Падение курса турецкой национальной валюты, вызвавшее общий экономический кризис в Турецкой Республике, является многомерным явлением, имеющим причины как экономического, так и политического характера. Одновременно оно будет иметь и серьезные геополитическое измерение в связи с тем, что к данному экономическому коллапсу причастны Соединенные Штаты Америки. Недружественное поведение союзника по НАТО побудит Анкару диверсифицировать свои международные связи и способно ускорить создание подлинной многополярности на Ближнем Востоке.
Турецкая лира, курс которой по отношению к доллару в 2016 году составлял 2,8:1, а в феврале 2018 года 3,75:1, в начале августа составил 5.1, а в десятых числа августа лира торговалась уже 6,8 за доллар. Таким образом, турецкая валюта потеряла 60% своей стоимости, спровоцировав инфляцию и вызвав шок в турецкой банковской системе. Такое падение курса является невиданным с февраля 2001 года, когда в стране разразился последний по времени крупный экономический кризис, способствовавший приходу к власти ПСР. Турецкое руководство обвинило в экономическом кризисе США, которые, по убеждению турецкого президента Реджепа Тайипа Эрдогана, «развязали против турецкого народа экономическую войну». Это отчасти имеет под собой основание, учитывая введение Вашингтоном больших таможенных тарифов на импорт турецкой стали и алюминия. 10 августа президент США Дональд Трамп написал в своем Твиттере: «Я подписал указ о повышении пошлин на турецкий алюминий на 20% и на сталь на 50%. Это происходит на фоне падения курса турецкой лиры по отношению к нашему сильному доллару. Отношения с Турцией сейчас не являются хорошими».
В то же время многие экономисты настаивают на том, что главным фактором, спровоцировавшим нынешний экономический кризис, стала специфическая финансовая политика правительства Партии справедливости и развития (ПСР). Дело в том, что финансовое благополучие современной Турции держалось на масштабном внешнем заимствовании. Турецкие банки накопили перед иностранными задолженность в размере 300 млрд долларов. Эти деньги тратились на потребительские кредиты, масштабные строительные проекты и увеличение импорта. В последнее время заимствование происходило в основном в европейских банках, однако начало такому курсу положил приток «зеленых денег», льготных кредитов и инвестиций из стран Персидского залива в 2002-2006 годах. По информации американского исследователя Майкла Рубина, в Турцию в начале двухтысячных годов закачали не менее 12 млрд неофициальных инвестиций от богатых исламских государств. По расчетам Майкла Рубина, при внимательном изучении турецких экономических показателей в начале двухтысячных годов ежегодно бросались в глаза неучтенные доходы на сумму в 10 млрд долларов и выше. Основными источниками такого финансирования стали Малайзия и Саудовская Аравия, добивавшиеся взамен изменения турецкой позиции в отношениях с Израилем. По мнению ряда американских аналитиков, после событий 11 сентября 2001 года саудовские инвесторы, напуганные возможным ухудшением двусторонних отношений, вывели из США около 100 млрд долларов. Из них 20 млрд были инвестированы во Франции, 10 млрд – в Ливане, 6 млрд – в Швейцарии. Турция также оказалась в списках саудовского инвестирования.
Естественно, что «надувание кредитного пузыря» не могло продолжаться бесконечно, а враждебная торговая политика США усугубила ситуацию. Свою роль сыграли и экономические ошибки турецкого правительства последних месяцев. Например, президент Эрдоган посчитал, что высокие процентные ставки по вкладам в банках подстегивают инфляцию, а также назначил новым министром финансов своего зятя Берата Албайрака, не являющегося, по мнению многих турецких экспертов, квалифицированным экономистом.
Определенное облегчение для турецкой экономики поступило после предоставления катарского кредита на сумму в 15 млрд долларов. Договоренности об этом займе были достигнуты на переговорах между Реджепом Тайипом Эрдоганом и эмиром Катара Тамимом бен Хамадом Аль Тани 16 августа, во время визита главы катарского государства в Анкару. В результате срочного предоставления займа курс лиры по отношению к доллару поднялся на 8 пунктов и остановился на психологической отметке в 6 лир за доллар. Таким образом, стратегическое партнерство между Анкарой и Дохой получило не только политическое, но и экономическое измерение. Катарское руководство рассматривает турецкое военное присутствие на территории эмирата в качестве гарантии суверенитета и независимости своей страны. В марте с.г. телекомпания «Аль-Джазира» распространила информацию о том, что летом 2017 года, по мере разрастания кризиса в катарско-саудовских отношениях Эр-Рияд планировал военное вторжение в Катар и гарантом от этого стала турецкая военная база на территории эмирата. Одновременно у двух государств есть общие противники в исламском мире. «Холодную войну» против Катара ведет коалиция в составе Саудовской Аравии, ОАЭ, Египта и Бахрейна. В то же время турецко-египетские отношения являются почти враждебными из-за поддержки Анкарой движения «Братья-мусульмане», а шейхи из ОАЭ обвинялись турецкими СМИ в поддержке попытки несостоявшегося переворота в июле 2016 года. Тем не менее, катарская финансовая помощь если и может стабилизировать турецкую экономику, то только на короткий срок. 15 млрд долларов – сумма для Турции не решающая. А оказывать постоянную экономическую помощь Анкаре катарцы не будут, чтобы не испортить отношения с США, ведь катарские активы в американских банках превышают 200 млрд долларов.
Теперь о геополитических последствиях экономического кризиса в Турции. Они могут оказаться той последней соломинкой, которая переломит спину верблюда турецко-американского стратегического партнерства. Официальным предлогом американского санкционного давления на Турцию является арест в октябре 2016 года турецкими властями американского пастора Эндрю Брансона, обвиняемого в причастности к заговору с целью свержения президента. Однако, как отмечает профессор Таха Озхан, бывший депутат и председатель Комитета по международным делам турецкого парламента, дело тут вовсе не в Брансоне. На двусторонние отношения принципиально влияют два фактора. Во-первых, нежелание Вашингтона выдать властям Турции исламского проповедника Фетхуллаха Гюлена, обвиняемого в подготовке июльского путча. Во-вторых, поддержка, оказываемая американцами сирийским курдам. По мнению турецкого журналиста Чингиза Чандара, решительный антитурецкий настрой администрации Д.Трампа помимо ареста Э.Брансона вызвали еще два фактора: закупка Турцией российских систем ПВО С-400 и открытое нежелание Анкары присоединяться к американским санкциям против Ирана.
При этом, когда кризис в турецко-американских отношениях начинался в 2015-2016 годах, ни одна из сторон не хотела окончательного разрыва. Турция тогда рассматривала свое присутствие в блоке НАТО как гарантию национальной безопасности, а уникальная геополитическая ситуация Турецкой Республики предоставляет американцам выход на оперативный простор Балкан, Закавказья и Ближнего Востока. Невозможно активно действовать на Ближнем Востоке, имея во врагах одновременно Иран и Турцию. Тем не менее, в настоящее время отношения между двумя государствами находятся на самой нижней точке после Второй мировой войны. В немалой степени этому способствовали политические ошибки Вашингтона: поддержка сирийских курдов, партия которых является ответвлением РПК и высокомерие по отношению к «младшему партнеру». Бывший посол Индии в Турции, известный индийский политолог М.К.Бхадракумар отмечает, что нынешняя американская администрация, оказывая на Турцию бесцеремонное экономическое давление, недооценила потенциал турецкого национализма и тот великодержавный комплекс, который привил туркам Эрдоган. Отметим, что в картине мира американского президента нет места ни для национализма, ни для патриотизма, а только для голого экономического расчета.
Разъясняя причины кризиса во время своего выступления в провинции Гюмюшхане, Р.Т.Эрдоган заявил, что обстоятельства кризиса могут побудить Анкару к поиску «новых друзей», подразумевая при этом Россию, Китай и Иран. Некоторые эксперты проинтерпретировали это либо как попытку Анкары перейти под российский «зонтик», либо как желание стать членом проиранской «оси сопротивления». Между тем, такой вывод не вполне основателен. Турция, как и Иран, считает себя самодостаточным полюсом на Ближнем Востоке. Анкара, скорее всего, больше не войдет в блок с великими державами на правах младшего партнера. Если такое решение будет принято, то на Ближнем Востоке настанет момент подлинной многополярности, при которой в регионе на правах региональных сверхдержав будут выступать наряду с Россией и США также Турция и Иран.