В начале российской военной операции в Сирии многие на Западе считали, что эта кампания «обречена на провал». Теперь же значительная часть суждений сводится к тому, что военный успех России на Ближнем Востоке «превзошел все ожидания», и «русские достигли своих стратегических целей за короткий срок при относительно низких затратах». Западные обозреватели и аналитики не редко задаются вопросом: «Как Россия справилась с этим?».
Согласно публикации в профессиональном журнале армии США Military Review, ответ следует искать в умелом применении оперативного искусства. Автор подполковник Николас Синклер (Nicholas Sinclair, офицер штаба 1-й кавалерийской дивизии в Форте Хут, выпускник Школы перспективных военных исследований) и целый ряд американских и европейских аналитиков считают, что в Москве на этапе планирования умело использовали достижения российской военной мысли. Результатом стал реалистичный оперативный план, позволивший добиться как стабилизации режима сирийского президента Башара Асада, так и повышения международного авторитета России.
По мнению автора, изучение уникальной логики российских военных позволяет понять построение военно-стратегического планирования и проведения военных кампаний Россией, а также способствует адекватному анализу российских военных систем. Однако, следует иметь в виду, что используемый в исследовании термин «оперативное искусство» ссылается на определение этого понятия военными США.
Стратегические цели и составляющие оперативного искусства
По утверждению Н.Синклера отправной точкой для понимания модели российской военной кампании в Сирии являются стратегические цели России.
В «Стратегии национальной безопасности РФ» за 2015 год исследователи увидели две конкретные стратегические цели, применимые к Сирии. Первая – это безопасность путем «укрепления обороны страны», а вторая сфокусирована на «укреплении статуса Российской Федерации, как ведущей мировой державы, чьи действия направлены на поддержание стратегической стабильности… в полицентрическом мире».
Первая стратегическая цель, безопасность, глубоко встроена в сознание российского руководства. Так Томас Вильгельм (Thomas Wilhelm), директор Бюро иностранных военных исследований в Форте Ливенворт (Fort Leavenworth’s Foreign Military Studies Office, FMSO) отмечает, что эта национальная особенность приводит к тому, что российское правительство выступает за контролируемый подход к противодействию хаосу. Нестабильность, распространяемая от цветных революций, вызвала особую озабоченность у российского руководства, которое обычно обвиняет Запад в подстрекательстве к выступлениям и сознательном оставлении хаоса на своем пути. Такие восстания часто приводят к региональным беспорядкам и развитию исламского фундаментализма, который находит поддержку в Кавказском регионе России. Поддержка режима Б.Асада позволяла России обеспечить стабильность в регионе, не допустить сценария падения государства, подобного ливийскому, и препятствовать укрытию на территории Сирии до 5 тысяч исламских боевиков российского происхождения.
Чувство национальной гордости американские аналитики называют второй стратегической целью (или причиной) российского вмешательства в Сирии. Поскольку сохранение у власти Асада и стабилизация страны, позволили бы рассматривать Россию, как уважаемую мировую державу, способную противостоять подрывным глобальным целям США и содействующую построению полицентрического миропорядка.
Восстановление российского престижа – это последовательная тема для президента России Владимира Путина. В 2005 году он отметил, что падение Советского Союза было «величайшей геополитической катастрофой века». Это подчеркивает важность для русских чувства национальной гордости, если учесть двадцатый век, когда «Россия была свидетелем, как мировых войн, так и горя десятков миллионов людей, подвергшихся жестокому обращению со стороны коммунизма».
Эти две стратегические цели, безопасность и национальная гордость, стали основой, которую Генеральный штаб ВС РФ заложил в свое оперативное планирование при разработке сирийской кампании. Особо подчеркивается, что российские военные трезво оценивают исходную оперативную ситуацию, то есть: «россияне видят будущее поле битвы, как есть, а не так, как хотелось бы».
Согласно источнику, главной особенностью «российской стратегической мысли» является то, что она «пропитана идеями теоретиков глубокого боя начала XX века, в особенности Александра Свечина». По утверждению последнего, историческое понимание, реалистичные цели и интенсивная подготовка к конкретной военной кампании обязательны до начала военных действий. Уникальность подхода советского теоретика к пониманию оперативной обстановки высоко ценит нынешний НГШ ВС РФ Валерий Герасимов. В своих работах он цитирует А.Свечина напрямую: «Это необычайно сложно…предсказать военную ситуацию. Для каждой войны необходимо выработать особую линию стратегического поведения, каждая война представляет собой конкретный случай, который требует установления собственной логики, а не применение каких-то стереотипных шаблонов».
Таким образом, по заключению директора FMSO Т.Вильгельма, при разработке кампаний российские военные стремятся справиться с неопределенностью войны и прийти к плану, который является просчитанным и последовательным. Модель этого процесса, построенная FMSO, определяет методику достижения стратегических целей военным командованием на этапе планирования в соответствии с пятью когнитивными строительными блоками оперативного искусства: историческим анализом, предвидением и прогнозированием, тенденциями, формами и методами, а также корреляцией сил и средств. Опираясь на каждый из этих элементов, американские аналитики попытались понять причины вмешательства и успеха России в Сирии.
Исторический анализ
Чтобы подчеркнуть важность исторического анализа для российского военного руководства снова вспоминается А.Свечин. Российский военный теоретик считал, что объединение политической и военной сфер необходимо для выработки всеобъемлющего понимания окружающей обстановки, а «изоляция от исторической основы опасна как для стратега, так и для политика2.
Как полагают американские эксперты, российские стратеги изучают события в политическом и историческом контексте с позиций «русско-центричного мировоззрения». В частности, Джордж Кеннан (George Kennan), посол США в Советском Союзе во времена холодной войны и автор «Источников советского поведения» (Sources of Soviet Conduct) выдвинул «оригинальную» идею. Её смысл в том, что географическая уязвимость России и история насильственных вторжений создали в «сознании ее правителей параноидальное нулевое мироощущение».
В России ставят безопасность и стабильность превыше всего. Это объясняет, почему российское руководство чувствует угрозу от поддерживаемых Западом усилий по смене режима и «цветных революций», особенно в странах, которые когда-то являлись частью Советского Союза. Российские лидеры считают поддерживаемые Западом смены режимов в Косово, Сербии, Ираке, Ливии и Венесуэле дестабилизирующими усилиями, способствующими человеческим страданиям, которые в конечном итоге ориентированы на саму Москву.
Глубокое влияние на то, что в России думают о современной войне, оказали события в Косово в 1999 году. До этого момента Россия неохотно, но оставалась «младшим членом» возглавляемых США миротворческих сил на Балканах. Несмотря на свою относительную военную и экономическую слабость Россия по-прежнему сохраняла лояльность своим славянским братьям в Сербии и заботилась о сербских интересах. Правила изменились, когда США авиаударами под руководством НАТО и без мандата ООН поддержали отделение республики исламских косоваров. Россия утверждала, что США разжигали популистский бунт, спонсировали его под видом гуманитарных операций, оказывали военную поддержку оружием и подготовкой кадров, контролировали информационную сферу посредством доминирования в СМИ и избегали прямого участия сухопутных войск, применяя авиаудары многонациональных сил.
Вполне очевидно, что, опираясь на исторический анализ, российские лидеры смотрели на гражданскую войну, бушующую в Сирии, и приходили к закономерному выводу: без вмешательства России сирийское правительство падет. За этим, скорее всего, последует гуманитарная катастрофа, подобная Ираку и Ливии, наводнение региона беженцами и мигрантами, а также бесконечные междоусобные конфликты.
С другой стороны, российский расчет заключался в том, что успешная кампания в Сирии предотвратит эту нестабильность, поднимет международный престиж страны и нейтрализует интересы США. Придя на защиту своему бывшему партнеру, Россия сможет как стабилизировать регион, так и продемонстрировать миру, что соблюдает свои обязательства перед союзниками.
В успешном вмешательстве в ближневосточном регионе Россия также усмотрела возможность расширить свою южную буферную зону. Сирия является логическим опорным пунктом в отношениях с торговыми партнерами, членами Организации Договора о коллективной безопасности (Collective Security Treaty Organization) и другими партнерами в рамках соглашений свободного сотрудничества. Если бы Сирия пала, считали российские лидеры, тогда в опасности, безусловно, оказалась бы Турция, а проблема приблизилась бы к российским границам.
Отдельным стимулом для участия в конфликте являются «признанные родовыми русские связями с регионом». Американские аналитики полагают, что Россия видит себя как естественного наследника Византии и ее православного христианского религиозного наследия, тесно связанного с сирийской Православной церковью. Следовательно, в какой-то степени, Россия относилась к сирийской кампании, как к религиозному крестовому походу, направленному на защиту сирийской церкви и православной культуры.
С реалистической же точки зрения перспектива военного базирования в Сирии с легким выходом в Средиземное море рассматривалась командованием ВС РФ, как возможность в какой-то степени преодолеть ограничения, налагаемые суровой географией России, которая «оставляет ее в ловушке в ледяных арктических портах или за турецкими проливами». В результате часть побуждающего стимула для российского участия обусловлена ожидаемым долгосрочным соглашением об использовании авиабазы Хмеймим и военно-морского порта в Тартусе. Эти опорные пункты позволили бы расширять оперативное проникновение в Восточное Средиземноморье, Южную Европу и Северную Африку.
Предвидение и прогнозирование
В американском представлении предвидение и прогнозирование описывают природу конфликта и то, что российские военные операторы думают о будущей войне, учитывая современные контексты.
Исследователи сирийской военной операции справедливо отмечают, что в российской военной теории под предвидением понимается «процесс познания возможных изменений в военном деле, определение перспектив его будущего развития». Согласно же книге «Прогнозирование в военном деле: советский взгляд» (авторы В.Чуев и Ю.Михайлов), цель прогнозирования – определить, «что может произойти в будущем, и при каких условиях возможна минимизация влияния неопределенностей на результаты принимаемых в настоящее время решений».
Касательно Сирии, российской стороне на этапе предвидения и прогнозирования пришлось оценить участников гражданской войны в стране и определить, чью сторону принять.
На момент планирования сирийской военной операции в общих чертах перечень акторов включал: режим Асада и союзных ему ополченцев, таких как ливанская «Хизбалла», поддерживаемые США отряды курдов и Свободной сирийской армии, а также исламских фундаменталистов в лице «Исламского государства» (ИГ – организация, запрещенная в РФ) и прочих формирований.
Сирийская кампания принесла вызов, обусловленный необходимостью учета расстояний и имеющихся возможностей. Спектр российских противников был достаточно широк и простирался от примитивных сил боевиков ИГ до подразделений высокоразвитых западных армий с современным и технологичным вооружением.
Оценивая успешность российского военного планирования, американские эксперты обращают внимание на то, кого поддержала Россия. Это законное, международно признанное правительство Сирии, которое пользовалось поддержкой большинства населения страны. Несмотря на плохую прессу на Западе Б.Асад не только обладал легитимностью, он также поддерживал регулярную армию и функционирующую власть в регионах, которые он контролировал. Как итог, Россия встала на сторону государственного деятеля «в костюме, бритого, говорящего по-английски, получившего западное образование».
Исследователи предлагает сравнить российское решение с кампаниями США в Ираке и Афганистане, которые свергли легитимные правительства и попытались строить демократические республики по западному образцу в регионах, сильно оторванных от принципов западной цивилизации. В результате Соединенные Штаты выступили на стороне формирований, характеризующихся сомнительными связями с исламским фундаментализмом и дестабилизирующей деятельностью по отношению к другим ближневосточным странам, таким как Турция и Ирак. В конечном счете, такой рода подход еще больше подрывал региональные цели США.
Тенденции
Под тенденциями американские военные аналитики понимают способы достижения страной военных целей. Например, тенденциями войны начала XX века считаются механизация и война с применением комбинированного оружия. Текущую тенденцию на Западе обычно называют гибридной войной, или войной нового поколения (NGW, new-generation warfare).
Причем отмечается, что первоначально термин NGW получил неверное толкование, как новый и уникальный способ ведения войны Россией. Вместе с тем, на Западе под ним понимают совокупность способов ведения военных действий, возникших в российской военной теории в конце 1990-х и начале 2000-х годов и асимметричных западным военным методам. В частности в статье, переизданной в Military Review, В.Герасимов называет тенденции современной войны необъявленными, ориентированными на смену режима, невоенными по своей природе, разрушительными по отношению к гражданской инфраструктуре, происходящими во всех физических средах, а также характеризующимися высокой маневренностью, одновременностью, унифицированным действием и применением высокоточных боеприпасов.
Подводя итог, американские эксперты идентифицируют российские тенденции (способы ведения войны) как сопротивление действиям США. То есть российский план в Сирии предполагает противодействие тому, что Россия воспринимала как американские методы гибридной войны. Статья А.Бартоша в «Военной мысли» подтверждает эти рассуждения: «блестящая операция по присоединению Крыма к России и сирийская кампания показали эффективность русских нелинейных стратегий противодействия гибридной войне».
В Сирии американские аналитики выделили пять преобладающих тенденций, противостоявших российским целям и повлиявших на российское военное планирование.
Первая тенденция – смена режима. Западные лидеры предполагали, что режим Асада падет. Президент Барак Обама в августе 2011 года позвонил Асаду с предложением отставки: «Ради народа Сирии пришло время президенту Асаду отойти в сторону». Однако В.Путин, стремясь остановить распространение «цветных революций», помог своему ближневосточному союзнику прямой военной поддержкой осенью 2015 года. В 2018 году российский писатель и военный эксперт Е.Савченко написал: «Соединенные Штаты не смогли достичь своих целей в Сирии не в меньшей степени из-за того, что обстановка во второй половине 2015 года сделала разворот, когда Россия начала оказывать военную поддержку законному правительству Сирии».
Второй тенденцией, которой противостояла Россия, было влияние негосударственных субъектов. Россияне не доверяют неправительственным организациям (НПО). Их операции рассматриваются как тайные, поддерживающие западные цели. Администрация Б.Обамы потратила в Сирии почти 10 млрд долл. (большая часть из них направлялась через региональные НПО). Эти НПО были делегитимны российским СМИ и регулярно получали отказ в доступе на территорию, контролируемую Сирией. Е.Савченко писал, что «динамика боев в Сирии в сентябре-декабре 2017 года наводит на мысль, что США оказывают, по крайней мере, косвенную поддержку террористической организации ИГ».
Третья тенденцией, которой противостояла Россия, оказалась международная антисирийская коалиция. С целью укрепить свои позиции и изолировать Асада Соединенные Штаты попытались привлечь на свою сторону региональных союзников. Россия сорвала попытки США получить одобрение в ООН и нейтрализовала альянсы США в регионе, добившись расширения дипломатических и военных партнерские отношения с Турцией, Саудовской Аравией, Ираком и Израилем.
Четвертая тенденция, которой противостоит Россия – поддержка прокси-сил. Администрация Обамы уже в 2012 году признала коалицию групп сирийской оппозиции, которые получают военную и финансовую поддержку. В качестве контрмеры, свои первые авиаудары в поддержку режима Асада Россия направила в основном против повстанцев, союзных США.
Пятой и последней тенденцией, с которой столкнулась Россия, стал отказ от многочисленных наземных сил. Российские силы и средства в сирийской операции включают части ВМФ, ВВС, спецназ и независимых подрядчиков (под ними западные эксперты понимаются частные военные компании). В результате основная часть наземных боевых действий отошла армии Сирийской Арабской Республики и её союзникам, например, «Хизбалле», поддерживаемым Ираном. Россия же компенсировала нехватку кадров на местах надежной командно-управляющей поддержкой. В марте 2018 года В.Герасимов заявил: «Все командующие войсками военных округов, общевойсковых армий, а также армий ВВС и ПВО, почти все командующие дивизий и более половины командиров общевойсковых бригад и полков вместе со своими штабами приобрели боевой опыт [в Сирии]».
Формы и методы
Формы рассматриваются американскими теоретиками как типы организационных структур (например, общегосударственная, многонациональная, совместная), в то время как методы подразумевают варианты применения современного оружия и принципы ведения войны (например, гиперзвуковое оружие, беспилотные авиационные системы, электронная (РЭБ) или гибридная война). Согласно старшему аналитику FMSO Тимоти Томасу (Timothy Thomas), формы и методы «имеют прямое отношение к тому, как военные используют в своих интересах меняющуюся природу войны, а также каким образом может вестись будущая война». Иначе говоря, в соответствии с преобладающими формами и методами российское военное руководство определило состав своего контингента в Сирии и способы ведения боевых действий.
Главной организационной структурой, которую Россия отправила в Сирию стали российские ВКС, совместная объединённая оперативная группа (combined joint interagency task force). С американской точки зрения, обычный для военных США этот тип организации является уникальным для Российской Федерации. Он потребовал значительных усилий в ходе планирования для построения межвидового взаимодействия и организации дистанционного (бесконтактного) поражения противника.
Использующиеся методы включают разведку, рекогносцировку и нанесение ударов по аналогии с методологией целеуказания американской армии. Со ссылкой на российские источники, утверждается, что в Сирии совместная объединенная оперативная группа испытывала сложности при реализации межвидового удара и построении боеспособной разведывательной системы. В основном их причины крылась в нестандартной организации высокомобильного противника и частом оборудовании им укрытий в застроенных небоевых районах.
Похожим образом, имитируя модель США в Косово, российские методы проявляли свои технологические преимущества. Большая часть ударных средств России применялась с воздуха, либо через воздух или военно-морским флотом. Достигнутые результаты источник называет сомнительными. Однако, признает, что сирийская кампания позволила проверить ударное высокоточное оружие, включая залп ракет «Калибр» из Каспийского моря, как демонстрацию российских возможностей.
Среди других ключевых компонентов российского контингента отмечены Силы специальных операций (ССО) и наемные формирования. Роль российского спецназа сведена к обеспечению целеуказания с земли для воздушных и морских активов. Частные военные компании определены, как надежные, но «достаточно сомнительные российские сухопутные силы». Отмечается, что в отличие от американских подрядчиков из ЧВК Blackwater или Triple Canopy, которые в основном обеспечивают безопасность стационарного объекта или конвоя, российские ЧВК оснащены подобно общевойсковым оперативным группам и сохраняют обширные роли в наземных боевых действиях России.
Использование Россией ПВО – очевидный ответ западной авиации, поскольку ни сирийские повстанцы, ни ИГ не имеют какого-либо аналога воздушного контингента. Перед российскими системами ПВО стоит непосредственная задача не только поддерживать сирийскую кампанию, но и обеспечить расширение российской «зоны запрета доступа» (anti-access and area denial) в регионе, где Соединенные Штаты пользовались превосходством в воздухе на протяжении последних трех десятилетий.
Кроме того, утверждается, что обширные российские средства РЭБ и кибер-сети ежедневно атакуют западные системы. Как заявил Командующий специальными операциями США генерал Ричард Д. Кларк: «…благодаря нашим противникам, мы действуем в самой агрессивной среде РЭБ на планете».
Соотношение сил и средств
В соответствии с американской методикой, элемент корреляции сил и средств (Correlation of Forces and Means, COFM) – субъективно/объективный подход к измерению относительной боевой мощи двух или более сторон. Он учитывает такие переменные, как тип подразделения, вооружение, подготовленность, устойчивость и моральный дух.
В этом отношении операция в Сирии говорит о научно-математическом подходе, который россияне используют для поиска определенности и предсказуемости. Они хорошо осведомлены об элементе случайности, сопровождающем любые военные усилия, тем не менее, они, насколько это возможно, стремятся уменьшить неопределенности, чтобы добиться управляемого уровня риска.
Очевидно, что российская сторона принимала во внимание сирийские силы Асада, «Хизбаллу», поддерживаемые США повстанческие силы, а также военные контингенты США, Турции, Израиля и Ирака. Состав российского контингента предполагает выполнение различных задач (миссий) разными категориями сил. Так, российские военные поддерживали авиаударами сухопутные части Сирии и отряды «Хизбаллы» для поражения союзнических США повстанческих сил и ИГ, а американские, турецкие и израильские силы нейтрализовывались системами ПВО и РЭБ.
По дипломатическим каналам, используя торговлю оружием, Россия внесла раскол в НАТО, продав свои системы ПРО С-400 в Турцию. Шаг, который по заявлению США, поставил под угрозу продажи этой стране истребителей пятого поколения F-35. Последовавший ответ России с предложением Турции своего истребителя пятого поколения Су-57 – наглядная демонстрация того, как одно только военное присутствие России заставляет Запад менять свой подход к Ближнему Востоку.
По утверждению американских экспертов, вступая в соревнование, российское руководство исходило из того, что Запад должен уважать их присутствие (при условии, что ни одна из сторон не хочет рисковать обострением ситуации в Сирии). Два события указывают на деликатное военное поведение России в Сирии: крушение в 2015 году одного из российских Су-24, сбитого турецкими F-16 вблизи турецко-сирийской границы, и удар США по силам российских ЧВК в 2018 году, в результате чего погибли около трехсот человек. Москва проявила осторожность, чтобы не нагнетать напряженность, поскольку контингент, который Россия направила в регион, не рассчитан на проведение крупномасштабной наземной операции против турецких или американских войск.
Такая независимая аналитическая организация как Королевский объединённый институт оборонных исследований Великобритании (Royal United Services Institute) ведет одну из самых подробных оценок российских сил, развернутых в Сирии с начала кампании. По её данным, не считая сил ЧВК, Россия имела в своем распоряжении менее 2500 человек для проведения наземных операций, примерно 55 самолетов и 20 вертолетов для проведения воздушных операций, а также около 41 военного корабля в море.
По мнению источника, эта относительно небольшая сила – по сравнению с американским опытом в регионе – демонстрирует точную оценку Россией сил, необходимых для достижения целей кампании.
Анализ российского военного планирования в Сирии
Основываясь на приведенных фактах и аргументах, американские исследователи констатируют, что используемый военно-политическим руководством России подход к планированию позволил увязать тактические задачи со стратегическими целями по «логике», соответствующей Сирии. Оперативное искусство дало российским военным последовательный, предсказуемый и надежный план для успешного вмешательства и изменения хода войны.
Принятые решения обеспечили достижение стратегических целей с успехом большим, чем ожидалось. В результате: ИГ в значительной степени побеждено; Асад остается у власти и консолидирует выгоды; российские оперативные возможности распространяются на Ближний Восток, Южную Европу и Северную Африку; альянс НАТО переживает раскол; цели США заблокированы; а Россия зарождается как сила, с которой приходится считаться в мировых делах. Успех в Сирии позволил президенту В.Путину объявить о победе в начатой кампании в конце 2017 года.
Исторический анализ привел Москву к убеждению, что «цветные революции» свергли бы их союзника в регионе и распространили нестабильности к границам России. Предвидение и прогнозирование позволили России в определенной степени увидеть характер многосторонней гражданской войны и то, как поддержка Б.Асада станет решающим стратегическим шагом на театре военных действий. Преобладающие тенденции ассоциировались с войной нового поколения (NGW) и учитывали информационные операции, военизированные формирования, гуманитарные организации и общеправительственный подход к влиянию на военную кампанию. Анализ форм и методов, а также соотношения сил и средств обеспечил правильные объединенные силы для сирийского театра военных действий. Их рациональный состав позволил России добиться разгрома отрядов боевиков, нейтрализации возможностей США, избежать затяжного участия в наземной операции, точно предсказать успех относительной боевой мощи в долгосрочной перспективе.
Подводя итог своему исследованию, американские военные аналитики приходят к интересному выводу. Успешная реализация сирийского оперативного плана, по их мнению, несомненно, приведет к распространению подобной практики вдоль российской периферии (то есть на Украине и в Прибалтике), а также в таких глобальных регионах, как Ближний Восток и Латинская Америка. Россия применяет свои войска, основываясь на четких оценках и достижимых целях. Но «это не значит, что Россию не остановить!».
Соединенные Штаты обладают более мощной экономикой и армией. ВС России не предназначены для применения и содержания за пределами своих границ. В дополнение к этому общественное одобрение сирийской кампании ослабевает. Если учитывать то, что приступая к военным действиям, Россия следует хорошо продуманному плану со специфической логикой, то изменив исходные переменные, удастся расстроить российский замысел. Однако, «это должен быть деликатный ход по отношению к культурно-невротическому противнику с ядерным потенциалом».
Таким образом, представленная публикация в Military Review содержит достаточно подробный анализ российской военной операции в Сирии. В целом она отличается объективностью и взвешенностью, а также демонстрирует особенности методологии американского оперативного искусства. Вероятно, последним и объясняется специфический вывод экспертов, который, в прочем, целиком созвучен постулатам военного и политического истеблишмента США.