В Исламской Республике Иран (ИРИ) с 16 сентября 2022 г. продолжаются многотысячные акции протеста с требованием смены режима, для которого, как видят ситуацию на Западе, начался обратный отсчет. Наблюдатели и эксперты во всем мире, особенно в Израиле, отслеживают ситуацию в стране, которая сорок лет находится под санкциями, развивает ядерную программу, обвиняется США и его региональными союзниками в дестабилизации Ближнего Востока, и столкнулась с вопросом преемственности власти после того, как уйдет 83-летний верховный лидер Али Хаменеи.

Группа израильских экспертов по случаю двух месяцев протестов в Иране попыталась разобраться, что стало причиной отсутствия скандирования «Аллах акбар», характерного для предыдущих беспорядков; удастся ли разгневанным протестующим на этот раз сохранить сплоченность в своих рядах; что плохого сделал режим аятоллы по мнению звезд социальных сетей; когда Корпус стражей исламской революции (КСИР) начнет «кровавые репрессии в центральных городах»; и главный вопрос, которым задаются израильские эксперты – приведут ли протесты к смене власти в Тегеране.

В ходе беспорядков появился и стал хитом своеобразный гимн протеста – песня «Барое» («За»), которую написал Шервин Хаджипур. На его странице в Instagram клип собрал 40 млн просмотров за два дня и 100 тысяч заявок на «Грэмми». Отмечается, что протесты, которые за короткое время вышли за рамки вопросов дресс-кода, хоть и получили символический гимн, но через два месяца с момента начала они потеряли темп и застопорились, но в то же время ситуация далека от затихания.

Д-р Раз Зиммт, эксперт по Ирану из Института исследований национальной безопасности (INSS) и Центра иранских исследований «Альянс» Тель-Авивского университета согласен с тем, что иранский протест хоть и не подавлен, но и не набирает оборотов. По его оценкам, таких событий в  Иране не было с 1978-1979 гг. При этом он имеет в виду не масштаб происходящего, а сочетание протеста, который непрерывно длится полтора месяца, с четким требованием свержения режима. Он сравнивает нынешнюю ситуацию с 2009 г., когда протесты длились долго, но волнообразно. «Тогда требования были революционные и неконкретные – провести новые выборы в связи с фальсификациями. Протестными акциями руководили Мир Хусейн Мусави и Мехди Карруби, лидеры «зеленого движения», которые хоть и были членами реформистской оппозиции, тем не менее, являлись частью режима. Сегодняшний протест гораздо более направлен против истеблишмента», – полагает эксперт.

В то же время Р.Зиммт указывает на «три критических индикатора», которые помогают понять ситуацию, и куда все идет. Первый индикатор количественный. «На одной демонстрации в Берлине было больше участников, чем на всех протестных акциях во всех провинциях Ирана. Даже на похоронах в Ширазе (после резни в мавзолее Шах-Черах) было больше людей, чем на уличных протестах». Эксперт объясняет это тем, что «в Берлине люди не боятся выходить на улицы, и в Ширазе они тоже не боялись, потому что похороны были организованы властями. Сейчас же приходится рисковать, чтобы совершить успешную революцию». Он ссылается на данные иранских властей, согласно которым на сегодняшний день в демонстрациях приняли участие до 200 000 иранцев. По его мнению, «это немало, особенно если учесть, какое количество их поддерживает, но все равно это не то число, которое в настоящее время может иметь значение».

По мнению Р.Зиммта, вторым показателем является идентичность протестующих, и здесь по данным властей из вышедших на улицы 90% — молодежь, а очаги протестных настроений — в основном в университетах. «Молодежь важна, но для превращения протеста во что-то более значимое требуется более широкая коалиция. Не только молодые женщины и юноши из образованного класса, этнические меньшинства, такие как курды и белуджи, а также элементы, не являющиеся частью образованного класса, как участники протеста на юге Тегерана. В беспорядках были замечены профессиональные элементы, как это было в последние годы, – рабочие нефтехимических предприятий и нефтянки, или рыночные торговцы, – но протест не усиливается и не расширяется».

Третий индикатор – состояние самого правящего режима, в котором эксперт не наблюдает расколов – «их нет ни в политической элите, ни в репрессивном аппарате».

Тамар Элем Гиндин, эксперт по Ирану Центра изучения Ирана и стран Персидского залива им. Меира Эзри при Хайфском университете и руководитель онлайн-школы по персидскому языку, отмечает разнообразие участников нынешних беспорядков (с точки зрения пола, этнических групп, географического распределения, социально-экономического статуса) по сравнению с предыдущими протестами, несмотря на превалирование молодых людей. «В ходе предыдущих протестов многие говорили, что молодые люди не выходят, потому что за них боялись родители», в нынешней ситуации ей представляется, что многие взрослые не выходят по той причине, что у них отсутствует энтузиазм. Не зря 18 лет – это призывной возраст: в этом возрасте люди, «не сходясь во взглядах», борются за групповую принадлежность».

По словам Ури Голдберга, эксперта по изучению современного Ирана и революционных движений в шиитском мире из Университета Райхмана, «чтобы иранская революция вспыхнула в полном смысле этого слова… должно произойти волшебство, алхимический эффект. Потому что успешные иранские революции — а Иран имеет традицию успешных народных революций — это те, которые выходят за рамки и не зависят от сектора, класса, возраста или их интересов, выводящих на улицы людей, требующих перемен. Есть момент, когда [революционный дух] охватывает всех. И этот момент еще не наступил».

В контексте размышлений о том, что могло бы стать таким волшебством, Э.Гиндин вспомнила о табачных протестах в Иране в 1891 г. (в связи с установлением с помощью правящего режима британской монополии на иранскую табачную продукцию). Эксперт называет это одной из множеств совершенных иранским правительством ошибок. В тех условиях великий аятолла [Ширази] издал фетву, согласно которой табак, прошедший через чужеземные руки, нечист. Весь Иран бросил курить в течение недели, и даже поговаривают, что это произошло в течение дня».

Э.Гиндин указывает на то, что «во все революции [в Иране] с 1891 по 1979 г. была вовлечена вся нация — и интеллигенция, и рабочие. Базар имел огромное значение, и он всегда находился под руководством духовенства. Здесь произошло то, что Исламская Республика непреднамеренно сильно задела статус духовенства. Нет священнослужителя, за которым можно было бы последовать. Наоборот, люди преследуют священнослужителей по улицам и кричат ​​им: «Би шараф! Би шараф!» («Нет уважения!»)».

У.Голдберг добавил, что «эта революция все еще нуждается в основополагающем нарративе, потому что речь идет не только о свержении режима. Боевым кличем «арабской весны» было то, что «народ хочет падения режима». Даже если иранский народ хотел бы уничтожение Исламской Республики – иранская революция, по крайней мере, исторически, представляет собой связь с моралью». «Это не Восточная Европа в конце холодной войны, где было два четких варианта: один [режим] падает, а другой приходит на смену. Здесь дело в способности сформулировать органичную историю изменений, которые исходят изнутри общества. Этого еще не произошло». В этой связи У.Голдберг согласен с тем, что говорится по поводу возраста большинства участников протеста. По его мнению, должно быть другое измерение. Суть он видит в том, что нет духовных лидеров, возглавляющих этот нарратив, которые способны выразить происходящее на языке вечности. Это повествование выстроено, и прямо сейчас обе стороны ждут, кто окажется ближе к тому моменту, когда произойдет волшебство [и революционный дух охватит всех]»[i].

[i] «לבקבוק יחזור לא כבר באיראן השד» :מאמינים המומחים // Israel Hayom. 10.11.2022. https://www.israelhayom.co.il/magazine/shishabat/article/13288313