Важным итогом семилетнего вооруженного конфликта в Сирии стало изменение баланса сил в пользу Б.Асада и его союзников России и Ирана. Сирийские правительственные войска смогли вернуть под свой контроль основные населенные пункты в стране, создав так называемый пояс «полезной Сирии», включавший Дамаск, Хомс, Хаму, Халеб (Алеппо) и Латакию.

Прорыв блокады Дейр аз-Зора создал предпосылки для последующих успехов в борьбе за полное овладение городом и его пригородами, а также открыл путь к стратегически важному городу Абу-Камаль на границе с Ираком. Достигнутые результаты фактически создали весомые условия для выживаемости и сохранения правящего режима.

Россия стремилась перестроить основные институты сирийского государства и вдохнуть в них новую жизнь. Прежде всего это касалось армии и спецслужб. В случае успеха эти меры могли бы способствовать возращению всей сирийской территории под управление сирийского правительства и обеспечению прочного контроля со стороны центра, который оказывал бы определяющее влияние в периферийных районах.

Пытаясь осуществить поставленную задачу, Россия стремилась всячески снизить роль инонациональных и местных милицейских формирований, которые зачастую исходили не столько из общесирийких национальных интересов, сколько преследовали свои конфессиональные и этнические цели.

Осенью 2015 года Россия оказала давление на режим, побудив его создать 4-й штурмовой корпус, куда должны были войти милиции и различные отряды, действовавшие в районе Латакии. Однако полностью решить поставленную задачу не удалось, не все отряды согласились войти в этот корпус, который непосредственно подчинялся центральному сирийскому военному командованию.

В конце 2016 года Россия объявила о создании 5-го корпуса, куда должны были войти отряды Национальных демократических сил (созданных при поддержке ИРИ) и бывших перебежчиков из сирийской армии. В отличие от 4-го корпуса, который имел ограниченный ареал действия (Латакия), 5-й корпус мыслился как общенациональный. К тому же тот факт, что в его состав предполагалось включить бывших перебежчиков и тех, кто пытался избежать призыва (в основном это были сунниты), был призван попытаться ликвидировать конфессиональную рознь в армии и на законной основе вернуть суннитов в ряды вооруженных сил.

Главной проблемой в решении задачи по созданию новой армии оставалась шаткость ее основы. В сентябре 2017 года Москва была вынуждена признать, что 5-м штурмовым корпусом фактически командовал российский генерал, который был убит во время боевых действий. Справедливости ради необходимо отметить, что в ходе боевых операций в Сирии российские военнослужащие продемонстрировали лучшие образцы отечественных военных героических традиций. Тем не менее, данный факт выявил всю сложность задачи создать новую сирийскую армию из тех подразделений, которые остались к приходу российских военных в сентябре 2015 г.

В то время как Россия пыталась возродить государственные институты под прямым контролем сирийских властей, Иран стремился выстроить параллельную военную организацию, личный состав которой индоктринировался на исламской основе, и подчинявшуюся Тегерану, а не Дамаску.

В результате сегодня в Сирии сражаются ливанская «Хизбалла», «Лива Фатимиюн» (афганские шиитские милиции) и ряд отрядов НДС, которые пользуются поддержкой ИРИ и фактически подчиняются иранским военным советникам. По некоторым данным (требующим дополнительной проверки), около 80% военных, сражающихся за Б.Асада, – это иностранцы из «Хизбаллы» и ряда других шиитских формирований наподобие КСИР, Иракских сил народного ополчения (Iraqi Popular Mobilization Units, P.M.U.). Их главная задача – охрана стратегически важного для ИРИ коридора (Тегеран – Багдад – Дамаск – Бейрут ­– Палестина).

В контексте усилий по достижению мира в Сирии достаточно сложно предположить, что эти отряды легко откажутся от поставленных перед ними целей и перейдут под контроль сирийского центрального командования, а тем более – подчинятся российским военным. По-видимому, истинной целью ИРИ в Сирии является создание такой военной инфраструктуры, которая служила бы ассиметричной иранской военной силой. Она призвана во всех отношениях превосходить сирийские государственные институты, прежде всего армию.

Несмотря на ряд предпринятых Б.Асадом попыток упрочить свой контроль над различными милицейскими отрядами, продолжение их существования в стране и активные действия на подконтрольных территориях могут негативно отразиться на будущей стабильности в Сирии. Более того, их независимое от центрального командования поведение и излишняя самостоятельность способны подорвать суверенитет сирийского государства. А их индоктринация на конфессиональной основе и связь с иностранными государствами могут послужить дальнейшему обострению межконфессиональной и этнической розни в стране. Вместо того чтобы стать стабилизирующим фактором в борьбе с терроризмом и экстремизмом, существование этих отрядов скорее может послужить катализатором джихадистских настроений, которые сегодня воплощаются в действиях таких группировок, как «Исламское государство» (ИГ), «Аль-Каида» и «Хайат Тахрир Аш-Шам» (запрещены в России).

Россия вряд ли сможет оказать серьезное влияние на эти группировки, так как это потребует массированной военной интервенции и ввода в Сирию дополнительных сил. К тому же с учетом того, что эти группировки лояльны Ирану и их благополучие зависит от ИРИ, вряд ли стоит ожидать, что Тегеран так просто откажется от них в обмен на политическое урегулирование.

С другой стороны, США не собираются так просто отказываться от подконтрольных им сил в Сирии, тем более уходить из тех районов, которые находятся под контролем союзных им сил. США могли бы использовать эти возможности как дополнительный элемент давления на сирийские власти и Иран в вопросе отношений с милициями. Однако вряд ли стоит рассчитывать на это.

Скорее всего, как показывают последние по времени действия возглавляемой ими коалиции, США, как и Иран, стремятся создать подконтрольную им военную организацию из союзных местных сил. С этой точки зрения США заинтересованы в продолжении военной фазы конфликта, что в конечном итоге способно фактически убрать с военно-политической сцены сирийскую армию и органы безопасности, где у России пока еще сохраняются позиции, которые она вполне способна реанимировать и опереться на них в случае перехода власти для удержания своих позиций в САР.

Россия вряд ли согласиться с такой постановкой вопроса, не рискуя испортить отношения с Ираном. К тому же в Москве хорошо осознают, что, добившись своей цели, США постараются маргинализировать роль Москвы в урегулировании сирийского кризиса и в будущем умалить роль России в Сирии, что поставит под угрозу российские позиции в этой арабской стране.

С конца 2017 – начала 2018 гг. ситуация в сфере вооруженного противостояния Сирии и вокруг нее заметно изменилась. Ведущиеся боевые действия отличаются непредсказуемостью финала и могут положить начало новым процессам в деле развития сирийского кризиса. Сложность сложившейся ситуации определяется, на наш взгляд, рядом важных разноуровневых обстоятельств.

Во-первых, сегодня сирийский конфликт развивается в иной парадигме. Условно ее можно обозначить как «посттеррористический» этап в сирийском восстании. После решающей победы над терроризмом в лице ИГ в стране стала складываться новая ситуация. Она определенно оказывает влияние на умонастроения основных участников конфликта и определяет их поведенческий стереотип.

Примечательно, что победа над ИГ является заслугой российских военных, которые смогли решить этот вопрос в считанные месяцы, поставив его в плоскость (как можно надеяться) «точки невозврата». Однако еще остается пресловутая «Джебхат ан-Нусра» (она же «Джейш Фатх аш–Шам»), а вернее, постепенно поглощающая ее «Хайат Тахрир аш-Шам».

В то же время в ряде ключевых районов страны – пригородах Идлиба и Халеба (Алеппо) – эта террористическая структура постепенно теряет свои прежние лидирующие позиции и социальную базу опоры под ударами объединившихся протурецких движений «Нуреддин аз-Зенки» и «Ахрар аш-Шам». Окончательно ее судьбу могут решить турецкие военные, которые во исполнение астанинских соглашений должны занять эти районы и покончить с террористическими структурами.

Главный вопрос: как скоро это может случиться? По некоторым данным (требующим уточнения), после серии поражений отряды «Хайат Тахрир аш-Шам» находят убежище на севере Сирии, в приграничных сирийско-турецких районах. Нельзя исключать, что Турция, США и другие внешние акторы могут использовать их в крупной политической игре на поле сирийского конфликта.

Но в целом «посттеррористический» этап сирийского восстания уже наступил. Данное обстоятельство вынуждает как местных, так и ряд региональных участников конфликта по-новому относиться к сирийскому кризису и рассматривать дополнительные параметры его политического урегулирования.

Для сирийской оппозиции новый этап обозначает возврат к первоначальным целям восстания – борьбе с неправедным (с их точки зрения) режимом. К тому же сами сирийские власти давали много разных поводов для обвинений в избыточном насилии.

В этом контексте особе внимание привлекает фигура Сухейля аль-Хасана (командующий «Кувват ан-Нимр»), на которого с некоторых пор в Москве делают ставку.

После победы над ИГ Россия и США стали уже не столько союзниками в борьбе с терроризмом, сколько соперниками в борьбе за Сирию. Стратегия США по Сирии изменилась, и аппетиты Вашингтона выросли. Об этом открыто говорил госсекретарь США в конце 2017 года. Суть новой стратегии США можно упрощенно свести к утверждению, что преждевременный вывод войск из Ирака был ошибкой. Необходимо ограничить степень влияния Москвы в Сирии, не позволить ей взять под контроль новые стратегически важные районы страны, умалить роль России как беспристрастного арбитра на переговорах в Женеве и таким образом лишить ее возможности влиять в выгодном для нее ключе на политическое решение по Сирии; одновременно попытаться развести Россию и Иран, нарушив их альянс, и таким образом изолировать ИРИ от активного участия в сирийских делах, а Москву лишить союзника; переформатировать суть политического решения по Сирии, где нет места Башару Асаду, а роль ИРИ серьезно маргинализирована.

Практическим подтверждением новой стратегии США по Сирии служат действия американских военных в Сирии с начала 2018 года в отношении Сирийской Арабской Армии (САА) и российских военных.

Одновременно Москва подверглась беспрецедентной критике и давлению со стороны союзников США в ЕС и НАТО. В этой связи, на наш взгляд, нельзя медлить. Если военное решение по Сирии затянется и в силу вышеотмеченных причин не сможет получить успешного завершения, то надо переходить к политическому урегулированию, не дожидаясь окончания боевой фазы операции в САР.

Необходимо попытаться добиться выгодного для Москвы решения, пойдя на компромисс с конструктивно настроенными местными гражданскими и военными силами. Например, в обмен на некоторые уступки оппозиции Москва могла бы оговорить возможность взять под свой контроль ключевые районы Дамаска и ближайших пригородов – прежде всего районы Джобр и Хараста – и одновременно начать процесс их реконструкции.

Данные инициативы Москвы могли бы, на наш взгляд, быть встречены с пониманием в Саудовской Аравии, Египте и Израиле. Таким образом, Россия могла бы получить контроль над важными районами сирийской столицы и в дальнейшем постепенно распространить влияние на другие районы Дамаска, а также обеспечить успех своих действий на юге Сирии (Дераа).

Еще совсем недавно мало кто сомневался в превосходстве России и правящего режима в Сирии. Да и сегодня вряд ли стоит оспаривать военный приоритет Москвы в этой арабской стране. Однако в сложившейся в Сирии ситуации Москва не может полностью полагаться только на фактор силы, свое военное превосходство с точки зрения реализации собственного сценария политического урегулирования. Она вынуждена вернуться к политическим консультациям с региональными и международными игроками на поле сирийского конфликта. Собственно, позиция России всегда базировалась на принципах политических договоренностей и консультаций. В то же время, как нам переставляется, российское неоспоримое военное превосходство в Сирии позволяло надеяться на то, что Москва сможе реализовать свой собственный сценарий политического транзита и определить его основные параметры.

Однако развитие ситуации в Сирии и изменение прежних параметров безопасности, которые во многом определяли формат политического урегулирования, заставляют по-новому взглянуть на этот вопрос, прежде всего с точки зрения сохранения российского приоритета в деле урегулирования сирийского конфликта.

С начала 2018 года в развитии сирийского кризиса произошел ряд важных и внезапных изменений. Прежде всего, они определялись ростом вооруженной конфронтации противоборствующих сторон и активным вмешательством в этот процесс ряда крупных региональных и международных игроков, которые с большой долей вероятности были готовы к решительным действиям для изменения сложившегося баланса сил и реализации своих интересов на этапе политического урегулирования.

В сложившейся ситуации вряд ли возможно говорить об абсолютном доминировании кого-либо из участников конфликта в деле полного переформатирования местной военно-политической инфраструктуры в соответствии с собственной национальной стратегией.

Данная ситуация заставляет основных участников конфликта менять прежние подходы к проблеме удержания своих позиций в контексте быстро меняющихся местных реалий и новой роли своих партнеров и оппонентов на поле сирийского урегулирования.

Со времени начала операции в САР влияние России благодаря новейшему вооружению и подготовленным военным кадрам было велико. Москва смогла установить практически полный контроль над воздушным пространством Сирии, укрепиться на ряде территорий «полезной Сирии» и обезопасить свои позиции в районе Средиземноморского прибрежного пояса с севера на юг. Более того, Россия сумела практически полностью исключить из планов вооруженной оппозиции понятие «контролируемые районы», вернуть значительную часть сирийской территории под контроль сирийского правительства и практически исключить из переговорной повестки по Сирии вопрос о Башаре Асаде.

В то же время в силу обстоятельств, о которых говорилось выше, в военно-политической географии Сирии с недавних пор стало появляться все больше районов под контролем других международных и региональных сил. Частично причины сложившегося положения могут корениться в допущенных сирийским режимом просчетах еще до начала российской военной операции. Так, не совсем оправдала себя принятая режимом логика «силового взаимодействия» с протестным движением, постепенно нараставшая угроза со стороны ближайших соседей была недооценена и так далее. Все это привело к избыточной интернационализации конфликта и дало возможность активного вмешательства внешних сил в сердцевину сирийского кризиса и даже манипулирования им на ряде этапов.

В результате сегодня политический и военный выигрыш выглядит не столь очевидными и в любой момент может стать предметом политического торга.

Усилия сирийского правительства стабилизировать ситуацию за счет активных боевых действий одновременно на ряде направлений с целью ограничения территории, занимаемой вооруженной оппозицией, не гарантируют сегодня достижения исключительного позитивного результата.

Инициированная Москвой в мае 2017 года при поддержке основных международных и региональных игроков идея создания «зон деэскалации», несомненно, сыграла свою положительную роль в снижении напряженности в ряде районов Сирии. Однако пока не удалось обеспечить необходимые условия для безусловного закрепления влияния сирийских властей, особенно в районах «полезной Сирии». Число стран-гарантов, призванных обеспечивать порядок в указанных зонах, было явно недостаточным.

Поэтому для контроля над ситуацией в восточных районах Хомса и Восточной Гуты пришлось обращаться к Египту. С одной стороны, ввод новых игроков в этот процесс может снизить риск новых вооруженных обострений. С другой – это расширяет круг участников политических переговоров, которые, естественно, захотят диктовать свои условия.

Всего, по данным сирийской оппозиции (требующим дополнительной проверки), на конец 2017 – начало 2018 гг. указанные зоны охватывали 304 населенных пункта, в 43-х из которых 14% вооруженной оппозиции были представлены отрядами Свободной сирийской армии (ССА) и исламских бригад, в 189  – 60% также составили подразделения ССА и исламские бригады и в 73 – 24% отрядов ИГ.

Необходимо учитывать тот факт, что России приходилось идти на ряд уступок и компромиссов, чтобы добиться согласованного решения о создании указанных зон.

Сегодня, после изменения ситуации в стране и позиций стран-гарантов, выполнение ранее достигнутых соглашений по зонам не выглядит столь простым.

Несмотря на то что Анкара пытается аккуратно выполнять возложенные на нее обязанности, ей нередко приходится маневрировать между США, Россией и Ираном, чтобы соблюсти ранее достигнутые договоренности с этими странами.

Нельзя не учитывать и тот факт, что страны-гаранты «трехстороннего соглашения по безопасности» («зоны деэскалации») в конечном счете не смогли не воспользоваться представившимся им шансом извлечь для себя выгоду, причем на легальных основаниях.

Парадоксально, но фактически некоторым отрядам вооруженной оппозиции удалось упрочить свои позиции в ряде сирийских районов, особенно в тех, которые оказались в зоне турецкой ответственности. Известно, что Анкара активно задействовала в своей военной операции «Щит Евфрата» отряды ССА. При этом, угрожая срывом соглашений, Турция стремится расширить зону своего влияния и дальше на север Сирии, заняв стратегически важные районы типа Африна и провинции Идлиб, где базируются отряды «ХайатТахрир аш-Шам» и «Тахрир ас-Сурийя».

Фактическое сохранение различных отрядов вооруженной оппозиции в ряде ключевых районов Сирии непременно скажется в будущем на взаимоотношениях центральной власти с периферией. Например, США категорически не согласны с границами размежевания российских и иранских сил, находящихся на юге Сирии. Американская администрация выступает однозначно против участия Ирана как страны-гаранта в этом проекте, что может попросту сорвать его выполнение. Нельзя не учитывать и отрицательную позицию Израиля, который однозначно опасается усиления военного присутствия Ирана и ливанской «Хизбаллы» на юге страны.

В этой связи нельзя однозначно отметать вероятность начала крупномасштабного конфликта, который может начаться в районе Дераа в ходе борьбы за юг Сирии и охватить другие районы страны и соседние государства.

Так, по некоторым данным, с момента начала сирийского восстания Израиль нанес по сирийской территории около 80 ударов с воздуха и суши. А настоящие Sky Wars в феврале 2018 г., участие в которых принимали ВВС Израиля, ВВС и ПВО САА, иранские беспилотники, только подтверждают всю опасность и непредсказуемость ситуации.

По мере приближения июля 2018 г., когда должны быть окончательно выполнены астанинские соглашения о зоне безопасности на юге, растет степень вероятности обострения обстановки в этом районе. Сегодня 50% Дераа контролируется оппозицией. Успехи САА в Восточной Гуте и планы продвижения правительственных войск на юг не оставляют оппозиции возможности ударить первой, чтобы таким образом попытаться сохранить баланс сил.

В этом случае будут затронуты интересы США на их базе «Эт-Танф». Весной 2018 г. Пентагон направил в этот район дополнительно 200 единиц боевого персонала. В последнее время США нарастили свое военное присутствие в Сирии. Американские военные так или иначе контролируют 10 районов Сирии, дислоцируются на двух базах ВВС и восьми опорных пунктах, которые формально находятся под контролем подразделений сил защиты порядка, и неплохо представлены в районах к востоку и северо-востоку от Евфрата. При этом США контролируют до 80% сирийской нефти.

Складывающая ситуация не может не беспокоить Москву. Для того чтобы сохранить достигнутое, России, очевидно, придется усилить присутствие своих ВКС в районах Хамы, Идлиба, Восточной Гуты. Одновременно Москва, по данным сирийской оппозиции и утечкам из рядов САА, стала активно внедрять свой персонал и обученных в России сирийских военных в наиболее боеспособные подразделения сирийской армии и сил безопасности. Это дает России возможность фактически контролировать их деятельность, а в ряде случаев и управлять ею.

Установив контроль над силовым блоком, Россия уже фактически осуществила переходный период, который осталось оформить политическими договоренностями на международном уровне. Поскольку, вне зависимости от того, кто завтра будет править Сирией, реальный механизм власти останется в руках сирийской армии и спецслужб, имея там прочные позиции, Москва способна оказать влияние на принятие любого важного для нее политического решения на любом уровне сирийской властной пирамиды.

На самом деле, вопрос о выработке новых параметров безопасности, в рамках которых Россия могла бы законно утвердить свое первенство и достижения в Сирии, является на сегодняшний день ключевым.