верхах) заявление эр-риядского четырехстороннего саммита, в первую очередь, максимально концентрирует (но придавая им новое звучание) в своем тексте важнейшие маркеры арабской «национальной» риторики («арабская нация», «общеарабские проблемы», «единый арабский политический курс»), впрочем, никогда не исчезавшие из региональной политической лексики. Но главное, тем не менее, заключается в другом обстоятельстве, — если «национальная» риторика в цитировавшемся документе и присутствует, ее новое звучание состоит в том, что она обретает характер «стран» и государств» в их качестве самостоятельных игроков на арабском политическом поле. Одновременно это заявление делает принципиально важный акцент на амбивалентном «вызове», стоящем перед «арабской нацией» – «палестинской проблеме», не только придающей этой «нации» некие реальные контуры, но столь же активно и разъединяющей ее. Идея и практика региональной политической гегемонии в ее саудовско-египетском или сирийском варианте позволяет трактовать эту проблему в свете абсолютно противоположных (но всегда оправдываемых «интересами арабской нации», как и «интересами арабского народа Палестины») методов ее решения, — все зависит лишь от той роли, сыграть которую стремится тот или иной актор арабо-ближневосточной системы международных отношений.

Тем не менее, эти акторы, что вытекает из текста заявления саммита в саудовской столице (где место планировавшегося Катара неожиданно занял Кувейт), сегодня готовы к примирению. Арабский термин «примирение – мусаляха», использовавшийся саудовским монархом в его выступлении на январском «экономическом» саммите Лиги арабских государств (ЛАГ) 2009 г. в Эль-Кувейте, когда он, собственно, и предлагал «перевернуть страницу прошлого» в саудовско-сирийских (и, в определенной мере, в саудовско-катарских) отношениях, основывается на корне, несущем в себе не только мысль о мире, но и идею «интереса» в его прямом «коммерческом» значении. Вовсе не случайно, в этой связи, и то, что в принятом участниками эр-риядского саммита, говорится о «странах» и «государствах», выражающих свою заинтересованность и проведении «единого политического курса» и в совместном «противостоянии» вызовам. Да, конечно, эти страны, подчеркивающие свою приверженность маркерам «общенациональной» риторики, составляют некое этногеополитическое «единство», но, равным образом, они согласны и в том, что в границах поля этого «единства» они выступают в качестве самостоятельных и суверенных игроков. Если же они и провозглашают свое стремление координировать свою политическую линию, но это происходит всего лишь в рамках «гармонизации» их реальных национальных интересов, а вовсе не отказа этих игроков от того, чтобы продолжать свой собственный самостоятельный курс на сохранение себя в качестве региональных «центров силы», который будет всегда опираться на эти национальные интересы. Итоги эр-риядского четырехстороннего саммита могут рассматриваться только под этим углом зрения, когда достигнутое его участниками «примирение» должно выражать то, какие, в конечном итоге, «интересы» ими были реализованы. Но прежде о технических аспектах встречи в саудовской столице.

Информация, публиковавшаяся в связи с ранее планировавшимся «уменьшенным» вариантом саммита (как об этом говорил, например, в начале марта 2009 г. в Каире глава саудовского внешнеполитического ведомства принц Сауд Аль-Фейсал), участниками которого должны были стать Саудовская Аравия, Египет, Сирия и Катар (при этом, место его проведения долгое время не объявлялось), была во многом противоречива. Если участие трех первых стран ни в коей мере не ставилось под сомнение, поскольку проблема внутриарабского «примирения» относилась, прежде всего, к вопросу разрядки в сфере саудовско-сирийских и египетско-сирийских отношения, то присутствие на этом саммите Катара долгое время оставалось не ясным. Формат саммита (будет ли он трехсторонним саудовско-египетско-сирийским или четырехсторонним саудовско-египетско-сирийско-катарским) в течение всего времени начала марта 2009 г. не был известен, тем более что Сирия настаивала на участии Катара в будущей встрече. О желании присутствовать на «уменьшенном» саммите заявляла и Иордания, используя для этого в качестве предлога свою заинтересованность в палестино-палестинском примирении и «историческую роль» в «справедливом решении» палестинского вопроса. Идентичный вопрос ставился и Кувейтом, в столице которого проходила последняя встреча в верхах глав государств и правительств ЛАГ, когда его правитель шейх Сабах Аль-Ахмед Аль-Джабер Ас-Сабах сыграл существенную роль в ходе саудовско-сирийских двусторонних контактов, результатом которых и стало заявление короля Абдаллы о том, что «страница прошлого перевернута». Компромисс, достигнутый представителями стран, участвовавших в эр-риядском саммите, предполагал, во-первых, что он пройдет в саудовской столице, а, во-вторых, что его участниками станут лишь те, кто, в конечном итоге, и принял участие в его работе, а Катар и Иордания официально примкнут к процессу внутриарабского «примирения» в ходе будущей встречи в верхах глав государств и правительств стран ЛАГ, проведение которой планируется в конце марта текущего года в катарской столице Дохе.

Несмотря на сохранявшуюся в течение некоторого времени противоречивость и неясность в отношении места проведения и состава участников «уменьшенного» саммита, делегация каждой страны-участницы встречи в Эр-Рияде включила в своей состав представителей высшего эшелона государственного аппарата. Кроме министров иностранных дел всех четырех стран, в работе четырехстороннего саммита с саудовской и египетской стороны принимали участие руководители общей разведки (соответственно, принц Мукран бен Абдель Азиз и Омар Сулейман). Сирийская сторона была представлена политическим советником и советником по информационной политике канцелярии президента Бусейной Шаабан, а кувейтская – директором канцелярии эмира. Это, конечно же, важная черта состоявшегося саммита, которая, тем не менее, вновь свидетельствовала о сути «примирения», основанного на гармонизации «интересов». И, все же, в чем, скорее всего, состоят эти «интересы»?

Сегодняшний саудовский региональный курс (в этом же направлении действует и Египет) направлен, в первую очередь, на то, чтобы создать условия для реализации его важнейшей внешнеполитической задачи – претворения в жизнь основных положений тех предложений короля Абдаллы, что ныне называют «арабской мирной инициативой», которая выглядит как основной инструмент обеспечения поддерживаемого египетской дипломатией регионального доминирования арабских «консервативных» держав Ближнего Востока. Разумеется, чтобы осуществить эту задачу на практике, необходим акцент, прежде всего, на таком решении вопроса о палестино-палестинских противоречиях, которое в наибольшей степени учитывала бы интересы главы Палестинской Национальной Администрации и его (хотя и далекого от единства) ближайшего окружения. Тем не менее, достижение наибольшего успеха в решении этого вопроса невозможно без снижения уровня присутствия Ирана на палестинской арене. Собственно, именно об этом 3 марта 2009 г. в ходе работы заседавшего в Каире министерского совета ЛАГ говорил саудовский министр иностранных дел принц Сауд Аль-Фейсал, настаивавший на необходимости «выработки общеарабского видения взаимодействия с вызовом Ирана».

Суть этого «вызова» определялась им как наличие «иранского ядерного досье», как периодически нагнетаемая иранскими политическими лидерами ситуация притязаний на «арабский» Бахрейн, а также «иранское вмешательство» в палестинские, ливанские и иракские дела, провозглашавшиеся им едва ли не «заповедным полем» внутриарабской политики. Простая логика саудовского «взаимодействия» (когда ставится ударение на том, что оно выражает «общеарабские» интересы) с иранским «вызовом» требует внимания к Сирии (а сегодня и к Катару), давно уже рассматриваемой саудовским политическим истеблишментом в качестве проводника иранского регионального влияния. Если саудовский монарх объявил в Эль-Кувейте о начале саудовско-сирийского «примирения», то дальнейшие шаги саудовского политического истеблишмента оказывались более чем предсказуемыми, — в начале марта 2009 г. глава саудовского политического истеблишмента посетил Дамаск, где передал личное приглашение короля Абдаллы президенту Б. Асаду посетить с официальным визитом Эр-Рияд и «окончательно урегулировать саудовско-сирийские отношения». Прямым итогом изменений в сфере саудовской региональной политике стало ограничение сирийского присутствия в Тегеране на проходившей там «международной конференции “Палестина – символ сопротивления и мученичество Газы”» до уровня спикера парламента — Народного совета.

Одновременно содержание выдвигавшейся саудовской стороной идеи внутриарабского «примирения» выглядело как достижение консенсусного соглашения, прежде всего, Саудовской Аравии, Египта и Сирии, по трем основным пунктам. Это, во-первых, действия в направлении сокращения очагов напряженности и конфликтных зон в арабском мире (речь шла, в первую очередь и в основном) о Машрике – азиатской части этого мира. Второй пункт «примирения» был связан с «обузданием агрессивной израильской политики» при опоре на «арабскую мирную инициативу». Наконец, ее третьим пунктом была выработка «общеарабской линии в отношении иранского вмешательства» в дела арабского мира. Иными словами, предлагаемое Саудовской Аравией видение внутриарабского консенсуса соткано из противоречивых предложений, — их обсуждение должно было вызывать различия (и, видимо, серьезные) в позициях сторон, участвовавших в эр-риядском саммите. Более того, даже сама возможность принятия краткого заявления саммита не могла не определяться доброй волей глав государств, собравшихся в саудовской столице, среди которых сирийский президент должен был играть ведущую роль, тщательно учитывая все аспекты предлагавшейся ему идеи «примирения».

Сирия, всегда квалифицировавшая себя (как во времена Хафеза Асада, так и его сына) как «цитадель арабизма», решала свою важнейшую внешнеполитическую задачу – расширения своей «центросиловой» роли в регионе за счет, в том числе, и привлечения на свою сторону «малых» игроков на поле ближневосточной политики. Этими игроками (все зависело только от времени действия драмы) могли быть светские оппозиционеры из движения ФАТХ, саудовские коммунисты, Народный и Демократический фронты освобождения Палестины или же сторонники «Исламского ФАТХ», «Хизбалла», ХАМАС и «Исламский джихад». Более того, стремясь расширить (или, по крайней мере, не допустить ее сужения) «центросиловую» роль своей страны, сирийское руководство всегда стремилось опереться на ту или иную мощную внерегиональную внешнюю силу, — вновь в зависимости от обстоятельств времени действия драмы такой силой мог быть Советский Союз (но в сегодняшней Сирии не возражали бы, если бы ею стала и Россия) или Иран. Оба инструмента сирийской региональной политики помогали сирийскому руководству успешно противостоять Ираку эпохи правления Саддама Хусейна, как и осуществлять открытое вмешательство во внутриливанские дела, — чего стоит хотя бы то, что Сирия и ее ливанские сторонники в течение шести месяцев препятствовали избранию нынешнего ливанского президента (но ранее почти год и восемь месяцев эти ее сторонники могли блокировать, в том числе, и с помощью баррикад, работу ливанского парламента и совета министров). Не менее существенно и то, что Сирия располагает немалым влиянием в палестинских лагерях в пределах сопредельных стран, где действующие в них боевики получают необходимое вооружение при опоре на сирийские военные и политические структуры.

Но, вместе с тем, Сирия нуждается в восстановлении собственного суверенитета над утраченными ею в ходе арабо-израильской войны в июне 1967 г. Голанскими высотами. Перед своим отъездом в Эр-Рияд Б. Асад говорил о существующих у него «опасениях» в связи с возможной «политизацией» работы Международного трибунала, рассматривающего обстоятельства убийства бывшего ливанского премьер-министра Рафика Харири. Точно также в канун поездки в саудовскую столицу он высказывал «опасения» в связи с тем, как будут проходить ливанские парламентские выборы, считая необходимым подчеркнуть, что он не хотел бы столкнуться с возможностью новой вспышки напряженности в Ливане. Сирийский президент никогда не заявлял, что непрямые сирийско-израильские переговоры прерваны, — если идея продолжения этих переговоров кем-то и дезавуировалась, то это были представители турецкой стороны-посредника в проведении этих переговоров. Наконец, несмотря на публично выраженное предложение отказаться от саудовской «арабской мирной инициативы» в январе 2009 г. в катарской Дохе, Б. Асад, учитывая позицию мировых «центров силы» – представленных новой президентской администрацией Соединенных Штатов и Европейского Союза, отдает себе отчет в том, что его тесные контакты с Ираном не только позволяют обвинять Сирию в содействии «разжиганию» межконфессиональных трений в Ираке и прилегающем к этой стране регионе, но и во многом отдаляют его от решения проблемы Голанских высот. В свою очередь, «арабская мирная инициатива» в ее качестве, если использовать выражение принца С. Аль-Фейсала, «средства давления на Израиль и его союзников», предлагает Сирии возможность такого решения, хотя бы потому, что эта «инициатива» жестко привязывает арабо-израильское урегулирование, в том числе, и к вопросу полного и безусловного вывода израильских войск со всех оккупированных в июне 1967 г. территорий соседних стран. В числе этих территорий, разумеется, и Голанские высоты.

Насколько эр-риядский саммит смог «примирить» его участников, имея в виду достижение гармонизации их «интересов»?

Разумеется, Сирия не могла отказаться и не отказалась от сотрудничества с Ираном, прежде всего, потому, что без (хотя бы частичной) опоры на эту внерегиональную силу она более не сможет сохранить свои позиции в качестве регионального «центра силы». Оценивая результаты встречи в верхах в саудовской столице, Б. Шаабан говорила 12 марта 2009 г., что «в самом ближайшем будущем арабо-иранские отношения начнут развиваться в по-настоящему позитивном направлении». Этот вывод политический советник Б. Асада делала на основе итогов происходивших в Эр-Рияде «четких, откровенных и открытых дискуссий». Она же подчеркивала, что Иран «остается принципиально важной страной-соседом» арабского мира, что, в частности, означает, по ее словам, что «достигнутые в Эр-Рияде договоренности будут далее развиваться в Дохе, а, может быть, и ранее, чем в Дохе». Впрочем, Б. Шаабан проводила и идею того, что и Турция является «важным фактором региональных и внерегиональных связей» арабского мира». Тем не менее, тон ее высказываний был неизмеримо более мягок, чем до встречи в Эр-Рияде. Для политического советника сирийского президента Израиль, конечно же, остается «противником» и «узурпатором» арабской территории, но она вовсе не исключала и использования «политических методов» в «противостоянии» израильской агрессии (что, по сути дела, означает положительное отношение сирийской стороны к продолжению непрямых контактов с еврейским государством). При этом «арабская поддержка» антиизраильского «сопротивления» должна быть обусловлена задачей «освобождения арабских земель», что может трактоваться и как подтверждение Сирией идеи поддержки «арабском мирной инициативы», тем более, что, по словам Б. Шаабан, «основополагающие проблемы арабской нации должны решаться на основе объединения усилий всех арабских государств».

Собственно, это имел в виду и сам Б. Асад, заявивший перед отъездом из Эр-Рияда, что «ХАМАС и «Хизбалла» должны участвовать в будущих переговорах», соответственно, в связи с палестинским и ливанским «примирением». Эти слова уже специально выделены в саудовской столице, где их немедленно оценили как готовность Сирии оказать давление, в частности, на ХАМАС с тем, чтобы заставить эту организацию принять более активное участие в процессе палестино-палестинского диалога ради создания палестинского «правительства национального единства», а в дальнейшем же – подтолкнуть ХАМАС к вступлению в ряды Организации освобождения Палестины и признанию, на этой основе, соглашений Осло и других документов, связанных с палестино-израильским урегулированием. Собственно этого и ждали в Саудовской Аравии от Сирии, вовсе не строя иллюзий в отношении того, что сирийское руководство пойдет на полный разрыв связей с Ираном. Иными словами, в Эр-Рияде был сделан максимум возможного с точки зрения достижения «примирения» без жесткого требования отказа от «интересов».

Вновь возникшая ситуация, конечно же, не означает, с другой стороны, что встреча в Эр-Рияде ликвидировала те блоковые объединения региона, которые стали реальностью после состоявшейся в январе 2009 г. в катарской столице встречи «сомневавшихся» в необходимости «арабской мирной инициативы», среди которых были Катар, Сирия, Иран и палестинские противники Махмуда Аббаса. В то время, как и сейчас, об этих блоках много и открыто говорят, — если один из них – Доха-Дамаск-Тегеран, то второй – Эр-Рияд-Каир. Если первый блок остается неизменным (Б. Шаабан после завершения Эр-Риядского саммита категорически исключала какую-либо возможность «исключения Катара» из начавшегося «процесса примирения»), то второй имеет тенденцию к расширению. По пути из Эр-Рияда Х. Мубарак совершил остановку в Аммане, где «обсудил с иорданским монархом результаты встречи» в саудовской столице, а король Абдалла II вновь подтвердил свое стремление «участвовать в оздоровлении атмосферы в арабском мире». Его слова были, по сути дела, цитатой из выступления его саудовского коллеги на саммите в Эр-Рияде.