По оценкам американских экспертов из аналитического агенства «Стратфор» внешняя и внутренняя политика Эр-Рияда на предстоящий год будет характеризоваться следующем основными моментами. Прежде всего, КСА будет стремиться снизить уровень своей  напористости во внешней политике, которую они продемонстрировали  во второй половине 2018 года. От себя добавим, что глобально КСА будет отходить от провозглашенного после прихода короля Сальмана внешнеполитического курса, который предусматривал превращение королевства в некие подобие центра нового «аравийского НАТО» с демонстрацией исключительно военных возможностей такого альянса. Эта политика в принципе обозначалась в Эр-Рияде еще и до прихода короля Сальмана, но наиболее отчетливые очертания она получила уже в рамках политики КСА на сирийском и йеменском направлениях, которые курировал лично наследный принц и министр обороны Мухаммед бен Сальман.  Провал саудовцев на двух этих направлениях плюс репутационные риски, которые умудрился получить в свой  пассив  сын короля за прошлый и позапрошлый года (главное — антикоррупционная кампания, инцидент с задержанием ливанского премьера-министра С.Харири и, конечно, дело Хашогги), заставляет короля трансформировать свою политику на этом направлении в сторону ее смягчения и отказа от упора исключительно на военный и жесткий аспект усиления саудовского регионального влияния. По оценке американцев, поскольку Иран останется самым большим внешнеполитическим вызовом для Эр—Рияда в 2019 году, Саудовская Аравия будет работать, чтобы противостоять Тегерану, где это возможно, например, путем содействия установления более глубоких, но при этом неофициальных, связей с Израилем. Эр-Рияд также будет стремиться к более тесным связям с Москвой, как для того, чтобы поддерживать консенсус в рамках консолидированной позиции по удержанию на выгодном уровне мировых цен на нефть, так и в рамках признания резкого усиления России, как мирового центра силы. Это очень интересное признание американских аналитиков, поскольку, пожалуй, впервые роль Москвы в регионе обозначена «как ведущая». Американцы полагают, что из всех ближневосточных  государств, которые формируют и влияют на регион, Саудовская Аравия, пожалуй, является основной. (От себя добавим, что это совсем не так, поскольку американцы как-то «забыли» про Египет, ОАЭ, Турцию, Иран и Катар, чей вес в региональный политике, на наш взгляд, кардинально превышает уровень саудовского влияния  на сегодня).  Со времени восхождения короля Сальмана на трон в 2015 году политическая культура и приоритеты страны менялись, как во  внутренней, так и внешней политике. Для внешней политики КСА это означало, что решения больше не характеризовались медленным и тщательным обдумыванием, как и другие аспекты принятия решений в королевстве. Такие решения были  гораздо более динамичными и более импульсивными, что безусловно связывалось прежде всего с менталитетом Мухаммеда бен Сальмана. После последнего по времени кризиса с делом Хашогги, Эр-Рияд  безусловно возьмет паузу, а влияние  наследного принца Мухаммеда бен Сальмана на принятие решений, если и не уменьшиться, то будет самым серьезным образом контролироваться и ограничиваться со стороны  короля и его ближнего круга. Лидеры королевства пойдут на переход к более плавному и предсказуемому курсу страны на внешне- и внутриполитической арене, при этом не забывая акцентировать практически все свои усилия именно на иранском направлении. От себя в данном случае добавим, что американцы вновь благополучно забыли про Катар и кризис в рядах ССАГПЗ, что потребует от Эр-Рияда аналогичных по издержкам действий.

Несмотря на прихоти и импульсивные выходки  наследного принца, внешнеполитические императивы Саудовской Аравии в 2019 году не изменятся. По сути, королевство по-прежнему  будет ставить во главу угла вопросы минимизации  внутренних угроз безопасности, таких как терроризм и антиправительственные настроения, а также купирование внешних угроз безопасности со стороны Ирана. В данном случае изменения коснуться прежде все форм и тактики в рамках решения этих задач. Страна по-прежнему будет стремится стать реальным стратегическим игроком на Ближнем Востоке, который будет в состоянии бросить вызов своим конкурентам (главным образом Ирану и Турции), но при этом основной упор будет сделан на использовании алгоритма сочетания «мягкой» и «жесткой» силы, что подразумевает даже контакты со своими конкурентами, исходя из тех или иных прагматических интересов.  В рамках  такой политики Саудовская Аравия безусловно сохранить курс на стратегическое партнерство с США, как  самым вероятным гарантом своей безопасности на внешнем треке. При этом Эр-Рияд все больше будет переходить к политике диверсификации  круга своих партнеров в области безопасности и экономики, с тем чтобы не стать слишком зависимой от Вашингтона. И такой тренд только укрепился после того, как Вашингтон отказал Эр-Рияду в его претензиях на получение современных технологий в области вооружения, и особенно — после блокировки американцами планов КСА по получению в свое распоряжение полного цикла ядерного цикла от обогащения до переработки ядерных отходов, что автоматически означало получение  ядерного  оружия.

Роль наследного принца, как публичного лица королевства, несет в себе все больше рисков с точки зрения эффективной международной политики.  В 2017 году Саудовская Аравия резко разорвала свои отношения с Катаром, установив экономическую блокаду; насильственно удерживала премьер-министра Ливана и разорвала некоторые инвестиционные контракты  с Германией и Францией. В 2018 году Саудовская Аравия вступила в дипломатическую ссору с Канадой из-за относительно безобидного твита о политике Эр-Рияда в области прав человека.   При этом некоторые вопросы, которые Саудовская Аравия рассматривала как чисто внутренние, оказали глубокое воздействие на его отношения с международными партнерами. Одной из таких тем стало пресловутое  антикоррупционное расследование, начавшееся в ноябре 2017 года, в ходе которого власти Саудовской Аравии арестовали ряд лидеров бизнеса, создав тем самым серьезные опасения по поводу верховенства закона в королевстве среди иностранных инвесторов. При этом отток иностранных инвестиций в этом году еще больше усилился, что ставит уже под прямую угрозу реализацию амбициозной программы наследного принца «Видение 2030». Ну а венцом этой политики молодого принца стало т.н. «дело Хашогги», которое в принципе зафиксировало окончательное поражение его внешнеполитической концепции и вынудило престарелого короля перейти на ручной режим управления, одновременно усилив за счет выдвижения  двух своих сыновей в органы исполнительной власти естественный противовес  амбициозному, но полностью политически инфантильному наследному принцу.  На фоне этого очевидного провала во внешней политике Саудовская Аравия попыталась в конце прошлого года несколько минимизировать издержки путем использования единственного инструмента, которым она располагает: это финансовая помощь региональным партнерам. Именно в этом ключе надо рассматривать серьезные кредиты Иордании и Ливану на фоне обострения социально-экономической ситуации в этих странах. При этом именно по настоянию Мухаммеда бен Сальмана КСА год назад отказалась от предоставления пакета помощи этим двум странам.  Это был первый шаг, который явно шел вразрез с точкой зрения наследного принца. Вторым возможным путем для смягчения политики Эр-Рияда эксперты называют катарское направление. Несмотря на то, что в Эр-Рияде сохраняют жесткий тон в своей риторике в отношении политики Дохи, а информационная война между странами демонстрирует устойчивую положительную динамику, есть ряд сигналов о том, что этот тренд скоро начнет трансформироваться. Недавнее решение Эр-Рияда провести очередной саммит ССАГПЗ  (даже когда Катар решил отправить представительство на более низком уровне) косвенно указывает на начало попыток королевства выйти на достижение компромисса с Дохой. Третий момент в рамках смягчения — этой йеменский узел. В данном случае согласие КСА на недавние мирные переговоры с хоуситами в Швеции фактически на условиях последних свидетельствует о том, что королевство начинает более вдумчиво относиться к международному прессингу в отношении необходимости мирного диалога, как единственной возможности купировать гуманитарный кризис в ЙР. Все это идет в явное противоречие с видением наследного принца.

По оценке американских экспертов, в 2019 году Саудовская Аравия продолжит подтверждать свои тесные связи с ближневосточными союзниками в рамках укрепления антииранского альянса. Хотя первоочередной задачей Саудовской Аравии при его формировании  является установление рабочих контактов именно  с другими арабскими государствами, обеспокоенными региональным влиянием Тегерана, но в ближайшее время также следует ожидать появления более нетрадиционных партнеров в этом контексте. Без сомнения, наибольший интерес в 2019 году вызовут отношения между Саудовской Аравией и Израилем. Будучи некогда враждебными государствами, отношения королевства с Израилем сейчас активно меняются, прежде всего рамках единой антииранской позиции. При этом основной упор в таких отношениях будет делаться на получение КСА израильских технологий в области безопасности. Однако американцы указывают, что такая тенденция будет справедлива только для частного сектора Израиля, которому к тому же придется еще и продавливать серьезные рестрикции со стороны американцев в связи с их блокировкой поставок в КСА современной техники в области электронной разведки и беспилотников. При этом в 2019 году установление официальных контактов между странами ожидать мало перспективно. Такой сценарий может реализоваться только в случае начала широкомасштабного вооруженного  конфликта между Ираном и Саудовской Аравией, вероятность чего на сегодня мала.

Недавно объявленный по инициативе Эр-Рияда очень рыхлый  расплывчатый альянс стран Красного моря также является прекрасным примером желания Саудовской Аравии объединить своих союзников в некий новый  блок. Хотя ССАГПЗ никогда не функционировал, как  эффективный инструмент саудовской политики (о чем свидетельствует блокада Катара, начавшаяся в 2017 году, и вызванная серьезные разногласия в этом союзе), Саудовская Аравия по-прежнему  стремится к реализации проекта по созданию таких блоков по чисто географическому признаку. Объявление такого альянса является признанием четкого осознания Эр-Риядом углубляющейся конкуренции между Китаем, Россией, Соединенными Штатами и другими государствами региона, включая Турцию и Иран, в стратегически важных для  него местах, прежде всего таких как Красное море и регион Африканского рога.

В нынешнем году сохранится тенденция по укреплению саудовско-российских отношений. Американские эксперты полагают, что, учитывая сохраняющуюся неопределенность в отношении цен на нефть, Россия и Саудовская Аравия будут продолжать координировать свои действия в 2019 году, прежде всего имея ввиду, что  Москва и Эр-Рияд имеют решающее значение для успеха решения о сокращении добычи нефти между странами-членами ОПЕК и странами, не входящими в ОПЕК. Помимо энергетики, Эр-Рияд понимает, что  развитие тесных связей  с Москвой является адекватной мерой в связи с  усилением российского присутствия в регионе.

За пределами своего региона Саудовская Аравия по-прежнему будет стремится за счет финансовой помощи поддерживать и укреплять необходимый уровень своего влияния в Пакистане. И хотя Исламабад не предлагал Эр-Рияду никаких реальных внешнеполитических обязательств или обязательств в области безопасности при принятии многомиллиардного саудовского кредита в октябре, Пакистан дал Саудовской Аравии то, в чем она тогда более всего нуждалась: публичные заверения о силе и стабильности королевства на фоне международной обструкции после дела Хашогги. От себя добавим, что еще двумя компонентами, которые обуславливают продолжение такой политики КСА: заинтересованность участия саудовских специалистов в ядерных изысканиях Пакистана, а также вовлеченность Эр-Рияда по инициативе Вашингтона  в тему афганского урегулирования. Одновременно с этим Саудовская Аравия  будет продолжать свою экономическую экспансию в Индии. Там внешнеполитические цели Саудовской Аравии будут тесно увязываться с целями внутрисаудовских экономических реформ. В Азии Эр-Рияд планирует значительно увеличить инвестиции в совместные проекты, в том числе Saudi Aramco планирует инвестировать 500 млн долларов вместе с Abu Dhabi National Oil Co. в индийские НПЗ. В то же время азиатские инвестиции в саудовские проекты также важны для успеха планов экономических реформ Эр-Рияда в рамках нивелирования степени влияния «нефтяной иглы» на формирования бюджета и усиления иных аспектов получения валюты: прежде всего в рамках широких инвестпрограмм по всему миру.

Во внутренней политике Саудовская Аравия будет предпринимать все новые и аккуратные шаги по ослаблению определяющей роли жесткого ислама в саудовской идентичности. При этом Эр-Рияд будет увеличивать пространство для укоренения саудовского национализма в качестве противовеса радикальному духовенству (тем более, что оно в своей массе пребывает в оппозиции наследному принцу и его реформам). При этом американцы указывают (и в этом с ними можно согласиться), что  восходящий саудовский национализм также в конечном итоге бросит вызов роли монархии в управлении государством. Но пока этот тренд будет только укрепляться и все более влиять на формирование отношений с  с другими государствами. Саудовская Аравия, которая традиционно была привержена консервативной исламистской политикой, начала с прошлого года активно внедрять в стране идеологический тренд «нового национализма», который позволяет ограниченно выражать себя и другим религиям. Монархия надеется, что, поощряя идеологии более широкого ориентированного национализма, основанного на саудовской идентичности, а не на принадлежности к определенной конфессии в виде ваххабизма, она сможет создать пространство для социально-экономических реформ, ориентированных на модернизацию и являющихся ключевым элементом более широкого плана развития страны до 2030 года. Но в то время как снижение роли жесткого ислама в королевстве будет иметь свои преимущества, создание более светской атмосферы также рискует вызвать националистическое сопротивление внутренней политике правительства и наложить ограничения на его внешнюю политику. Но пока в рамках своей программы модернизации до 2030 года Саудовская Аравия будет продолжать стратегически поощрять укреплении национализма в королевстве на всех уровнях. Тем самым клан Сальмана ищет новые точки опоры среди населения.  Эти усилия включают корректировку роли жесткого ислама, который долгое время был доминирующей силой в системе социального контракта Саудовской Аравии. Политика жесткой линии ислама в Саудовской Аравии традиционно была настолько сильной, что правительство изгнало или подавило все другие религии. С момента основания королевства в 1932 году, сочетание племенных связей, родства и, что наиболее важно, жесткой религиозной идеологии сформировало основу для социального контракта между саудовскими правителями и подданными, сводя на нет вызовы из других сект, этнических групп и племенного сепаратизма. На протяжении большей части ХХ века саудовское правительство рассматривало такую философию, как национализм, который отдает предпочтение лояльности и отождествлению с национальным государством, а не с религией, как главную угрозу своей национальной безопасности. Пытаясь купировать влияние идей  панарабского национализма с одной стороны, и шиитской экспансии — с другой, саудовские короли традиционно давали особые привилегии консервативным священнослужителям в обмен на обеспечение лояльности населения, на которое они имели такое сильное влияние. Но к началу 2000-х годов стратегические преимущества этой политики стали минимальным. Соответственно стали возрастать международные риски такой стратегии, что стало особенно очевидным после событий «11 сентября». В этой связи еще при короле Абдалле королевство начало проводить политику, направленную на формирование нового типа саудовского национализма — все еще связанного с домом Саудов, но подчеркивающего саудовскую историю, символы и ритуалы, а не только чисто исламские каноны. Этот бренд саудовского национализма был также разработан, как новый способ объединения разрозненных племен и сект королевства, стирая ранее существовавшие различия, которые религия в значительной степени заморозила. Теперь королевство делает тонкие жесты толерантности для последователей других религий, расширяя свой национализм еще больше. И это не только культивирование  националистической мысли  в школах, средствах массовой информации и искусстве. Саудовские лидеры встречались с римско-католическими, православными и евангелическими лидерами США в течение 2018 года. В мае Эр-Рияд подписал соглашение, позволяющее Римско-Католической Церкви в конечном итоге строить церкви в Саудовской Аравии. В ноябре наследный принц Саудовской Аравии Мухаммед бен Сальман провел в Эр-Рияде громкую встречу с американскими евангелистами. Наконец, в декабре Эр-Рияд впервые позволил провести Православную египетскую службу. Он проходил в доме египетского экспатрианта. Эти совместные события сигнализируют об ослаблении власти бескомпромиссных исламистов, которым ранее удавалось подавлять христианскую практику в Саудовской Аравии и препятствовать официальным отношениям Эр-Рияда с христианскими церквами.

Почему именно национализм? Ровно по той причине, что иной идеологической альтернативы в условиях арабского мира просто нет. На данном этапе своей истории национализм приносит саудовскому государству больше пользы, чем религиозный консерватизм. Привязывание идентичности к определенному месту ослабляет власть несаудовских исламистов у себя на родине. Например; в националистической парадигме словесные нападки турецких, египетских и иранских исламистов уже будут рассматриваться не как  критика со стороны коллег-мусульман, а скорее, как нежелательное иностранное вмешательство во внутренние дела. Кроме того, смещение саудовского менталитета от традиционного почитания религии в сторону светскости в рамках  географически лимитированного пространства также открывает потенциал для инноваций и новых идей, что является ключевыми условиями  для реализации программы «Видение 2030 года».

Но самое главное то, что национализм позволяет королевской семье ограничивать вызовы со стороны своих внутренних оппонентов, которые используют в качестве основных тезисов для своей критики именно исламистские постулаты.  Это также подрывает способность консервативных священнослужителей возражать против некоторых социальных реформ королевства, таких как гендерное равенство, поощрение женщин к работе и вождению и поощрение ранее запрещенных форм искусства и развлечений. Для целей внешней политики Саудовской Аравии национализм является столь же полезным инструментом, особенно когда речь идет о желании Эр-Рияда более решительно изменить Ближний Восток в свою пользу. Вместо того, чтобы полагаться на племенную лояльность или финансовые подачки, саудовское правительство может использовать национальную гордость, чтобы мотивировать граждан следовать своей политике. А пропаганду конкурентов из Турции или Ирана, призывающие саудовцев отвергнуть или подорвать политику своих правителей, можно легко отвергнуть как иностранную манипуляцию. От себя добавим, что вот такой отход от чисто конфессионального принципа построения своей внешней политики в рамках выбора союзников, мы можем наблюдать сейчас в Ираке, где в Эр-Рияде пошли на сотрудничество и финансовую поддержку части шиитской элиты в рамках попыток ослабить уровень иранского влияния.  И любые истории о том, что последователям иных конфессий разрешено отправление своих культов в королевстве в Саудовской Аравии, даже если это разрешено только для экспатриантов, ослабляет влияние сторонников жесткой линии и одновременно играет на международный имидж КСА.  С исторической точки зрения, тренд, который подчеркивает географическую (и, следовательно, арабскую) идентичность королевства, а не его чисто мусульманскую, в некотором роде было бы возвращением к прошлому. До прихода ислама в седьмом веке христианские общины, как и монастыри вдоль восточного побережья Аравии, занимали западную провинцию Хиджаз. Саудовское правительство уже открыло для туристов и ученых  один христианский археологический объект, открытый в 1986 году за пределами Джубайля.

Хотя саудовские лидеры надеются, что волна национализма уменьшит контроль над королевской властью со стороны консерваторов, националистическая мысль сама по себе — особенно после того, как обычные граждане полностью примут ее — может совершенно спокойно поставить под сомнение и саму королевскую власть.  Новый толчок для саудовского национализма может бросить вызов институту монархии в конечном счете. В конце концов, идентификация с нацией сильно отличается от идентификации с правящим королевским домом. Усиление националистической идеологии автоматически стимулирует  расширение участия граждан в формировании повестки актуальных национальных интересов страны, то есть ровно в той теме, которая до сего момента является исключительной монополией короля и его окружения.  По мере подъема национализма общественное мнение Саудовской Аравии будет становиться все более сложным и менее мотивированным старыми инструментами, включая подачки и религиозные сомнения. Кроме того, если национализм будет отождествлен исключительно с традициями провинции Неджд, где расположен Эр-Рияд, а не с панарабской идеологией, то номинально подавленная или отодвинутая на второй план локальная племенная идентичность может пережить свое второе возрождение. Такие места, как Катиф, где доминируют шииты, в восточной провинции, Асир на юго-западе и Хиджаз, где расположены священные города Мекка и Медина, имеют местную самобытность, которая может быть усилена национализмом и может восстать против навязывания государством символов, ритуалов и культуры исключительно Неджда. В то время как сейчас Саудовская Аравия может использовать инструмент субсидий для покупки лояльности населения, будущие саудовские лидеры обнаружат по мере укрепления националистической идеологии и сокращения в рамках реформ субсидирования, что традиционных подачек уже будет недостаточно для мотивации саудовцев на принятие тех иди иных решений, а еще глобальнее — для принятия сформулированного государством пакета  национальных интересов. Общественность может поддержать более активные действия против традиционных врагов, таких как Иран, а  может наоборот потребовать действий против тех стран, которые воспринимаются, как оскорбляющие национальную гордость, даже если это означает риск распада долгосрочных региональных и международных союзов. В конечном счете, укрепление саудовского национализма будет создавать общество, в котором  монархия не будет пользуется неограниченной властью и привилегиями, с выдвижением на первый план совершенно новых приоритетов и интересов. При этом чисто военная составляющая идеологии национализма в КСА откровенно слаба, что создает риски дополнительных социальных катаклизмов в случае невнятных военных кампаний КСА в тех же Йемене или Сирии.