Ближний Восток для Китая: новые геополитические возможности?
В последние годы лидеры Ближнего Востока, особенно стран Персидского залива, стекались в Китай: в сентябре 2013 года король Бахрейна Хамад бен Иса Аль Халифа совершил свою первую официальную поездку в Китай с тех пор, как две страны установили дипломатические отношения в 1987 году. За этим последовали визиты наследного принца Саудовской Аравии в Пекин в марте 2014 года и президента Ирана Хасана Роухани в мае того же года. За ними последовал премьер-министр Кувейта, который также в мае 2014 года совершил свою первую официальную поездку в Китай за 10 лет[i].
Подобные события можно рассматривать как попытки стран Ближнего Востока вовлечь Пекин в дипломатические и стратегические реалии региона. Тем не менее, структурно интерес Китая к взятию на себя более широкой роли в сфере безопасности остается ограниченным. Хотя безопасность поставок нефти является важным фактором для Китая в его отношениях с Ближним Востоком, Пекин уже существенно застраховался от потенциального нефтяного шока путем накопления запасов и диверсификации источников импорта[ii].
Китай стремится, однако, углубить свое коммерческое присутствие в регионе. Для Пекина заключение соглашения о свободной торговле с экономиками стран Персидского залива будет способствовать достижению структурно стабильных торговых отношений с Ближним Востоком. Переговоры о соглашении между Китаем и странами Персидского залива неоднократно заходили в тупик с момента их начала в 2004 году. В сентябре 2013 года председатель КНР Си Цзиньпин призвал возобновить переговоры после встречи с королем Бахрейна Хамадом в Пекине[iii]. Тем не менее, если прошлые данные являются показателем, центральному правительству Китая придется преодолеть сопротивление со стороны китайских государственных нефтехимических корпораций, которые соперничают за долю внутреннего и зарубежного рынка. Механизм принятия решений на основе консенсуса ССАГПЗ представляет собой еще одну проблему для быстрого завершения процесса.
На геоэкономическом фронте видение Си Цзиньпина «Шелкового пути» 21-го века и возрождения Экономического пояса «Морского Шелкового пути» (через стратегию «Один пояс, один путь») указывает на ожидание того, что китайские компании будут приветствоваться на рынках Ближнего Востока, в том числе в секторе разведки и добычи нефти[iv]. В апреле 2014 года CNPC получила свою первую долю в разведке и добыче нефти в Объединенных Арабских Эмиратах (ОАЭ) в рамках сделки со своим эмиратским партнером, Национальной нефтяной компанией Абу-Даби (ADNOC). Эта сделка является первой концессионной сделкой Абу-Даби с Китаем и подчеркивает отход ОАЭ от традиционных западных международных нефтяных компаний к азиатским партнерам. Более того, CNPC является единственным партнером ADNOC в этом предприятии, а не частью консорциума. Это демонстрирует растущую привлекательность китайских нефтегазовых компаний, которые теперь могут предложить экспертные знания и конкурентоспособные цены по всей цепочке поставок энергии[v]. Подобные события, безусловно, являются приятной новостью для Китая, хотя будущие перспективы китайского проекта «Один пояс, один путь» также будут зависеть от стремления к глобальной диверсификации экономик Ближнего Востока.
Конечно, дипломатическое взаимодействие Китая с Ближним Востоком не является чем-то новым, но ставки растут. В 2002 году Китай назначил специального посланника для решения сложных вопросов дипломатии и безопасности на Ближнем Востоке. Китайские дипломаты приняли участие в ядерных переговорах E3/ЕU+3 с Ираном. Пекин соблюдал санкции США, требующие общего сокращения импорта сырой нефти из Ирана, и тем самым добился разрешения от Соединенных Штатов на продолжение импорта этих меньших объемов сырой нефти[vi]. Таким образом, нет никаких признаков того, что политические обоснования Пекина для согласия с санкциями США в отношении Ирана меняются, по крайней мере, на данный момент.
Китай отличается от США и их союзников по НАТО в своем подходе к Ливии и Сирии, где некоторые китайские наблюдатели выступают за «ответственную защиту» как смягчение принципа «обязанность защищать» (R2P) на том основании, что последний часто упоминается, чтобы оправдать военный интервенционистский подход[vii]. Разница, конечно, идеологическая, но на самом деле Китаю теперь также приходится приспосабливаться к реальным рискам, таким как необходимость вывезти по воздуху 36 000 китайских рабочих из Ливии в разгар кризиса. В Китае растет признание того, что для становления глобальным игроком необходимо иметь точку зрения и присутствие в ведущих мировых горячих точках. Но трудно представить себе Китай, чья инициатива выходит за рамки присоединения к международным военно-морским силам для патрулирования Аденского залива.
У Китая есть более ощутимая проблема внутри страны. После случайных убийств на железнодорожной станции в Куньмине на юго-западе Китая в 2014 году китайская полиция усилила борьбу с контрабандой людей. Они обнаружили, что все большее число представителей мусульманских меньшинств Китая участвуют в незаконном пересечении границы со странами Юго-Восточной Азии. В ответ Китай стремился к сотрудничеству с Турцией (где проживает крупнейшая китайская мусульманская диаспора), Таиландом, Малайзией и Индонезией[viii].
Отношения Китая с Турцией уже испортились после того, как Анкара осудила Пекин за жестокие столкновения в Синьцзяне в июле 2009 года[ix]. В то же время сотрудничество в борьбе с терроризмом предоставило Израилю дополнительную возможность укрепить связи с Китаем[x], и к этому вопросу в дальнейшем будут относиться с подозрением в других столицах региона.
И последнее, но не менее важное: что касается сложных региональных вопросов – таких как израильско-палестинские отношения или иранская ядерная проблема – Китай продолжает оставаться лишь одним из источников вклада, учитывая весьма разные интересы соответствующих акторов в этих вопросах. Несмотря на то, что внутренние призывы к повышению роли в регионе из-за растущего присутствия китайских корпораций и людей будут усиливаться и заставят Пекин искать новые способы взаимодействия с правительствами Ближнего Востока, Китай вряд ли сможет сильно отклониться от своей внешнеполитической мантры невмешательства[xi].
[i] Michal Meidan, ‘China in the Middle East: Where Rising Powers Fear to Tread’, China-US Focus, 13 июня 2014. Веб-страница: http://www.chinausfocus.com/foreign-policy/china-in-the-middle-east-where-rising-powers-fear-to-tread/ (дата обращения: 18.05.2023).
[ii] John Mitchell, Asia’s Oil Supply: Risks and Pragmatic Remedies, Chatham House Research Paper, май 2014. Веб-страница: http://www.chathamhouse.org/sites/files/chathamhouse/field/field_document/20140506Asia’sOilSupplyMitchell.pdf (дата обращения: 18.05.2023).
[iii] Li Xiaokun, ‘Xi Seeks to Resume FTA Talks with GCC’, China Daily, 17 сентября 2013, p. 11.
[iv] Xinhua press agency has a site dedicated to the 21st-century ‘Silk Road’ concepts. Веб-страница: http://www.xinhuanet.com/world/newsilkway/index.htm (дата обращения: 18.05.2023).
[v] ‘Kuwait Looks to China’, Economist Intelligence Unit, 10 июня 2014.
[vi] Wayne Ma, ‘China’s Iran Oil Imports Surge’, Wall Street Journal, 22 июля 2014, p. 3.
[vii] Andrew Garwood-Gowers, ‘China’s “Responsible Protection” Concept: reinterpreting the responsibility to protect (R2P) and military intervention for Humanitarian Purposes’, Asian Journal of International Law, весна 2015, pp. 1–30.
[viii] Kor Kian Beng, ‘China cracks down on Uighur exodus; Beijing fears links with militants abroad; 2 suspects shot dead’, The Straits Times, 20 января 2015.
[ix] ‘Turkey attacks China “genocide”’, BBC, 10 июля 2009. Веб-страница: http://news.bbc.co.uk/1/hi/8145451.stm (дата обращения: 18.05.2023).
[x] ‘China seeking Israeli counter-terror experts’, AFP, 10 июля 2014.
[xi] Mathieu Duchatel, Oliver Brauner and Zhou Hang, ‘Protecting China’s Overseas Interests: The Slow Shift away from Non-interference’, SIPRI paper No. 41, июнь 2014.