Ближневосточная политика Ирана определялась группой факторов, которые мотивировали политические решения и силовые операции на Ближнем Востоке. При определенных обстоятельствах соображения географической близости, национальной безопасности, политической целесообразности детерминировались факторами идеологической, религиозной и этнической общности, которые играли решающую роль и придавали иранской политике характер конфессиональной экспансии.

Несмотря на прагматичный характер внешней политики ИРИ, матрицей ее ближневосточного направления служила политизированная версия шиизма, которая после Исламской революции 1979 г. стала основой государственной идеологии ИРИ. Исламская Республика Иран пыталась проводить стратегию экспорта исламской революции, в рамках которой ИРИ стремилась привести к власти в арабских странах идеологически и политически близкие ей правительства. Однако полиэтнический и многоконфессиональной характер арабского общества, доминирующий в арабизме светский компонент и политический консерватизм правящих элит обусловили недостаточную эффективность подобного инструмента иранской политики. Создание силами КСИР в Ливане «Хизбаллы» (1982 г.) стало, пожалуй, счастливым исключением. Более того, в результате изменения региональной, международной ситуации Иран оказался в политической изоляции на Ближнем Востоке.

Спустя три десятилетия Иран принял на вооружение новую стратегию на Арабском Востоке. Ее сущностное содержание и цели фактически остались прежними, а инструментальное наполнение заметно изменилось и стало более изощренным. Вместо революций Иран стал экспортировать собственную уникальную модель государственного устройства путем конфессиональной экспансии в регионе. Реализация данной стратегии строилась на основе иранской финансовой, логистической поддержки местных милицейских образований, их обучении, тренировки, снабжении оружием, а также культурно-просветительной и религиозной работе с населением.  При новом президенте Эбрахиме Раиси (2021-н\вр.) политическая стратегия ИРИ усовершенствовалась и приобрела новые измерения.

Сирийский кризис и активизация «Исламского государства» (ИГ, запрещено в РФ) в Сирии и Ираке повлияли на смену тактической парадигмы арабской политики ИРИ. В этих условиях факторы этнической, религиозной общности становились доминирующими мотивами ближневосточной политики ИРИ. Важным результатом военных кампаний Ирана в Ираке и Сирии стало создание сети проиранских милиционных формирований и их интеграция в состав сирийских и иракских вооруженных сил. Представители близких Ирану в религиозном и этническом отношении местных общин заняли руководящие позиции в ключевых институтах государственного управления. Иран глубоко проник в общественные, административные и политические институты этих государств и мог влиять на механизм принятия решений. Вооруженные силы ИРИ и шиитские милиции приобрели уникальный опыт проведения совместных войсковых операций в условиях реального боя. Это позволило военному руководству ИРИ переформатировать структуру иранских силовых структур, повысив их боеспособность и усилив готовность к отражению эвентуальных атак со стороны Израиля и США.

В итоге Иран обеспечил сохранность «Оси исламского сопротивления» и решил в свою пользу ряд геополитических задач на Ближнем Востоке.

Факторы влияния

Географическое соседство Ирака и Сирии являлось критическим фактором национальной безопасности Ирана. Ирак имел протяженную границу с САР и ИРИ. Природа отношений этих государств определялась этнической и религиозной общностью больших групп их населения, исторической спецификой взаимодействия народов. Богатое историческое наследие и географическая близость сформировали определенную общность культурных, этнических, языковых, религиозных традиций. В отношениях Дамаска и Багдада с Тегераном вопросы определения национальной идентичности всегда играли значимую роль. В регионе было не так много стран с лояльными Тегерану режимами и близким в этническом отношении населением. В Ираке и Сирии проживали конфессиональные сообщества, разделявшие религиозную доктрину Ирана. Интервенция в Ирак обеспечивала ИРИ беспрепятственный доступ через северо-западные районы Ирака в Сирию и Ливан, где Тегеран мог поддерживать ливанскую «Хизбаллу», палестинские ХАМАС и  «Исламский джихад» и, таким образом, сдерживать Израиль. Вооруженное вмешательство в Сирию и Ирак усиливало способность ИРИ переформатировать в свою пользу конфессиональный баланс сил в регионе. Правление алавитов в Сирии и приход к власти в Ираке представителей шиитской общины и курдского меньшинства вызвал изменения в конфессиональном балансе сил и обострил этно-религиозные противоречия в этих странах. Американская инициатива создания антииранского суннито-израильского альянса («Соглашения Авраама») спровоцировала обострение религиозного конфликта, в который были втянуты Сирия и Ирак. Разрушение религиозного пространства Ирака в результате американской оккупации 2003 г. осложнила развитие сирийского кризиса, который потенциально угрожал иранским позициям на Ближнем Востоке. Перспективы экономической устойчивости САР определялись развитием связей с Ираком. Транспортировка 150-200 тыс. б/с иракской нефти по нефтепроводу Киркук-Баньяс приносила сирийскому бюджету 800-1300 млн долларов ежегодно. В 2000-х гг. 40% сирийского ненефтяного экспорта приходилось на Ирак. Война в Ираке отрицательно сказалась на развитии государственного сектора сирийской экономики. Доходная часть бюджета сократилась на 15%. Потеря иракской нефти уменьшила господдержку социальных программ в САР. В результате поддержки Дамаском сил иракского сопротивления США стали готовить смену сирийского режима. Ирак и Сирия превратились в арену противоборства региональных держав и ведущих стран мира.

Сирийский кризис (2011 г.) открыл иракскую границу и вызвал всплеск религиозного экстремизма в САР. Накануне кризиса в пригородах Дамаска находилось от 1 до 1,5 млн иракских беженцев. Среди командного состава ИГ были иракские офицеры, которые перебрались из Ирака в Сирию. Американское вторжение в Ирак (2003 г.) привело к политическому разделу Ирака по религиозному признаку. Политика оккупационной администрации США спровоцировала гражданскую войну и рост терроризма в Ираке. ИГ нанесло поражение иракской армии, захватило немалое число современных вооружений, транспорт, средства связи, освободило из тюрем несколько тысяч своих сторонников. Под контролем ИГ оказались части Фалуджи, Тикрита и Рамади на западе Ирака. В целом ИГ контролировало в Ираке территорию сопоставимую по своим размерам с Иорданией с ее 5-миллионным населением. Создание мощной базы ИГ в Ираке обеспечило успех организации в Сирии, где ИГ полностью овладело мухафазой (провинцией) Ракка, частью Дейр эз-Зора, стратегическими районами провинции Алеппо. В 2014 г. организация контролировала от 30 до 40% сирийской территории. Численность ИГ в САР составляла приблизительно от 7 до 10 тысяч бойцов. В итоге ИГ превратилось в одну из мощных террористических организаций на Ближнем Востоке. Постепенно ИГ захватывало все большие территории и ресурсы в Сирии и Ираке. К концу 2014 г. ИГ контролировало 16-20% территории и населения Сирии и Ирака, соответственно. Организация заявила о создании халифата на захваченных территориях. Лидер ИГ Абу Бакр аль-Багдади публично провозгласил себя халифом.  ИГ получило доступ к нефтегазовым ресурсам, оружию, криминально-финансовым сетям, через которые оно могло пополнять свой личный состав, боевой арсенал и финансовые запасы. Сохранение национального суверенитета Сирии и Ирака оказалось под вопросом.

Феномен ИГ угрожал внутренней безопасности и территориальной целостности Ирана. В Иране 86% респондентов считали ИГ угрозой Ирану. В этом плане, внутренние параметры сыграли определенную роль в принятии Тегераном решения о вооруженной интервенции в Ирак и Сирию.

^* Ахмедов Владимир Муртузович — старший научный сотрудник Института Востоковедения РАН