В середине июня в новостных сводках Франции неожиданно стали доминировать сообщения из города Дижон, расположенного на востоке страны. Пока в других городах Пятой республики на фоне гибели в США афроамериканца Джорджа Флойда проходили демонстрации и манифестации против расовой дискриминации вперемешку с актами вандализма, Дижон на несколько дней стал ареной межэтнических столкновений мусульманских диаспор.
Одну сторону конфликта СМИ четко обозначали как чеченскую диаспору, а другую весьма расплывчато характеризовали как «магрибскую» или даже ещё более неопределенно – как африканскую диаспору. В большинстве публикаций на первых порах конфликт описывался довольно поверхностно, с доминированием версии, согласно которой представители чеченской диаспоры со всей Франции съехались в Дижон и, по сути, без какой-либо причины, по крайней мере, значимой, устроили погромы в кварталах «африканских» диаспор.
Такая версия происходившего с избивающими «африканцев» чеченцами-агрессорами с подспудно маячившим за их спинами страшным силуэтом России, вероятно, выглядела очень «вкусно» во Франции эпохи #BlackLivesMatter, к тому же ещё не забывшей российских футбольных болельщиков времён Евро-2016, однако из России смотрелась довольно блекло и неубедительно. Ситуацию значительно прояснила чеченская версия произошедшего, согласно которой действия диаспоры в Дижоне были ответом на избиение чеченца-тинейджера (вступившегося за друга-албанца) не абстрактными «африканцами», а вполне конкретными арабами-наркоторговцами. Добавим, явно не рассчитывавшими на столь консолидированный и быстрый ответ.
Вообще, межэтнические конфликты отнюдь не являются редкостью в современной Европе, что бы там себе ни воображали европейские журналисты и общественность. Это очень хорошо видно, например, по отчётам полиции Швеции, в которой 2019 г. ознаменовался небывалым скачком уровня преступности, что отразилось и на соседних странах Скандинавии – Дании и Норвегии. Эксперты американского аналитического центра «Институт Гейтстоуна» так описывали сложившуюся ситуацию: «Присутствие репатриантов, сторонников террористических групп, таких как «Исламское государство», «Аль-Каида» и «Аш-Шабаб» (запрещены в России), а также представителей мечетей, ориентированных на салафитов, способствует напряжённости между всеми этими (этническими) группами и другими жителями в «уязвимых кварталах». С лета 2014 г., когда в Сирии и Ираке «Исламским государством» был провозглашен халифат, межрелигиозные противоречия усилились, особенно между суннитами, шиитами, левантийскими христианами и националистами курдского происхождения».
Добавим, что среди межэтнических противостояний различных общин в Европе хватает и просто конфликтов на бытовой почве. К таким определенно относится и дижонский, спровоцированный излишне самоуверенным поведением арабской диаспоры города, попросту не понимавшей, с кем она имеет дело и не предвидевшей неизбежных последствий. Впрочем, прямо сейчас в широком англо-саксонском мире (к которому, конечно, относится и Франция) куда удобнее и выгоднее любую непонятную ситуацию или тем более конфликт представлять как притеснения на расовой почве.
Именно так поступили и официальные лица города и представители правоохранительных органов с ловкостью, достойной лучших иллюзионистов, быстро снявшие с себя всякую ответственность за социальную ситуацию и напряжение в Дижоне, заявив, что беспорядки имеют расовую подоплеку, ни словом ни упомянув ситуацию с городским наркотрафиком и то, какое отношение к нему имеют выходцы из стран Магриба. И это при том, что даже французское издание Le Figaro вполне открыто пишет, что дижонский квартал Грезий, ставший ареной противостояния, известен как центр наркоторговли.
Так, «конфликтом на почве дискриминации и расизма» назвал произошедшее в городе прокурор Дижона Эрик Матэ, добавив, что действия чеченской диаспоры «очевидно были расистскими, поскольку направлены против выходцев из Магриба». Что ж, в таком случае ровно с тем же успехом «конфликтом на почве расизма» можно назвать, например, столкновения между суннитами и шиитами любой этнической принадлежности, которые регулярно происходят не только в Европе, но и по всему миру, или стычки ОПГ сирийцев, курдов, ливанцев, нашедшие отражение в отчётах полиции стран Скандинавии. Вот только непонятно, кто и по какому признаку в этих конфликтах будет считаться стороной расово дискриминируемой, а кто – дискриминирующей? Представляется, что скорее позиционирование конфликтов, подобных дижонскому, как столкновений на почве расизма, само по себе является проявлением ксенофобии со стороны тех, кто так поступает. В данном случае со стороны Эрика Матэ.
Согласно другой версии, выдвинутой отдельными представителями французских властей, чеченцы не просто отвечали на избиение арабами-наркоторговцами тинейджера, но затеяли передел сфер влияния на наркоторговлю на всем юго-востоке Франции. Le Figaro робко намекает на это, упоминая, что стычки, подобные дижонский, в регионе имели место ещё в середине 2000-х гг., например, в пригороде Ниццы Ариане, также известном активностью наркоторговцев. Во Франции такая версия, возможно, кому-то представляется достаточно убедительной, однако глядя со стороны верится в это с трудом. Ведь это означало бы, что хорошо организованная чеченская диаспора Франции (и соседних государств Европы), очень быстро и консолидировано отреагировавшая на избиение всего одного тинейджера, уже полтора десятка лет не может добиться нужного результата в некой скрытой криминальной войне.
Анализируя события в Дижоне, необходимо отметить, что самоуверенность, с которой действовала на первых порах местная арабская диаспора, имела под собой основания, поскольку французское общество уже привыкло рассматривать «магрибские» общины как неотъемлемую часть социума, тогда как консолидированная чеченская диаспора в тех случаях, когда она привлекает к себе внимание, как произошло в Дижоне, все ещё воспринимается как в лучшем случае чужеродный элемент, а в худшем рассматривается определенными СМИ и политиками чуть ли не как агент влияния России.
Такое отношение определило то, что в дижонском конфликте французская общественность, даже ещё не успев толком разобраться в ситуации, сразу же встала на сторону арабской общины. Так, после четырех ночей арабо-чеченского противостояния, в Дижоне прошла демонстрация, участники которой возмущались недостаточной защитой «североафриканской» диаспоры. Виноватым в ситуации объявили префекта, отставки которого и требовали. В бездействии префекта обвинил и представляющий арабскую диаспору муниципальный депутат Дижона Хамид аль-Хассуни. И это при том, что ранее прокуратура объявила о задержании шестерых чеченцев, участвовавших в беспорядках в городе. В то же время, ответные акции против «дискредитации чеченцев», которые диаспора выходцев с Кавказа хотела провести в Париже и Страсбурге, французские власти запретили под предлогом угрозы распространения коронавируса.
«Беззащитная» же арабская диаспора дижонского района Грезий выразила свое возмущение недостатком опеки со стороны французских властей тем, что в один из вечеров в отсутствие чеченцев вышла на улицы города с битами и арматурой и попросту разнесла все вокруг попутно напав на журналистов канала «Франс 3». Депутат аль-Хассуни (занимающий также и пост заместителя мэра) позднее заявил, что таким образом протестующие защищали жителей района.
Вероятно, столь «капризное» поведение арабов побудило французские власти несколько иначе взглянуть на ситуацию, следствием чего стал уже масштабный полицейский рейд в районе Грезий, по итогам которого было арестовано 9 ранее судимых жителей района, найдено несколько автоматов и килограммы патронов к ним. Все эти события не помешали двум диаспорам, якобы столкнувшимся «на почве расовых предрассудков», в конце концов прийти к примирению на религиозной почве при посредничестве двух имамов. Насколько прочным оно будет, как обычно, покажет лишь время (и, возможно, активность арабских наркоторговцев в районах проживания чеченских общин).
Что же касается использования некоторыми представителями властей Пятой республики в ситуациях, подобных дижонской, карты «конфликтов на расовой почве», то они таким образом играют в игру, правила которой, похоже, не до конца понимают. И не отдают себе отчёт в том, что подобный подход уже в самом ближайшем будущем более чем серьезно может ударить по всей стране и нанести государству ущерб куда больший и несоизмеримый с выгодой, которую прямо сейчас получают чиновники, снимая с помощью ярлыков «конфликтов на расовой почве» с себя ответственность за происходящее в обществе. Впрочем, видимо не зря выражение «после нас хоть потоп» стало нарицательной характеристикой отношения властей Франции к будущему своих сограждан и страны.
Так, уже в самом ближайшем будущем локальным «конфликтом на расовой почве» рискует обернуться в буквальном смысле почти каждый закончившийся отказом случай рассмотрения властями Франции просьб о предоставлении убежища или вида на жительство. Это довольно выпукло продемонстрировала демонстрация в поддержку беженцев, прошедшая в Париже в международный день беженцев 20 июня.
По данным телеканала Euronews, значительную часть демонстрантов составили нелегальные иммигранты, которые требовали от французских властей упростить процедуру предоставления гражданства, по сути считая иммиграционное законодательство страны одним из проявлений расовой дискриминации. «То, что произошло с Джорджем Флойдом в Америке, оказало серьезное влияние на взгляды людей и во Франции. Но главное, это выявило масштабы системного расизма в странах Запада в целом», – цитирует Euronews представителя Brigade Anti Négrophobie Франко Лоллиа в контексте информации о протестах против действий полиции по отношению к нелегальным иммигрантам.
В текущей реальности повсеместных демонстраций против расовой дискриминации это максимально эффективная тактика, любые возражения против которой неизбежно навлекут на пытающегося их делать обвинения в расизме. Однако в самой сложной ситуации в связи с этим оказалась даже не Франция, а Италия, сначала принявшая в июне судно с нелегальными иммигрантами из Африки, у 28 из которых обнаружили коронавирус, а позднее вынужденная уже в другой части страны с помощью военных подавлять беспорядки, устроенные отказавшимися соблюдать карантин и вырвавшимися из оцепленного полицейскими комплекса иностранцами и нелегальными иммигрантами.
Таким образом, пережившая одну из самых жестоких в Европе вспышек коронавируса страна фактически столкнулась перед дилеммой – принять заражённых нелегальных мигрантов и таким образом поставить собственное население на грань риска новой пандемии или навлечь на себя обвинения в расизме и полицейском/военном произволе со стороны правозащитных организаций и СМИ по всему миру.
В контексте общеевропейской ситуации подобное спекулятивное и поверхностное отношение к проблемам иммиграции со стороны ряда политиков и общественных деятелей по сути может открыть ящик Пандоры и дорогу к тому, чтобы, игнорируя объективные социально-культурные предпосылки текущего положения дел в Европе, назвать расистскими, например, статистические показатели датского бюро статистики Statistics Denmark в отчётах «Иммигранты в Дании», согласно которым выходцы из незападных обществ (прежде всего ливанцы, сомалийцы, марокканцы и сирийцы) в 3,5 раза чаще прибегают к насилию, чем население страны в целом. Впрочем, теперь любое насилие или акты вандализма практически в любой точке мира могут быть легко представлены как борьба с расовой дискриминацией и полицейским произволом.