21 августа 2010 г. началась загрузка топлива в реактор Бушерской АЭС на юге Ирана. Выступая на состоявшейся в Бушере церемонии, председатель иранской Организации по атомной энергии Али-Акбар Салехи назвал это событие поистине историческим и добавил, что Иран никогда впредь не откажется от реализации собственными силами обогащения урана до уровня чистоты в 20%. Как сказал Салехи, Иран никогда прежде не вынашивал планы в отношении обогащения урана. Лишь недоверие Запада к его действительноо мирной программе вынудило Тегеран самому заняться такими технологиями, и обратного пути нет. Ему вторил один из иранских политиков, заместитель директора партии «Моаталефейе Эслами» Хамид-Реза Таракки, который назвал день пуска станции в Бушере «великим днем независимости исламской нации в деле сокрушения монополии Запада в новейших технологиях».
Специально прибывшего на церемонию главу Росатома Сергея Кириенко заверили в том, что новая станция будет использоваться только для выработки электроэнергии. В необходимости такой констатации есть веский резон. В более чем пятнадцатилетней истории российско-иранского сотрудничества по «завершению строительства АЭС в Бушере» — именно так официально называют проект в России, делая акцент на том, что это лишь завершение когда-то и кем-то начатой реализации проекта, — ему всегда сопутствовала резко отрицательная реакция Запада, где полагали, что стоительство АЭС может помочь исламскому режиму выйти на обладание ядерным оружием, что создаст серьезную угрозу миру и безопасности на Ближнем Востоке. Конструктивно-технологические особенности российского реактора позволяют без особых трудностей получить плутоний, который также используется при производстве атомной бомбы. Россия неоднократно давала понять, что контракт по Бушерской АЭС выгоден ей в первую очередь по экономическим мотивам.
Действительно, для тогдашней российской экономики 800 миллионов долларов за первую очередь АЭС и примерно 2,2 миллиарда долларов, если будет построена вторая ее очередь, были большими деньгами. Учтем при этом, что реализация проекта была связана для России с массой проблем в международной сфере. Как писал российский политолог В.Портников, » Москва вынуждена выяснять отношения с Вашингтоном и Иерусалимом, поддерживать Иран в его продолжающейся конфронтации с мировым сообществом, убеждать всех – и себя прежде всего, — что иранская ядерная программа имеет исключительно мирный характер и не стоит всерьез воспринимать мечты аятолл о создании собственной атомной бомбы».
С самого начала ирано-иракской войны, и особенно после уничтожения Израилем в 1981 г. иракского ядерного реактора, клерикальное руководство Ирана, в том числе и сам аятолла Хомейни, стали активно выступать за создание исламской атомной бомбы. В кругу сторонников Хомейни сложилось убеждение, что это возможно на основе ядерной технологии, переданной шаху Западом. Незадолго до окончания войны с Ираком, в 1988 г., станцию практически сравняли с землей. После смерти в июне 1989 г. Хомейни в Иране наступила эра исламских прагматиков. О создании атомной бомбы перестали говорить вслух, но зато вновь началась активная работа по поиску стран, способных оказать помощь Ирану в реализации давнишнего плана обзаведения атомной энергетикой. Прагматики во главе с А.А.Хашеми-Рафсанджани, занимавшим два срока подряд пост иранского президента, помнили о реальной связи между АЭС и технологиями, дающими выход на производство компонентов ядерного оружия. Запад от продолжения сотрудничества в этой сфере категорически отказывался, но зато свои услуги предложили сразу три другие страны, — Россия, Индия и Китай. Весной 1994 г. в Бушере впервые появились российские специалисты- ядерщики, и хотя станция лежала в развалинах и ее строительство практически вновь надо было начинать с нуля, в подписанном вскоре контракте рассчитанная вначале на 4, а затем скорректированная — отнюдь не в последний раз, как мы видим сегодня,- на 5 лет, работа именовалась завершением строительства АЭС. Для России здесь была своя логика: противникам ядерного сотрудничества с Ираном, который прочно стоял к тому времени в списке террористических государств, можно было всегда сказать, что Москва помогала лишь завершить начатое Западом. В январе 1995 г. российско-иранский договор по Бушерской АЭС был подписан.С тех пор в российской прессе опубликовано достаточно много материалов, из которых однозначно видно, что для Москвы ядерные амбиции Тегерана не представляют загадки. Один из видных российских военных экспертов, занимавшихся этой проблематикой, генерал-майор Белоус достаточно определенно и однозначно высказался по этому вопросу::» У аятолл не может быть иной цели, кроме бомбы. Те, кто думают договориться с Ираном, закрывая глаза на его ядерные амбиции, получат в конце концов тех же аятолл и с Кораном, и с атомной бомбой в руках» .
Итак, работа по строительству была рассчитана на 5 лет. В год, когда строительство должно было завершиться – 1999, тогдашний глава российского Минатома Евгений Адамов заявил, что в Бушере занято более 1000 российских специалистов и строительство успешно приближается к завершающей фазе.При этом готовность первого блока АЭС самими иранцами оценивалась тогда всего в 40%. Заместитель Адамова, профессор Виктор Михайлов, сказал в том же 1999 г., что стройка в Бушере может быть охарактеризована как «много шума из ничего». Но самую большую сенсацию преподнесла 8 мая 1999 г. тегеранская реформистская газета «Салам».Отвечая на вопросы читателей о состоянии дел на Бушерской АЭС, «Салам» сообщила, что на самом деле строительство началось лишь в прошлом году. Однако все тот же Евгений Адамов, выступая в иранском Собрании исламского Совета (парламенте) в январе 1999 г., во всеуслышание заявил, что первая очередь станции в Бушире вступит в строй еще до конца того же года. Строительство АЭС в Бушере, тем не менее, продолжилось и с началом нового XXI в., причем теми же темпами. Тем временем выяснилось, что Иран скрыл достаточно серьезные факты многочисленных ядерных разработок от инспекторов МАГАТЭ, не раз посещавших в разное время местные атомные объекты. Перед открытием в штаб-квартире МАГАТЭ в Вене в ноябре 2003 г. годичного заседания Управляющего совета этой организации, в Иране достаточно открыто признали этот факт. Несколькими днями раньше об этом заявил президент страны Сеййед Мохаммад Хатами. К нему присоединились специальный посланник религиозного лидера страны по вопросам ядерной программы, Секретарь высшего Совета национальной безопасности страны аятолла Хасан Рухани и тогдашний представитель Ирана в МАГАТЭ Али-Акбар Салехи. По их словам, Иран не раз допускал нарушения обязательств, вытекающих из членства Ирана в Договоре о нераспространении ядерных вооружений (ДНЯО). Но, во-первых, эти нарушения были «частичными» и «не заслуживающими серьезного внимания». Кроме того, боясь серьезной реакции мирового сообщества, особенно в свете американской кампании в Ираке, в Иране сочли разумным частично скрыть некоторые вопросы реализации отечественной ядерной программы. Собравшийся в ноябре 2003 г. в Вене Управляющий совет МАГАТЭ, куда входят представители 35 стран-членов, квалифицировал действия Ирана как несоблюдение обязательств по договору ДНЯО, но не дал однозначного ответа на вопрос – приближается ли Иран к созданию атомной бомбы, или вся его деятельность в атомной сфере преследует сугубо мирные цели, и посему овладение технологиями обогащения и переработки урана и плутония означает лишь одно – страна движется по пути современного научно-технического прогресса. В докладе Генерального директора МАГАТЭ Мухаммада аль-Барадеи, как и в доброй дюжине последующих документов на эту тему, утверждалось, что нет доказательств того, что Иран идет по пути создания атомного оружия. Вместе с тем, отсутствуют и доказательства обратного. Это означало, что странам-членам Управляющего совета МАГАТЭ просто невозможно принять требуемое решение. Европейские участники Совета, играющие в МАГАТЭ главенствующую роль, стояли перед трудной дилеммой. Иран является их важным торговым партнером, и экономические приоритеты не раз играли в последние годы решающую роль в ирано-европейском диалоге. С другой стороны, их страшила вероятность обзаведения непредсказуемого в своих действиях исламистского режима атомной бомбой. Но в столицах Европы в ноябре 2003 г. верили в то, что последовавшее тогда (и до сих пор, кстати, нереализованное) решение Ирана подписать Дополнительный протокол к ДНЯО демонстрирует его стремление добиться полнейшей прозрачности иранской ядерной программы. С уходом со своего поста М.аль-Барадеи, занимавшего по существу проиранскую позицию, МАГАТЭ лишь в нынешнем году впервые констатировало, что не может утверждать, что иранский атомный проект носит исключительно мирный характер. В последние месяцы о том же заявляли и российские руководители Д.Медведев и В.Путин. На их решение пустить станцию в Бушере это никоим образом не повлияло.
Отражением имеющей достаточную популярность на Западе идеи о необходимости уничтожения АЭС в Бушере для предотвращения перехода Ирана к обладанию атомным оружием стало последнее интервью бывшего постпреда США в ООН Джона Болтона, в ходе которого тот сказал о необходимости нанесения военного удара по иранскому ядерному реактору в Бушере.По его же словам, если удар не будет нанесен за оставшуюся неделю, то это означает, что Иран получает то, чего нет больше ни у одного врага Израиля и США на Ближнем Востоке – действующий ядерный реактор. В завершение интервью Джон Болтон заявил, что сегодня Иран «почти достиг того, чего так и не смогли достичь Саддам Хусейн в Ираке и Башар Асад в Сирии и находится на полпути к созданию ядерного оружия».
В пятницу 20 августа, накануне начала загрузки топлива в ядерный реактор в Бушере, американская газета «The New York Times» поместила пространную статью, в которой пролила свет на действительное состояние военного компонента иранской ядерной программы. В частности, она сообщила о том, что США предоставили в распоряжение Израиля документы и данные наблюдений, тем самым убедив еврейское государство в том, что в реализации иранского ядерного проекта имеются серьезные технологические сбои, которые замедляют овладение Тегераном ядерным оружием еще минимально на год. Как считает американская газета, это обстоятельство скажется на том, что Израиль как минимум на год отодвинет нанесение военных ударов по иранским атомным объектам. Газета обращает внимание и на то, что Израиль довел до сведения США, что если Иран не позволит инспекторам МАГАТЭ приезжать в страну и проводить там необходимые инспекции, это будет явным доказательством стремления Ирана к нетранспарентности атомной программы и продвижения к обладанию ядерным оружием. В таком случае Израиль оставляет за собой право на применение жестких шагов по пресечению опасного для его жизненных интересов развития событий. Публикация в «The New York Times» констатирует и факт того, что в результате ужесточения различного рода санкций против Ирана в руководстве ИРИ растут внутренние противоречия, зачастую ставящие под вопрос необходимость реализации национальной атомной программы. В самом Израиле растет число политиков, требующих ужесточить политику по отношению к иранской атомной программе, выходящей, как считают многие, на точку «невозврата». Один из ближайших соратников премьер-министра Биньямина Нетаньяху, министр финансов, в недавнем прошлом – председатель парламентской Комиссии по безопасности и международным вопросам Юваль Штайниц, потребовал от США выдвинуть ИРИ ультиматум сроком на несколько недель, в течение которых Тегеран обязан свернуть военный компонент своей ядерной программы. В противном случае, вся иранская военная инфраструктура должна быть уничтожена ударом извне. Штайниц считает, что пришло время говорить с Ираном не путем увещеваний и переговоров, а понятным ему языком силы.
Однако таким языком предпочитают выражаться в Тегеране. Иранский президент Махмуд Ахмадинежад в очередной раз в интервью телеканалу «Аль-Джазира» пригрозил Израилю «страшным зубодробительным ударом», если тот вздумает напасть на Иран. » И вообще Израиль еще не дорос до того, чтобы угрожать нам». Популярный в стране своими воинственными заявлениями парламентарий, член Комиссии по национальной безопасности и внешней политике иранского парламента Мохаммад Карамирад выразился еще жестче: «Любое действие сионистского режима против атомных объектов Исламской республики превратит миллионы евреев в беженцев». В сущности, Карамирад повторил сделанное в среду религиозным лидером страны аятоллой Али Хаменеи заявление о том, что если Запад вздумает реализовать свои угрозы, театр военных действий отнюдь не ограничится Ираном, добавив от себя, что ответные действия распространятся на весь мир, но острота их будет особенно чувствительной в ближневосточном регионе. Разумеется, иранский политик подразумевал территорию Израиля. Здесь трудно не вспомнить сказанную на днях видным иранским военачальником генералом Мохаммадом-Резой Накди фразу о том, что Израиль и США отсчитывают последние мгновения своего существования, потому что иранский удар по сионистскому государству положит ему конец, и освобожденная от евреев Палестина станет национальным домом ее многострадального народа. Еще один иранский военный, начальник Генерального штаба Вооруженных сил страны, генерал Хасан Фирузабади назвал утверждения о подготовке Израилем удара по Ирану неуместной шуткой, потому что эта страна «…стремительно приближается к завершению своего существования». Как видим, иранская воинственная патетика остается прежней. Что касается основы этой бравады, то здесь прогресс налицо.