Распоряжение президента США Дональда Трампа о повышении таможенных пошлин на импортируемые из Турции алюминий и сталь не увязано с другими вопросами двусторонних отношений Вашингтона и Анкары. Это утверждала в пятницу заместитель пресс-секретаря Белого дома Линдси Уолтерс, поясняя высказывания американского лидера. «Президент, как он и заявил, поручил готовить документы с целью повышения пошлин на импорт стальной и алюминиевой продукции из Турции», — отметила Уолтерс. По ее словам, речь идет о действиях на основании 232-й статьи американского закона о расширении торговли от 1962 года. Данное законодательство позволяет главе администрации США устанавливать торговые барьеры против иностранных государств, если это оправдано «интересами национальной безопасности». «Пошлины, вводимые на основании статьи 232 на импорт из конкретных стран, экспорт которых может создать угрозу национальной безопасности [США], как это определено статьей 232, не зависят от переговоров по торговым или каким бы то ни было другим делам», — заверила представитель Белого дома. Между тем Трамп не скрывал, что его решение о повышении вдвое импортных пошлин на алюминий и сталь из Турции связано с проблемами в двусторонних отношениях, о соображениях национальной безопасности он вообще не упоминал. «Я только что утвердил повышение вдвое пошлин на сталь и алюминий в отношении Турции, в то время как их валюта, турецкая лира, быстро падает в отношении нашего очень сильного доллара! — написал американский в «Твиттере». – [Пошлины] на алюминий сейчас будут составлять 20%, на сталь — 50%». «Наши отношения с Турцией в настоящий момент не очень хорошие», — добавил Трамп. В этой связи отметим, что, без всякого сомнения, именно политические отношения между Анкарой и Вашингтоном оказывают самое непосредственное влияние на действия американской администрации в чисто экономической сфере. И сам по себе этот факт говорит нам о том, что скорее всего «медовый месяц» (если так можно назвать некое потепление отношений в рамках выработки согласованной политики двух стран на сирийском направлении с точки зрения оставления проамериканскими курдами Манбиджа два месяца назад) закончился, так и не не успев толком оформится во что-то целостное и реально угрожающее в первую очередь интересам Москвы в Сирии. А такие предпосылки были, и очень явные. И американцы в очередной раз угробили их своими руками. По оценкам самих американских политологов, последний по времени  шаг Трампа в отношении введения пошлин на сталь и алюминий надо рассматривать лишь как констатацию такого положения дел. Соединенные Штаты и Турция уже находятся в тупике своих взаимоотношений по поводу взаимной торговли, оборонных сделок (в том числе и в рамках намерения турок закупить российские С-400), видения на будущее миссии США в Сирии и характера российско-турецких контактов. 1 августа Минфин США ввел санкции в отношении министра внутренних дел Турции Сулеймана Сойлу и министра юстиции Абдулхамита Гюля. Причиной для такого шага стало то, что Анкара не позволяет вернуться на родину проживающему в Турции американскому протестантскому пастору Эндрю Брансону, которого турецкие власти обвиняют в связях с террористами. МИД Турции осудил решение США и призвал от него отказаться. Брансон, проживавший в районе турецкого Измира, был арестован в прошлом году по обвинению в связях с запрещенными в Турции Рабочей партией Курдистана и «террористической организацией фетхуллахистов» (ФЕТО) — последователями исламского проповедника Фетхуллаха Гюлена, проживающего в США. Анкара считает, что сторонники Гюлена были организаторами попытки военного переворота, предпринятой в Турции в 2016 году. Тема самого Гюлена, экстрадиции которого из США требует Анкара, еще один «камень преткновения». Как и недавние судебные процессы в США в отношении турецких банкиров из ближнего круга Р.Т.Эрдогана по обвинению в незаконной торговле с Ираном. Вообще рискнем предположить, что ужесточение позиции Вашингтона по отношению к Анкаре на данном этапе напрямую связано как раз с иранской темой. А вернее — с нежеланием Турции точно следовать инструкциям США и присоединиться к антииранским санкциям. Тема пастора Брансона конечно также играет роль для администрации Д.Трампа с точки зрения промежуточных выборов в Конгресс в ноябре, но рискнем предположить, что основные усилия Вашингтона сейчас на внешнем треке связаны прежде всего с попытками создать максимально монолитный фронт стран, которые присоединились бы к вводимым американцами санкциям против иранцев без всяких исключений. Это одна из основных внешнеполитических тем повестки дня президента Трампа на сегодня, тем более что, как мы и говорили, первоначальный переговорный прогресс на северокорейском треке оказался в конечном счете выбросом пара в воздух. А Анкара на сворачивание своих отношений с Тегераном идти категорически отказывается. Это немудрено: порядка 15 процентов всех турецких углеводородов идет из Ирана. Турция не намерена отказываться от экономических связей с Ираном после возобновления санкций со стороны США в отношении Исламской Республики. Об этом заявил в среду турецкий министр энергетики и природных ресурсов Фатих Донмез. «У нас есть контракты с Ираном, наши отношения продолжатся, — отметил он. — Решение [США] является односторонним, мы ведем [с Ираном] не противоречащую законам торговлю».
Введение Вашингтоном экономических санкций против министров турецкого кабинета в значительной степени символичны — они затрагивают только личные финансы этих двух министров, — но их введение является лишь одним из многих внешних факторов, которые сеют хаос в турецкой экономике и способствуют дальнейшему обесцениванию лиры. Сами американские политологи полагают, что именно санкции в отношении турецких правительственных чиновников из-за задержания Брансона, а не нынешние пошлины на сталь и алюминий , представляют собой кульминацию усиления напряженности между Анкарой и Вашингтоном. Таким образом, США перешли к открытому экономическому прессингу на Турцию в рамках стимулирования к проведению более выгодной для себя политики не только в Сирии, но и в региональном и глобальном аспектах. И основной вопрос, который сейчас задают себе все политологи, насколько Р.Т.Эрдогану хватит стойкости в этой непростой ситуации. При этом отметим, что попытки повсеместного санкционного давления, которое сейчас Вашингтон пытается использовать в отношении подавляющего большинства мировых игроков в качестве инструмента установления своего доминирования, учитывает в своей психологии прежде всего американскую (или западную) точку зрения на то, что экономика определяет все. Это действительно важно именно для американца (каждую неделю президент смотрит на уровень безработицы и потребления домашними хозяйствами), но не имеет такой прямой связи для России, Ирана или той же Турции. Там работают иные механизмы помимо экономических (можно называть это имперским сознанием, но мы бы предпочли говорить о национальной гордости), и вот как раз их чересчур практичные американцы не учитывают. То есть, чисто бухгалтерский, но не страноведческий подход к выработке внешней политики служит США плохую службу. Вот и сейчас те же американские эксперты вынуждены признавать, что введение санкций фактически сплотили все политические партии Турции, несмотря на их идеологию, с точки зрения неприятия внешнего диктата. И уровень личной поддержки того же Р.Т.Эрдогана и членов его кабинета только вырос. Американцы уповают на то, что это временное явление, но мы так не думаем.
Если мы вернемся к чисто экономическим аспектам, то отметим, что для турецкого президента основной темой для беспокойства остается пока девальвация лиры. Президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган дважды выступал на эту тему публично только в течение 10 августа, но курс продолжал падать, достигнув около 6,4 лир за доллар (общее снижение примерно на 14,6 процента). В какой-то момент в течение дня он упал более чем на 20 процентов. При этом попытки нового министра финансов и зятя президента Берата Албайрака успокоить рынок путем презентации новой экономической программы для страны натолкнулись на противоречивые заявления президента и результата не принесли. Вместо того, чтобы успокоить рынки, чье падение доверия является одним из главных факторов беспрецедентного обесценивания лиры, Р.Т.Эрдоган вновь призвал турок использовать свои валютные накопления для покупки лиры, чем вызвал еще большую девальвацию национальной валюты.
Что может предпринять турецкой правительство в рамках стабилизации ситуации? Экономические варианты воздействия включают вмешательство Центрального банка путем повышения процентных ставок, хотя это будет иметь временный эффект, а сам Эрдоган выступает против такого шага. Последний существенный подъем ставок был в январе 2018 года; до этого это было в конце 2013 года, когда Турция отреагировала таким образом на окончание Программы количественного смягчения Федеральной резервной системы США. Правительство также может в этой ситуации постараться установить более жесткий контроль над движением капитала в частном секторе, но это будет больше символичным шагом, учитывая относительную неспособность правительства полностью контролировать частный капитал.
В политическом плане министр финансов Турции будет продолжать пытаться говорить правильные вещи, в том числе о том, что страна примет более жесткую налогово-бюджетную политику в ближайшие месяцы для достижения стратегической цели «экономического баланса». Но такие программные и успокаивающие инвесторов заявления обесцениваются популистской риторикой самого Р.Т.Эрдогана, и к тому же никто в Турции всерьез не верит, что Албайрак сможет проводить независимую экономическую политику при автономии Центрального банка. Одновременно на ситуацию негативно давит внесенный в Конгресс США законопроект, который может ограничить способность Турции получать кредиты от любых американских финансовых учреждений. Вызывает сомнение и сценарий обращения Анкары за помощью к МВФ в рамках получения траншей для стабилизации национальной валюты. Прежде всего по причине того, что там основную роль также играют американцы. Но есть и фактор того, что сам Р.Т.Эрдоган очень не хочет такого сценария, тем более, что требования МВФ будут предсказуемы: поднять процентные ставки, что турецкий лидер делать не хочет. Другой вариант — помощь других стран, возможно Катара или Китая. Но в любом случае объем такой помощи будет ограниченным. Другое дело ЕС. Турция является крупной страной с формирующейся рыночной экономикой с внешним долгом в 466 млрд долларов (около 78 процентов в долларах США и около 18 процентов в евро), или 52,9 процента от валового внутреннего продукта. И более трети этого долга должно быть выплачено в течение года. Эти надвигающиеся платежи являются одной из главных причин хрупкости правительства, потому что более слабая лира делает этот долг более дорогим для погашения. Эта ситуация уже заставила Центральный банк ЕС бить тревогу, предупреждая, что валютные проблемы Турции могут самым серьезным образом повлиять на европейские банки. В своем релизе Центральный банк ЕС отметил, что BBVA Испании, UniCredit Италии и BNP Paribas Франции имеют значительную долю в турецких долговых бумагах, и что падение лиры может негативно повлиять на погашение кредитов в иностранной валюте. Испанские банки, в частности, являются наиболее уязвимыми с этой точки зрения (они выдали турецкому бизнесу кредитов на более чем 80 млрд долларов США). Отсюда и возможность спасательных кредитов Турции о стороны ЕБРР или других финансовых европейских институтов. При этом основными вызовами для Турции на сегодня остается девальвация лиры, возможность дефолта по долгам, возможность кризиса платежного баланса и растущая инфляция. И все это на фоне общей неуверенности рынка в способности нынешнего турецкого правительства проводить реально эффективную политику в экономической сфере с учетом постоянного и популистского вмешательства со стороны Р.Т.Эрдогана.