Аналитики Института Ближнего Востока Национального университета Сингапура констатируют, что тема реформы  исламской юриспруденции снова выходит в первые места в сводках новостей по мере наступления месяца Рамадан. Этот тезис был проиллюстрирован   недавней перепалкой двух видных саудовских клерикалов  о том, карается ли вероотступничество смертной казнью по исламским законам. Произошло это в общем-то беспрецедентное для КСА событие    на саудовском государственном развлекательном канале Rotana Khalijiya, контролируемом государством, что наводит на определенные мысли. Дебаты вышли в эфир за несколько дней до того, как Министерство по делам ислама КСА  строго ограничило празднование Рамадана, который  начинается 22 марта. Что придает этим дискуссиям,  большее значение, так это то, что они подпитывают конкуренцию между Саудовской Аравией и различными другими игроками за религиозную мягкую силу в мусульманском мире. Как например, это сейчас наблюдается на примере соперничества индонезийских реформистов с государственными саудовскими и эмиратскими пропагандистами социально-либеральной, но автократической интерпретации ислама. Поддерживаемые КСА и ОАЭ исламские ученые отвергают реформу юриспруденции и оставляют право юридического толкования за правителем и его духовными заместителями. В прошлом году наследный принц КСА Мухаммед бен Сальман зашел так далеко, что назначил себя главным толкователем исламского права. Он заявил в интервью The Atlantic, что «по исламскому праву главой исламского истеблишмента является вали аль-амр, правитель». Он имел в виду это буквально. Наследный принц, в отличие от многих мусульманских правителей, редко, если вообще, запрашивает мнение мусульманских ученых, чтобы узаконить свою политику. «Мухаммед бен Сальман ставит религию на службу своей политике, протестуя против использования религии его оппонентами», — полагает  ученый и автор книги о Всемирной мусульманской лиге Луи Блин.  Безусловно, Мухаммед бен Сальман и президент ОАЭ Мухаммед бен Заид провели далеко идущие социальные реформы, которые расширили социальные права женщин и их профессиональные возможности. Кроме того, они ослабили ограничения на гендерное взаимодействие и приняли ряд послаблений в отношении развлечений в западном стиле. Но при этом они  закрепили эти изменения в гражданском праве и проигнорировали необходимость их синхронизации религиозной юриспруденцией. Что движет их реформаторским рвением?   Главной их заботой безусловно является обеспечение выживания их автократических режимов. Для этого им необходимо удовлетворить чаяния молодежи, диверсифицировать свою экономику, кардинально зависящую от экспорта нефти, ослабить социальные ограничения, чтобы конкурировать за иностранные таланты, и создать себе международный образ терпимости. Их реформы служат этой цели, но не идут дальше. Примером может быть  первый в истории закон Саудовской Аравии о личном статусе. Недавний анализ закона правозащитной организацией Amnesty International показывает, что он по-прежнему укоренен в ортодоксальной исламской юриспруденции. Закон кодифицирует проблемные практики, присущие системе опеки над мужчинами в королевстве и  закрепляет систему дискриминации по признаку пола в большинстве аспектов семейной жизни, включая брак, развод, опеку над детьми и наследование, хотя также устанавливает минимальный возраст для вступления в брак. Согласно этому закону, женщины должны получить согласие своего законного опекуна-мужчины на вступление в брак. Закон также обязывает жену «повиноваться» своему мужу. Это ставит ее право на финансовую поддержку, такую как питание и проживание, в зависимость от того, что она «подчиняется» своему мужу. Более того, мужчины могут инициировать развод без каких-либо условий, в то время как женщины сталкиваются с юридическими, финансовыми и практическими препятствиями. При разводе мать не имеет равных прав на своих детей; отцу предоставляется опекунство в принципе. Наконец, закон узаконивает дискриминацию между мужчинами и женщинами в наследовании, предоставляя мужчинам гораздо большую долю активов, чем женщинам. Аналогичным образом, недавно объявленные ограничения на публичное празднование Рамадана были направлены на то, чтобы переместить ядро саудовской идентичности с религии на национализм.

Вводя ограничения,  Мухаммед бен Сальман, очевидно, хотел, чтобы его считали идущим по стопам Мустафы Кемаля Ататюрка, политика 20-го века, который создал светскую Турцию из руин Османской Империи и упразднил халифат. Новые правила сокращают время, отведенное на вечернюю молитву, запрещают верующим приводить своих детей в мечеть, запрещают снимать и транслировать молитвы, ограничивают пожертвования на организацию поста верующими и обязывают чиновников мечети контролировать соблюдение поста во дворах, а не внутри мечети. Меры напоминают ограничения, которые правительство пыталось ввести в прошлом году. Однако шум в интернете заставил правительство отменить запрет на непрерывную трансляцию видеозаписей Рамадана в прямом эфире из двух мечетей, которые смотрят мусульмане по всему миру. Индийский мусульманский мыслитель и генеральный секретарь Исламского форума по продвижению умеренной мысли А. Файзур Рахман в телефонном интервью сказал, что Мухаммед бен Сальман, вероятно, рассматривает «сообщаемые меры как способ противодействия ритуализации ислама». Это похоже на правду, поскольку эта идея также заложена в плане наследного принца по строительству футуристического центра Эр-Рияда с Мукаабом, квадратным кубом виртуальной реальности высотой 400 метров, в центре. Критики уже осудили план, потому что предполагаемый куб напоминает Каабу.  Рахман также назвал ограничения Рамадана «плохой имитацией Ататюрка. Это выражение силы. Это говорит о том, что я правитель». Некоторые местные аналитики считают, что таким образом Мухаммед бен Сальман, как и Ататюрк в прошлом, хочет убрать религию с общественной площади и перенести ее в частную сферу. В отличие от раннего республиканского периода Турции, он предпочел достичь своей цели указом без какого-либо подобия публичных дебатов. В этих подходах есть существенная разница. Безусловно, реформы Ататюрка, включая введение воинствующего секуляризма во французском стиле, были непопулярны и жестко проводились однопартийным государством. Тем не менее, они последовали за ожесточенной битвой идей в конкурирующих публикациях за последние 15 лет существования Османской Империи о роли и природе ислама, которые были свежи в умах людей. Священнослужители, националисты и интеллектуалы высказывали мнения, варьирующиеся от защиты европейского позитивизма и материализма, светского национализма, призывов к религиозной реформе и даже упреков в исламе и Коране до яростной оппозиции любому реформированию религиозного дискурса и неприятия понятия нации в противовес панисламскому государству. Цитируя суру 16, стих 125 Корана,  Рахман, индийский мусульманский интеллектуал, утверждал, что подход Мухаммед бен Сальмана, который не терпит инакомыслия и в котором часто проводятся дебаты, «не является способом реформирования общества. Реформа должна быть добровольной с помощью искусства убеждения. Навязывать свою волю не по-исламски и нехорошо». В то время как наследный принц КСА предпочитает диктат «сверху вниз», который фокусируется на форме, а не на содержании, его главный идеологический соперник делает акцент на подходе «снизу вверх», который охватывает судебную реформу в стремлении к умеренному исламу, который является плюралистическим, инклюзивным и однозначно поддерживает Всеобщую декларацию прав человека. В прошлом месяце индонезийская организация «Нахдлатул улема», крупнейшее в мире и наиболее умеренное движение гражданского общества, в документе, составленном в традициях исламской юриспруденции, призвала отменить халифат и заменить его понятием национального государства. Документ был опубликован после консультаций во второй половине 2022 года примерно в 230 религиозных семинариях по всему Индонезийскому архипелагу, в ходе которых обсуждалось предложение о реформе юриспруденции. В 2019 году 20 000 религиозных ученых «Нахдлатул улема» выпустили фетву или религиозное мнение, которое устранило понятие кафира или неверного в исламской юриспруденции и заменило его понятием гражданина. В то время как вероотступничество, как и богохульство, входит в список основных юридических реформ «Нахдлатул улема», для саудовских священнослужителей было необычно конфликтовать по телевидению из-за толкования исламского права. Указанная в начале статьи перепалка богословов по большому счету стала прецедентом.  В ходе дебатов саудовский исламовед Абд ар-Рахман Абд аль-Карим, сторонник классического исламского правового положения о смертной казни за вероотступничество, выступил против Ахмада аль-Гамиди, бывшего главы мекканского отделения Органа по поощрению добродетели и предотвращению порока (религиозной полиции). В 2016 году Мухаммед бен Сальман серьезно ограничил функционал  религиозной полиции, запретив ее сотрудникам «преследовать, допрашивать, запрашивать личность, арестовывать и задерживать любого подозреваемого в преступлении». После ухода с государственной службы  аль-Гамиди превратился в религиозного либерала, защищающего те самые вещи, с которыми когда-то расправлялось его полицейское подразделение. К ним относятся смешение полов, прослушивание музыки и принудительное закрытие магазинов и предприятий во время молитвы. В дебатах с аль-Каримом он фактически  принял подход Рахмана и «Нахдлатула улема» о реформе снизу вверх, основанной на убеждении. Выступая против  вль-Карима, аль-Гамди заявил: «Люди, которые не придерживаются исламской веры, могут делать это. Их нельзя принуждать. То же самое верно для людей, которые приняли ислам, а затем стали вероотступниками. В Коране есть недвусмысленные аяты, касающиеся их свободы делать это. Аллах сказал (в Коране): «В религии нет принуждения»».