Политолог Джакопо Скита из университета Дурхэм, работающий также экспертом в Итальянском международном институте политических исследований, ISPI, рассматривает вопрос, потенциально способный оказать значительное влияние на сложившуюся в регионе Персидского залива, геополитическую ситуацию. Кроме того, его, в какой-то мере, можно расценивать как начало, своего рода, опосредованного, но от этого, не менее стратегического противоборства Индии и Китая, набирающего сейчас все более активный оборот. И, как можно убедиться, идущего не в глухих горных районах, а в самом, что ни на есть, центре пересечения «всего и вся» современного мироустройства.

В последние несколько недель информация о 25-летнем всеобъемлющем стратегическом соглашении, тайно подписанном между ИРИ и КНР, привлекли пристальное внимание со стороны международных СМИ и некоторых видных политических деятелей как внутри, так и за пределами Ирана. Это соглашениевызвала дебаты из-за его предполагаемой секретности и характера уступок, которые Иран собирался сделать Китаю, которые якобы варьировались от передачи некоторых островов в Персидском заливе до слухов о, якобы, размещении на постоянной основе около 5000 китайских военнослужащих в Иране.

Новое соглашение, подробно описанное в 18-страничном изложении, в копии, полученной  американской газетой The New York Times, значительно расширит китайское присутствие в банковском деле, телекоммуникациях, портах, железных дорогах и десятках других проектов в Иране. В обмен на это Китай получит регулярные — и, по словам иранского чиновника и нефтяного трейдера, со значительными скидками, — поставки иранской нефти в течение следующих 25 лет.

Вопреки словам бывшего президента Ирана, Махмуда Ахмадинежада, который первым осудил секретность соглашения, переговорный процесс между Пекином и Тегераном начался еще в 2016 году и продолжался в течение многих лет, благодаря нескольким публичным обменам между властями Ирана и Китая на высшем уровне. Кроме того, в окончательном проекте документа о сотрудничестве, который был распространен с прошлой недели, не упоминается передача Киша или других островов Китаю или какое-либо китайское военное присутствие в стране. Но, слухи о секретном разделе соглашения активно муссируются.

Помимо призывов к различным инфраструктурным проектам и многосторонним инициативам в контексте Инициативы «Один пояс, один путь» (BRI), 18-страничный документ определяет партнерство, которое должно быть «стратегическим и всеобъемлющим». Китай и Иран будут углублять сотрудничество в таких ключевых областях, как телекоммуникации и разработка программного обеспечения, а также поощрять китайские инвестиции в иранские особые экономические зоны и прибрежные районы. Соглашение признает Пекин постоянным и предпочтительным покупателем иранской нефти, что предполагает возможность предоставления ему существенных скидок. Кроме того, речь идет о военном и оборонном сотрудничестве, в том числе о создании совместной комиссии по военной промышленности, «обмену опытом и знаниями», совместных проектах и ​​учениях, а также борьбе с терроризмом. Конечно, это амбициозное соглашение, в котором, однако, отсутствуют детали и инструменты реализации, типичные для обязательного договора.

Неудивительно, что рассматриваемый проект документа о сотрудничестве согласуется с рамками, публично определенными Си Цзиньпином и Хасаном Роухани в январе 2016 года. По этому случаю они объявили, что Китай и Иран начинают процесс повышения своих отношений до уровня всеобъемлющего стратегического партнерства (CSP), представляющего 25-летнюю «дорожную карту» по укреплению связей между странами в многочисленных областях сотрудничества. Примечательно, что начало реализации CSP произошло сразу после дня введение в действие JCPOA (Совместный всеобъемлющий план действий (сокр. СВПД, англ. Joint Comprehensive Plan of Action, сокр. JCPOA‎)  политическое соглашение между Ираном и группой государств, известных как 5+1, относительно ядерной программы Ирана), что свидетельствует о намерении и Китая, и Ирана продолжать и расширять свое сотрудничество в новых международных условиях, в которых Тегеран будет постепенно реинтегрироваться в мировую экономику.

В августе 2019 года, на фоне растущей напряженности в Персидском заливе, министр иностранных дел Ирана, Мохаммад Джавад Зариф посетил Китай, чтобы представить своему китайскому коллеге, Ван И, первую иранскую версию проекта 25-летнего документа о сотрудничестве. Интересно, что цель визита Зарифа была публичной, и за этим последовала публикация в лондонском выпуске новостей подозрительного материала, в котором утверждалось, что Китай согласился инвестировать громадную сумму в 400 млрд долларов в Иран и, что примечательно, был готов отправить туда военных. Нынешний проект, несмотря на то, что он позиционируется, как «окончательный», еще нуждается в одобрении правительства Китая и, что самое важное, должен быть ратифицирован иранским парламентом, как установлено статьей 77 Конституции ИРИ.

Тем не менее, констатирует Д.Скита, за последние четыре года, реализация «дорожной карты» сотрудничества между двумя странами была довольно медленной. С одной стороны, значение китайско-иранских отношений не следует переоценивать. Фактически, в то время как Тегеран постепенно увеличивал свою заинтересованность в разработке более существенной политики «Взгляд на Восток», он традиционно отдает приоритет своим отношениям с Западом. Возможно, это было одной из главных целей и ожиданий правительства Роухани после достижения «ядерной сделки». С другой стороны, избрание президентом Дональда Трампа в ноябре 2016 года, быстро привело к выходу США из СВПД и повторному введению вторичных санкций на фоне так называемой кампании «максимального давления», что вынудило Иран обратить свой интерес к «повороту на Восток».

Тем не менее, хотя Китай по-прежнему твердо привержен СВПД и политически поддерживает Иран, он, по существу, так не смог ответить на призыв Тегерана к устойчивому экономическому партнерству вопреки санкциям США. Фактически, несмотря на то, что Пекин был единственным крупным международным покупателем иранской нефти, даже после истечения срока действия отказов от нефти, Китай постепенно снизил свои торговые связи с Тегераном. В марте 2020 года объем импорта нефти достиг своего 20-летнего минимума, что еще больше увеличило торговый дефицит Ирана с его основным экономическим партнером.

Учитывая все это, осторожный подход Китая к партнерству с Ираном не имеет ничего общего с отсутствием окончательного двустороннего соглашения между двумя странами. Более реалистично, что политика Ирана в отношении Китая неизбежно зависит от его растущего влияния в Персидском заливе, где Пекин тщательно строит свое присутствие, основанное на не отчуждающих региональных субъектах и, в более широком смысле, на глобальной конфронтации с США. Возможно, это одна из причин нерешенного расхождения между амбициями и реализацией партнерства между Пекином и Тегераном.

Во всяком случае, не преувеличенная и политически предвзятая оценка окончательного проекта 25-летнего документа о сотрудничестве, а реальная должна предполагать более трезвое понимание «всеобъемлющего стратегического партнерства» между Китаем и Ираном.

Мы согласимся с мнением автора, однако, на наш взгляд, в китайском подходе может содержаться еще один элемент, не отраженный в экспертной оценке ISPI.  Мы имеем ввиду существующее ирано-индийское военно-техническое и военно-политическое взаимодействие. Пусть и несколько ослабленное в последние несколько лет, но не до такой степени, чтобы его можно было совсем не принимать в расчет.

Стратегическое партнерство Индии и Ирана было и остается значительным: страны заключило военные и энергетические соглашения на сумму более 25 млрд долларов. Широкомасштабное сотрудничество между ними с участием всех военных организаций и специальных служб стало существенным поворотом в существующей стратегической ситуации в Южной Азии, особенно в последние два десятилетия. В ежегодном отчете Министерства иностранных дел Индии за 2005-2006 годы утверждалось, что индо-иранское сотрудничество «приобрело стратегическое измерение, процветающее в области энергетики, торговли, транзитных перевозок, обороны и безопасности».

Связи между Индией и Ираном в области обороны продолжили развиваться после подписания Меморандума о взаимопонимании (МоВ) и сотрудничестве в области обороны в 2001 году. В том же году министр обороны Индии, Йогендра Нарайн встретился со своим иранским коллегой Али Шамхани и обсудил вопросы поставок оружия, военной техники и трансфера технологий в Иран, включая, в частности, индийское противотанковое управляемое оружие и запчасти к вооружению советского и российского производства. К середине 2000-х гг. отношения вышли на своего рода, пик, включая регулярные обмены представительными делегациями, визиты военных кораблей и совместные учения.

Хотя, Китай везде выставляет на передний план экономические аспекты, не трудно догадаться, что радом с ними, присутствуют и оборонные. Каким Тегерану может и сможет ли вообще «усидеть на двух стульях» после подписания соглашения с Пекином, сказать трудно. Мотивы Ирана, в общем то, прозрачны: среди них желание обеспечить скорейший доступ к современным военным технологиям и возможным поставкам вооружения, закрепление на долгосрочной основе поставок энергоносителей, а также соображения геополитики. Процесс сближения Пекина с Тегераном не выглядит легким, быстрым и предсказуемым. Пока мы бы не делали из произошедшего однозначных выводов, но, желание Китая «подсидеть» Индию в этом регионе, на наш взгляд, имеет место быть.  Так же понятно, что оно не останется незамеченным в Нью-Дели: регион имеет для Индии, поистине, стратегическое значение и не только с точки зрения импорта нефти и газа: там проживают и работают сотни тысяч индийских граждан.