О развитии ситуации на северо-востоке Сирии. Часть 1

Доклад The Center on International Cooperation (CIC) «Предотвращение возрождения экстремизма в Северо-Восточной Сирии» посвящен теме сохранения процесса деэскалации в этом регионе страны с учетом существующих там различных политических сил и движений.   Северо-Восточная Сирия, население которой до конфликта составляло около 3 млн человек, долгое время была домом для различных этнических групп, религий, языков и общин. Двумя крупнейшими общинами являются (в основном мусульмане-сунниты) курды и арабы, которые сосуществовали вместе с небольшими общинами ассирийцев, туркоманов, армян и черкесов в трех мухафазах: Ракка, Аль-Хасеке и Дейр-эз-Зор. Этот район является в значительной степени племенным, с племенами, составляющими около 90 % населения в каждый из провинций.  Этническое разнообразие региона проявляется не только от наличия  множества общин, но и через многочисленные племенные группы  арабов-мусульман суннитского толка, начиная от социально-консервативных племен и заканчивая антиклерикалами, язычниками, суфиями, и представителями религиозно консервативных групп, которые придерживаются законов  шариата. Исторически этот район был сердцем суфизма,  и особенно ордена Накшбанди, идеологии, которая является абсолютно неприемлемой  для «Исламского государства» (ИГ, запрещено в России). Задолго до прихода к власти в 1963 году арабской социалистической партии Баас сменявшие друг друга правительства предприняли инициативы по «арабизации» по всей стране, в ходе которых неарабские религиозные и этнические меньшинства переименовали свои деревни и города в арабские названия, а другие были насильственно перемещены. Эта кампания арабизации, которая достигла своего пика при партии Баас в 1963-70 годах, и особенно сильно ударила по курдскому населению Сирии. Партия Баас развила эти усилия с помощью плана, получившего название «План арабского пояса», по строительству  арабских поселений на территории шириной 350 км вдоль сирийско-турецкой границы. В 1970 году тогдашний министр обороны Хафез Асад пришел к власти в результате последнего из череды переворотов, потрясших страну с момента обретения ею независимости. При Х.Асаде (который сам был алавитом) меньшинство алавитского населения Сирии в целом стало доминирующими бенефициарами системы покровительства правительства за счет большинства суннитского населения и, в меньшей степени, других групп меньшинств. Асад объединил свое правительство и армию с алавитскими лоялистами, что, в свою очередь, укрепило их позиции. Приверженность этой системе и задала сектантский тон по всей стране, вызвав недовольство большей части населения, которое считало себя несправедливо маргинализованным из-за своей религиозной или этнической принадлежности. Эта политика особенно сильно ударила по большинству суннитов северо-восточного региона Сирии. Через три года после того, как Асад стал президентом, он начал осуществлять свой план арабизации, вынудив тысячи курдов покинуть свои дома в пользу арабских семей. В основе плана лежала попытка отделить общины друг от друга. Курды, живущие в Сирии, отличаются от тех, кто живет в Ираке и Турции, тем самым предотвращая любые попытки создания нового курдского государства, которое объединило бы население, проживающее в этих трех странах. Позже этот план был официально изменен на «План создания государственных образцовых ферм в Джазирском районе». Эта политика еще больше оттолкнула курдское население, проживающее на северо-востоке страны. По сравнению со стандартами развития в 2003 году крайняя нищета на северо-востоке Сирии была более чем в четыре раза больше, чем в прибрежном регионе,  согласно данным Программе развития Организации Объединенных Наций 2005 года (ПРООН). В ее докладе об оценке бедности было установлено, что северо-восточный регион имеет самую высокую распространенность, глубину и тяжесть бедности в стране. Когда президент Башар Асад пришел к власти в 2000 году после смерти своего отца, он пообещал политические и экономические реформы по либерализации, которые переориентируют модель развития страны с социалистической государственной экономики на «социальную рыночную» экономику. План Б.Асада включал меры по стимулированию внешних инвестиций, расширению свободной торговли, региональному развитию и поощрению социальной справедливости. Однако лишь немногие из этих обещаний были реализованы таким образом, чтобы значительно улучшить жизнь среднестатистических сирийцев на северо-востоке страны. Экономический рост был сосредоточен в руках сирийской элиты, а именно алавитов и избранных суннитских семей. Внимание государства по-прежнему было в большей степени сосредоточено на крупных городских центрах и в меньшей степени на северо-востоке. В докладе UNDP за 2005 год отмечалось: «Региональное распределение бедности более заметно, поскольку 58,1% бедных в Сирии … живут в одном регионе; северо-восточный регион, в котором проживает 44,8% всего населения … Этот регион также демонстрирует самый высокий уровень неравенства для бедных, поскольку он имеет самый высокий разрыв в уровне бедности и показатели уровня бедности». Это было особенно показательно, учитывая серьезные природные ресурсы  на северо-востоке Сирии, в том числе сельскохозяйственные земли, ирригационные сооружения, животноводство и рыболовство, и а также нефтяные поля в Аль-Хасеке и Дейр-эз-Зоре. Кроме того, на рубеже веков, после того, как Башар Асад стал президентом, власти приступили к созданию «социального рыночного хозяйства», что обещало социальные выгоды за счет увеличения приватизации экономической деятельности. Это открыло новые возможности для элит по накоплению богатства и расширению своей социальной и экономической базы. Однако,  первое десятилетие 21-го века во многом определяется повышенным накоплением богатства путем эксплуатации со стороны группы новых (и старых) экономических субъектов на фоне общих  негативных социальных последствий,  таких как снижение уровня жизни, рост безработицы и нестабильности рынка труда, отсутствие роста заработной платы, и тому подобное.  Уязвимость системы, которую Б.Асад унаследовал от своего предшественника, предопределила провал его стратеги реформ. Разрыв между ожиданиями реформ и отсутствием значимых изменений усилил недовольство на северо-востоке, когда правление Асада прошло свой десятилетний рубеж в 2010 году.  Присутствие правительства в этих районах было неглубоким и поверхностным, у этого региона не было комфортных отношений с государством. Если случалось дорожно-транспортное происшествие, в котором кто-то получал травмы или погибал, местные жители в основном справлялись с этим сами, полагаясь на государство в крайнем случае.  Сельскохозяйственный сектор стал менее эффективным, и люди начали переезжать в города в поисках новых возможностей.  Недовольство, отсталость и общая неспособность вести достойную жизнь стали мощными стимулами для сирийского восстания на северо-востоке Сирии. То, что началось как мирные протесты за экономические реформы на юге Сирии в феврале 2011 года, вскоре переросло в насилие, когда правительство решило принять жесткие ответные меры. В марте сирийская полиция арестовала нескольких подростков в южном городе Дераа за написание антиправительственных граффити на стене. В апреле был задержан 13-летний Хамза аль-Хатиб, также в Дераа во время акции протеста он был подвергнут пыткам и убит сирийскими властями. Его задержание и последующая смерть вызвала протестные волны по всей стране и привели к дальнейшим демонстрациям в течение мая, когда его имя стало известно. В течение следующих нескольких месяцев по всей стране происходил всплеск эскалации взаимного  насилия в течение оставшейся части 2011 года и в 2012 году, когда государство все больше теряло контроль над обширными районами страны. В июне призыв президента Асада к национальному диалогу был отклонен оппозицией, поскольку он продолжал обвинять в организации протестов иностранные заговоры. По мере того, как раскол между правительством и протестующими расширялся, группа перебежчиков из сирийских военных объявила в июле о создании Свободной сирийской армии (ССА), что сигнализировало о новой, более насильственной фазе конфликта и прокладывало путь для формирования последующих вооруженных оппозиционных групп. В дипломатической демонстрации силы лидеры США, Германии, Франции и Великобритании выступили с заявлениями, призывающими президента Б.Асада уйти в отставку, как это произошло с правителями Туниса, Египта и, в конечном счете, Йемена. Деньги и оружие начали поступать в Сирию из различных источников в поддержку различных вооруженных оппозиционных групп, в том числе от иностранных правительств, незаконных вооруженных рынков, внутренних сирийских  запасов и путем захвата во время боевых действий. Спонсоры в странах Персидского залива стали постоянно растущим источником финансирования оппозиции. К августу 2011 года должностные лица ООН по правам человека сообщили, что число погибших сирийцев от рук государства превысило 2200 человек всего за пять месяцев, и Совет ООН по правам человека проголосовал за начало расследования возможных преступлений против человечности. В сентябре, после многодневной конференции активистов сирийской оппозиции в Стамбуле, 140 человек были отобраны для формирования Сирийского национального совета, представляющего оппозицию. В сентябре также произошло первое крупномасштабное сражение между правительством и вооруженными силами в городе Аль-Растан. В течение следующих нескольких месяцев ситуация вышла из-под контроля, он превратилась в полноценный внутренний вооруженный конфликт между государством и многочисленными вооруженными оппозиционными группировками. Боевые действия быстро привели к нарушению безопасности по всей стране, предоставив возможность экстремистским группировкам использовать это в своих интересах. Это проложило путь к усилению ИГ в Сирии и установлению его  контролянад северо-восточным городом Ракка.  База в Ракке стимулировала создание многонациональной глобальной коалиции против ИГ.  В конечном итоге ИГ потерпело военное поражение, потеряв Ракку в октябре 2017 года; коалиция передала контроль над  северо-востоком Сирии гражданскому компоненту «Сил демократической Сирии», автономной администрации Северной и Восточной Сирии. На сегодняшний день, почти через 10 девять лет после первых протестов, сирийский конфликт привел к гибели  более полумиллиона сирийцев и перемещение (как внутреннее, так и внешнее) более 12 млн человек История ИГ уходит корнями не в долгую и сложную историю отношений Сирии с исламистскими организациями, а скорее в историю Ирака с американской оккупацией. Северо-Восточная Сирия также представляла собой крупную экономическую житницу для ИГ, чем поддерживала значительный источник  его финансирования, который включал в себя широкий спектр финансовых источников и активов. Несмотря на значительное финансирование, получаемое из Ирака и из-за рубежа, ИГ также смогло использовать значительные  активы на северо-востоке Сирии, включая географические источники богатства, такие как нефть и сельскохозяйственные угодья. Активы также появились в виде человеческого капитала, включая племенных союзников, дезертировавших бойцов из других племен, вооруженные оппозиционные группировки, такие как «Джебхат ан-Нусра» (запрещена в России) и ССА, и иностранных боевиков, которые хлынули в Сирию со всего мира. Среди пяти главных источников финансов ИГ следует  отметить:  получаемая «незаконная выручка от оккупации территорий, таких как разграбление банков, вымогательство, контроль над нефтяными месторождениями и нефтеперерабатывающими заводами, грабеж экономических активов и незаконное налогообложение товаров и денежных средств, которые транзитом пересекали их территорию».  Контроль над северо-востоком позволял контролировать транзит через две страны: Ирак и Сирию.  Территория была легко доступна из Ирака  с точки зрения логистики перемещение тяжелого вооружения и боевиков из Ирака через границу на северо-восток, и давние связи между племенами по обе стороны границы были особенно полезны, когда дело касалось укрепления отношений и обеспечения безопасного прохода для боевиков между Ираком и Сирией. Почему ИГ смогло расширить свою деятельность на северо-востоке Сирии? По мнению авторов доклада, захват ИГ был обусловлен несколькими факторами на северо-востоке Сирии. Это жесткая реакция властей на протестное движение 2011 года, которое подготовило почву для последующего хаоса, которым смогли воспользоваться ИГ и другие экстремистские группы. Этот фактор и другие социальные и экономические факторы в конечном итоге оказались принципиальными для способности ИГ представить себя в качестве альтернативной системы управления после  силового захвата Ракки. В то время сирийцы, стремящиеся протестовать или бороться против Дамаска, имели ряд различных оппозиционных  групп, которым они могли присягнуть на верность, начиная от ССА и заканчивая светской гражданской оппозицией, а также более религиозными радикальными группами, такими как «Джебхат ан-Нусра». Хотя значительная склонность к радикальным убеждениям и насильственному экстремизму, по-видимому, не предшествовала появлению ИГ в Сирии, историческое наследие государственных репрессий и условия нестабильности, приведшие к вакууму безопасности во время вторжения ИГ на северо-восток, способствовали шокирующему и беспрецедентному успеху группы. Сильное желание бороться с Дамаском  любыми необходимыми средствами в сочетании с социально-экономическим кризисом и условиями хаоса побудило многих сменить лояльность и присоединиться к ИГ, которое могло похвастаться как сильной системой безопасности для своих членов, так и репутацией свирепости и бесстрашия. От себя добавим, что главным в данном случае был вопрос финансирования, а все остальное потом. Второй вопрос – национальное унижение.  Например, один из вопросов в опросе населения этого региона, чувствовали ли они когда-либо унижение, живя под властью государства (до ИГ),  38%ответили: «да». В дополнение к отсутствию достоинства респонденты опроса и участники семинара жаловались на отсутствие пространства для участия в жизни общества; на вопрос, что ограничивает их политическую свободу, 67%  респондентов (в частности, из Ракки) сообщила о страхе и возмездии со стороны Дамаска. . Первостепенное значение для успеха ИГ в регионе имеет долгая история преднамеренного пренебрежения и активных репрессий на северо-востоке Сирии со стороны базирующихся в Дамаске властей. Результаты  опроса показывают, что 37%  респондентов не могли прокормить себя и свои семьи в соответствии с правилом GOS до 2011 года, а 76% процентов  респондентов в категории с низким уровнем дохода выразили очень негативное восприятие государства. Источники  насилия возникли задолго до президентства Башара Асада   и включают десятки тысяч случаев произвольных арестов, пыток, насильственных исчезновений, внесудебных казней и длительного содержания под стражей после фиктивных судебных разбирательств. Тысячи курдов прошли  через различные  инициативы властей по «арабизации» на протяжении многих лет, Дамаск  также подавлял  курдов в языковых, культурных, и политических правах и в  рамках дискриминационной политики в области образования (например, запрет образования с использованием курдского языка) и ареста видных курдских политических лидеров (57% процентов курдов в  опросе сообщили о воем негативном восприятии к правительству). Курды предприняли попытку гражданского восстания в 2004 году, но оно не способствовало переменам и вместо этого привело к еще большим репрессиям по всему северо-востоку. Репрессии против сирийских курдов начались гораздо раньше 2004 года, но в 2004-2011 годах произошли  самые масштабные и суровые репрессии в регионе, что в значительной степени способствовало широко распространенному недовольству, выраженному курдами в начале восстания в 2011 году. В конечном счете, репрессии против курдов, помимо прочих причин, обеспечили то, что северо-восток стал бастионом долгосрочных настроений против властей.

Желание отомстить несомненно, стало мощным мотиватором, побуждающими население к членству в экстремистских группировках, в том числе и ИГ.  Согласно исследованию, опубликованному в 2016 году фондом миростроительства организации «Международная тревога», разрушение «нормальных» социальных структур в результате конфликта «привело к желанию быть частью какой-то сплоченной и целеустремленной социальной группы», и что «в отсутствие ненасильственных альтернатив для удовлетворения этих потребностей эти воинствующие экстремистские группы обеспечили  один из самых ясных способов отомстить за личные обиды и достичь своих политических и социальных желаний». Один человек из Дейр-эз-Зора описал это как оппортунистический прыжок, чтобы присоединиться к любой группе, которая могла бы предоставить средства, чтобы отомстить за любимого человека, или просто нанести вред правительству. Это желание мести и, соответственно, чувство собственного достоинства и свободы воли, которое приходит из того, чтобы быть частью группы или ополчения, означало, что вооруженная оппозиционная группа с самым современным вооружением, подготовкой и ресурсами часто имела  лучший шанс привлечь потенциальных бойцов в свои ряды.

В дополнение к жесткой реакции Дамаска на протесты, власти также начали вводить сектантские нарративы в публичный дискурс, чтобы посеять раскол внутри общин на северо-востоке.  Это произошло в контексте давней политики правительства, восходящей к эпохе Хафеза Асада, создания покровительственных сетей, структурированных по сектам, регионам, этнической принадлежности и племенам, что способствовало систематической дискриминации, если кто-то не был связан с «правящей» группой (т. е. с алавитами или суннитскими сторонниками правительства). До 2011 года Северо-Восточная Сирия представляла собой смесь общин, сект и этнических групп, включая туркоманов, армян, курдов, христиан и мусульман, которые, согласно информации авторов доклада, в основном мирно сосуществовали. Более одного опрошенного указали на то, что люди в этом районе не являются сектантами, просты и привыкли сосуществовать с меньшинствами (курды, туркоманы, сунниты и христиане). Один из опрошенных из Таль-Абьяда описал свою общину как пропитанную суфизмом и трайбализмом (против джихадистской, такфиритской природы ИГ и подобных групп, которые в конечном итоге закрепятся в Дейре- эз-Зор). Он также рассказал о государственной политике до начала 21-го века, способствующей разделению внутри сообщества. Это описание подтверждается существующей литературой по инструментализации властями сектантства как «механизма власти и стратегии выживания». Это, в свою очередь, создало раскол во всем обществе, который в конечном итоге был использовант различными вооруженными оппозиционными группами и ИГ. Житель Таль-Абьяда подчеркнул, что даже в тех районах, где исламизм был очевиден, он в основном находился под влиянием идеологии «Братьев- мусульман», а не джихадистских группировок такфиристов которые мы позже увидим в Сирии в разгар конфликта.

Хотя фактический уровень и качество управления ИГ и влияние, которое оно оказало на тех, кто жил под его властью, являются предметом широких дискуссий, ясно, что до того, как глобальная коалиция нацелилась на ИГ, эта структура функционировала как де-факто государство и, по крайней мере, некоторые из его «граждан»  остались довольны уровнем и качеством предоставляемых услуг. Эта организация была менее коррумпированной и более благочестивое, чем сирийское государство. Правление ИГ обеспечило улучшение услуг и передышку от хаоса и отсутствия общей безопасности.  Несколько опрошенных подчеркнули неспособность ССА обеспечить прочную, четкую структуру и единую систему управления и субординации,  что стало одной из причин, по которой многие боевики дезертировали из ССА и присоединились к ИГ. Некоторые указывали, что, по крайней мере, первоначально предоставление услуг ИГ и воспринимаемая структура действительно обеспечивали «“наименее худший вариант» в разгар «хаоса» (это было слово, используемое несколькими опрошенными, «фавда». Вообще-то оно правильнее переводится, как «анархия».). Один опрошенный из Дейр-эз-Зор описал, как люди из этого района быстро разочаровались в междоусобицах ССА и неспособности выполнить обещания о должностях и влиянии, поэтому они перешли на сторону ИГ. Одним из примеров этого является один влиятельный местный полевой командир, который был частью руководства ССА, а затем сменил ряды и присоединился к ИГ. То есть, основными мотивами перехода в ИГ были  личная выгода и желание обладать большим влиянием. Как отметил один из опрошенных, «тот факт, что люди меняли лояльность, означает, что это не было идеологическим». Это отражает результаты опроса, в результате которого «идеология ИГ» не была значительно представлена в качестве главной причины рекрутирования новых членов. На самом деле 70% респондентов сообщили, что они воздержались от вступления в ИГ, потому что не были убеждены в своей идеологии, а 64% сочли идеологию ИГ ложью или лишенной надежды. ИГ оказался удивительно искусным в использовании своего богатства для привлечения членов и поддержки своих бойцов, что, вероятно, гарантировало, что немногие были готовы дезертировать из-за страха потерять финансовую страховку, которую они получили через членство в ИГ. Действительно, результаты опроса показывают, что около 42% респондентов  опроса считают что молодежь, несопровождаемые несовершеннолетние и бросившие школу были легкой мишенью для ИГ, за которыми в качестве стимула примкнуть к ИГ следуют бедность (16% процентов) и безработица (15%). Социально-экономическая ценность, которую радикальные группы, как правило, предоставляют отдельным лицам, оказалась очень показательной при вербовке, и в более широком смысле сравнительное богатство экстремистских групп изменило более широкую структуру сирийского восстания в гораздо более радикальном направлении.

Структура, цель и организация были повторяющимися темами среди опрошенных о том, как воспринималось ИГ. ИГ казалась как дисциплинированная и организованная группа с большими устремлениями, видением и планом его реализации. Члены ИГ свободно перемещались по северо—востоку Сирии, вербовали членов и предвещали «создание Халифата»,  что «Аль-Каида» (запрещена в России) и ее соперничающие экстремистские организации никогда не ставили в качестве главной цели.  После падения Мосула в 2014 году боевики ИГ триумфально проехали через границу в Сирию на предоставленных США автомобилях с тяжелым вооружением. Один участник опроса из Дейр-эз-Зора сказал: «Мы видели их с оружие [американского производства], которое мы никогда раньше не видели». В результате конфликта между общинами возникло общее ощущение хаоса и неопределенности. Таким образом, ИГ удалось реализовать претензии на организацию альтернативы государства с ясными правилами, системами и правосудием. По сравнению с неорганизованным характером ССА, ИГ обладало четким чувством цели и иерархией. Превосходящая мощь ИГ и подразумеваемые ресурсы означали бы конец хаоса и «известное» стабильное состояние.  Еще одним важным фактором, способствовавшим возникновению ИГ, был распад экономических и гражданских структур на северо-востоке Сирии. Только к 2013 году качество жизни в Сирии резко упало. Согласно докладу ЭСКЗА ООН, общий экономический ущерб к концу восьмого года конфликта оценивается в 442,2 млрд долларов США. Сирия попала из группы стран со средним уровнем развития в группу стран с низким уровнем развития человеческого потенциала, что в значительной степени является результатом снижения показателей в области образования, здравоохранения и доходов. Индекс человеческого развития снизился с 0,631 в 2010 году до 0,445 в 2019 году, что делает Сирию одним из худших государств с точки зрения показателей ИРЧП. Это было в немалой степени усиленно сильной засухой 2006-2007 годов, во время которой пострадала сельскохозяйственная система в регионе, которая обычно обеспечивала более двух третей общей урожайности сельскохозяйственных культур в Сирии, Такие лишения порождали чувство нужды и отчаяния, на которых ИГ смогло заработать авторитет, По мере ухудшения условий и разрушения социальной структуры Сирии бесчисленное множество людей теряли свои системы экономической безопасности, многие семьи теряли своих кормильцев в результате конфликтов, а стоимость сирийской валюты резко упала. Хотя условия на северо-востоке уже были омрачены значительной нищетой до конфликта, жизнь там стала еще более трудной, поскольку цены на основные товары выросли, а продолжающийся конфликт вынудил миллионы внутренне перемещенных лиц (ВПЛ) и беженцев получить статус внутри страны и за ее пределами. Чтобы продемонстрировать силу денег в то время, в Ракке племенные лидеры приняли доллары в США (в зависимости от размера племени) от Дамаска в первые дни протестов в обмен на их лояльность; однако этого было недостаточно, чтобы мотивировать племена бороться за Дамаск против вооруженной оппозиции. Эта «оппортунистическая радикализация» была постоянной темой   для многих людей на северо-востоке, вступающих в радикальные группы или присоединяющихся к ним. Возможность заработать часто была основным фактором в их решении.

Важно еще раз подчеркнуть, что, хотя некоторые сирийцы, возможно, присоединились к ИГ в результате подлинной веры, воспринимаемого религиозного долга или идеологической обработки, исследование авторов доклада предполагает наличие вакуума безопасности из-за конфликта, экономической и социальной уязвимости в условиях хаоса, желания отомстить (будь то против государственных сил) или другим вооруженным оппозиционным группировкам, такие как «Джебхат ан-Нусра», и, в некоторых случаях, необходимость в защите, сыграли важную роль в радикализации населения на северо-востоке. Скорее, оно могло бы присоединиться—или, по крайней мере, не активно сопротивляться, приходу ИГ, потому что оно представляло собой хорошо финансируемое и эффективное средство достижения стабильности во все более неопределенной и нестабильной среде. Трудно с уверенностью сказать, какой процент людей, которые  в конечном итоге приняли идеологию ИГ, сделали это добровольно, а какой процент был принужден или убежден внушением. Один из опрошенных из Дейр-эз-Зора подробно рассказал о своем проведенном времени (52 дня) в «центре покаяния», куда его отправили воевать и где мужчины подвергались принудительным молитвам пять раз в день и постоянным проповедям и испытаниям, до такой степени, что многие поддались и купились на идеологию ИГ. Оппозиционные силы, такие как ССА, а также основной радикальный конкурент ИГ, «Джебхат ан-Нусра», теряли позиции и популярность, а это означает, что многие, возможно, присоединились к ИГ просто потому, что это была единственная функциональная и успешная военизированная группировка, оставшаяся в их районе. Это совпадает с  результатами обследования авторов доклада, в соответствии с которым главным мотивом присоединения являются деньги, а не желание отомстить или влияние религиозных деятелей.  Более того, около 65% респондентов сообщили, что предпочитают федеративную систему, которая допускает религиозную и политическую конфиденциальность по регионам (согласны и полностью согласны), в то время, как только 26% сообщили, что предпочитают политическую систему, в которой только исламские партии конкурируют на парламентских выборах.

Причины присоединения к ИГ: деньги -69%; ощущение статуса власти — 60%;  безработица- 49%; пропаганда — 45%; исламский халифат и применение шариата -41%;  Чтобы получить защиту — 38%; Идеология ИГ — 38%; Борьба с несправедливостью  в отношении суннитов – 35 %; личный проблемы — 34%.

62.95MB | MySQL:102 | 0,538sec