Институт исследований национальной безопасности (Institute for national security studies, INSS) и Государственный фонд им. Конрада Аденауэра в Израиле (Konrad Adenauer Stiftung, KAS) 3 декабря 2019 года в Тель-Авиве провели международную конференцию под названием «Россия на Ближнем Востоке: постоянно меняющиеся вызовы на изменчивом Ближнем Востоке». В конференции приняли участие эксперты из Израиля, Европы, Северной Америки и России[i].

Открывая панельное заседание, посвященное политики России на Ближнем Востоке в отношении различных конфликтов, бригадный генерал (в отставке) Шломо Бром, старший научный сотрудник INSS, выразил заинтересованность в том, чтобы выяснить не только суть этой политики, но и чем она обусловлена. Общепринятым мнением является то, что российская политика в ближневосточном регионе является продолжением противостояния Москвы и Вашингтона и с Западом в целом на международной арене. Задача заключается в том, чтобы выяснить какие именно интересы преследует Россия в регионе и достигает ли она поставленных целей. Очевидно, что Москве удалось восстановить свои позиции и зарекомендовать себя в качестве весомого игрока на Ближнем Востоке. Усилия российского руководства тем более  заслуживают уважения и являются впечатляющими с учетом того, с какими незначительными ресурсами это было сделано. Но вопрос заключается в том, каким образом будут складываться отношения России с региональными странами в будущем.

Проф. Дмитрий Адамский, Школа управления, дипломатии и стратегии им. Лаудера в Междисциплинарном центре в Грецлии в докладе говорил о своем исследовании в области религии, политики и стратегии в России, в частности о роли Русской православной церкви (РПЦ) в «московско-сирийской кампании».

Во-первых, он предложил рассмотреть общий контекст взаимоотношений между государством и церковью, во-вторых, обозначить три основных вклада Русской православной церкви во внешнюю политику России, и наконец, как это происходило.

Говоря о роли и месте веры и религии в российской национальной идентификации, идеологии и политике, израильский профессор отталкивается от распада СССР в 1991 году. Глядя на бюрократический ландшафт российской внутренней и внешней политики, он утверждает, что политика национальной безопасности и круг специалистов, занимающихся вопросами стратегии, – те сферы, где роль религии и веры проявилась наиболее отчетливо.

По его словам, тема сплетения веры и стратегии в России выпала из поля зрения академических  исследований в Израиле или где бы то ни было на Западе. Ученые анализируют отношения государства и церкви в России, обращают внимание на внешнюю политику, однако ее проявления в отношении ближневосточного региона, особенно в части российской политики в Сирии, остается не рассмотренным.

Основной аргумент Д.Адамского заключается в том, что текущая российская военно-политическая кампания в Сирии и на Ближнем Востоке наиболее сильно затронута вопросами веры и религии. Можно дискутировать о масштабах церковного влияния на принятие внешнеполитических решений, но сирийская кампания Москвы наиболее сильно подвержена такому влиянию. Он отмечает, что РПЦ не в первый раз вносит вклад во внешнеполитическую деятельность России, но с учетом интенсивности, продолжительности и масштабов сирийской кампании, можно говорить о беспрецедентном влиянии церкви.

С сентября 2015 года, с момента вступления России в войну в Сирии, израильский эксперт отмечает три основных результата, связанных с влиянием РПЦ.

Во-первых, Русская православная церковь привнесла в политику лидеров страны, ее политической элиты элементы мессианской миссии. В российской истории привнесение мессианства во внешнеполитические кампании происходило и в прежние века в период до создания СССР, и даже в советские времена прослеживалась идеологическая интерпретация политики руководства на международной арене, что закладывало мессианскую основу во внешнеполитические шаги Москвы.

Религиозно-метафизические течения в российской истории имели взлеты и падения, но они всегда были в связке с внешней политикой. Пик такого влияния пришелся на президентство Путина. Политический миф, выраженный в таких понятиях как «святая Русь», «третий Рим» и цивилизационная роль России как продолжение первых двух идей, формирует политический дискурс в России.

Что касается войны в Сирии, то еще до начала Россией сирийской кампании, РПЦ обозначила перед Кремлем проблему притеснения христиан в ближневосточном регионе, что способствовало соответствующему обрамлению роли России в контексте сирийского конфликта. РПЦ облачила интервенцию России в концептуально-духовные рамки и представила военную кампанию Москвы в виде реализации концепции русской цивилизационной роли в мире. «Третий Рим» в лице Москвы выступал как защитник притесняемых христиан на Ближнем Востоке, причем всех христиан. Это стало дополнением и обеспечением инструментальных претензий Кремля на военно-политические инициативы и дало возможность руководству России выступать с морально-психологической позиции. Западные аналитики упускают данный аспект из виду.

Во-вторых, вклад церкви привел к легитимации внутренней и внешней политики Кремля. Во время кризиса на Ближнем Востоке началась публичная, церковная политика представителей высшего духовенства РПЦ с целью легитимации кремлевской политики в Сирии.

РПЦ сделала три важных прямых и взаимосвязанных послания, суть которых заключается в том, что военная операция России в Сирии является проявлением «борьбы света и тьмы», поэтому действия российских военных не только морально оправданы и легитимны, но стратегически необходимы и что США и Россия должны выступить совместно в борьбе с терроризмом, оставив в стороне все разногласия.

По мнению Д.Адамского, теоретически, идея антитеррористического взаимодействия с США была нацелена на распространение такого сотрудничества на другие сферы противостояния двух сверхдержав. Это было и есть одно из основных желаний Кремля вплоть до сегодняшнего дня. Такое переплетение политики России с церковной составляющей не является случайным, но направлено на усиление действий Москвы.

В-третьих, РПЦ дала возможность российской элите и Кремлю обеспечить достаточный уровень поддержки сирийской операции внутри страны. Как отмечает израильский профессор, общепризнанным мнением в экспертном сообществе является то, что кампания Кремля в Сирии была самой рискованной и вызывающей из когда-либо предпринятых Россией в постсоветский период. Операция в Сирии внутри России, по его словам, на самом деле вызвала в памяти драматические последствия интервенции в Афганистан и в Чечню, хотя сирийская кампания стала самой удаленной от границ проекцией военной силы России и проводилась на самом большом расстоянии за последние исторические периоды.

В данной связи, по мнению израильского профессора, необходимо понимать в какой период началась сирийская кампания Кремля. 2015 год –санкции против России и введение контрсанкций, что ударило по российской экономике. Это также время высокой инфляции в России. Таким образом, очень сложный экономический период в сочетании с негативными воспоминаниями о предшествовавших войнах, усложнил отношение российских граждан к военной операции в Сирии.

В этом контексте с момента начала сирийской кампании РПЦ позиционировала себя в качестве актора, способного влиять на общественный дискурс в стране, и поэтому сконцентрировалась на нейтрализации негативного общественного настроения в отношении вступления России в войну в Сирии. Предполагается, что для РПЦ комфортнее было оказывать влияние на общественность в контексте сирийского конфликта, а не украинского, т.к. сирийская проблема являлась менее противоречивой, нежели ситуация на Украине.

Израильский эксперт выделят три взаимосвязанных понятия, которые позволили легитимизировать сирийскую кампанию в глазах местного населения. Во-первых, Россия действует в Сирии, прежде всего, как защитница преследуемых христиан в регионе. Во-вторых, в РПЦ верят, что Сирия является одной из колыбелей христианства, где возникли первые церкви. И наконец, Россия, благодаря вступлению в сирийский конфликт, материализовывает статус великой державы в противовес американскому единоначалию и лицемерию. По его словам, РПЦ был сделан такой посыл, что страна, т.е. США, на банкнотах которой есть фраза In God we trust, ничего не делает для того, чтобы спасти преследуемых христиан в Сирии, а вот Москва это делает.

Если вышесказанное может кому-то показаться гиперболическим и аллегорией, то Д.Адамский предлагает взглянуть на армию и российский контингент в Сирии.

По словам Д.Адамского, во время военной операции в Сирии РПЦ и особенно армейские священники, которые стали важной составляющей российской армии с 2019 года и вошли в структуру политического управления Министерства обороны РФ, что называется им реинкарнацией положения вещей советского периода, фактически внесли вклад в российскую военную кампанию в Сирии.

Сегодня с момента вступления в сирийский конфликт, российские военные и гражданские священники регулярно направляются в Сирию. В частности, священники прибыли туда вместе с первой группой военных в 2015 году. Израильский профессор упоминает две русские военные церкви на сирийской территории – в Латакии и Хмеймиме. Эти священнослужители, по его словам, непрестанно содействуют военным в духовной сфере и оказывают влияние на их патриотический настрой.

Российские командиры транслировали нарратив РПЦ о моральной обязанности русских военных выполнить эту высокую миссию, тем самым поднимали их дух и мотивацию. Действия священнослужителей способствовали повышению сплоченности и боевой эффективности российского военного контингента в Сирии.

В заключении он отметил, что вклад связки веры и стратегии в сирийскую кампанию Москвы заключается в использовании социальной инструментальной функции религии,  и не обязательно ее теологического аспекта. В условиях, когда согласно антропологическим и социологическим данным о степени религиозности в России, вера является чем-то менее практикуемым, а больше секулярной конструкцией, привитой государством, военно-политическое руководство России в очень искусной манере использует скорее организационную, а не теологическую установку религии.

Израильский профессор не призывает преувеличивать роль РПЦ и русской православной веры в российской политике национальной безопасности, и предлагает скептически относиться к заявлениям самих церковных служителей и высокопоставленных государственных деятелей. Однако отмечает, что неизвестно реальное влияние таких церковных и политических посланий и дискурса на общественность в России, на степень мотивации военных или на иностранных лидеров на международной арене. Поэтому не менее важным он считает не допустить недооценки влияния веры и религии на российскую национальную безопасность. Он утверждает, что три основных вклада, привнесенные в политику России в Сирии верой и религией – мессианство, легитимация сирийской военной операции на внутренней и международной арене и боевая эффективность – не останутся уникальным случаем в рамках сирийской кампании, а станут важной составляющей внешнеполитического подхода Москвы и за пределами Ближнего Востока.

[i] Russia in the Middle East: Ever-Changing Policy in an Ever-Changing Region // INSS. 03.12.2019 — https://www.inss.org.il/event/russia-in-the-middle-east-ever-changing-policy-in-an-ever-changing-region/