В Турции 31 марта состоялись муниципальные выборы, результаты которых стали для действующей в стране власти неприятной неожиданностью с учетом того карт-бланша, на который она рассчитывала после президентских и парламентских выборов 2023 года.
В прошлой части нашей публикации (доступна по ссылке на сайте ИБВ: http://www.iimes.ru/?p=107657) мы осветили общие результаты и дали свои первичные оценки произошедшей у власти осечки.
Самое главное в этих выборах заключается, пожалуй, в том, что эти выборы не могут по сути рассматриваться как муниципальные. Их, опять же повторим – по сути, следует рассматривать в качестве логического продолжения президентских и парламентских выборов 2023 года. Если бы это избиратель воспринимал бы эти выборы в качестве именно что муниципальных, а, следовательно, если бы на первом плане была бы не общеэкономическая повестка, а дороги, мосты, развязки, парковки и городские службы, то беремся утверждать, что результаты голосования в Стамбуле могли бы быть иными.
Экрема Имамоглу нельзя назвать крепким хозяйственником, который бы себя успешно зарекомендовал во вверенном ему городе. Он был политик масштаба страны, но никак не хозяйственник. Что же до его хозяйственной деятельности, то на первом плане – его борьба против Канала «Стамбул» (к слову сказать, реализация данного проекта, в желаемом для турецкой стороны виде, сулит Турции немалые выгоды; экологические возражения, в этом смысле, вызывают сомнения – И.С.). Про успехи же особо говорить не приходится.
На этом фоне, Мурат Курум, который имеет опыт успешного руководства такой государственной компанией как TOKİ (занимается строительством социального жилья), должен был бы смотреться как более выигрышный кандидат. Городу он предлагал конкретный план развития с решением конкретных задач. Тем более, голоду крайне проблемному, чье состояние за последние годы заметно ухудшилось.
Но работало бы это только в том случае, если бы речь шла про «нормальные» муниципальные выборы. Именно к такому восприятию этих выборов действующая власть призывала избирателей. Подход же оппозиции был другой – послать «сильный сигнал» власти из-за, как минимум, не улучшившейся экономической ситуации в стране. Разумеется, оппозиция была намерена взять реванш за выборы 2023 года.
В итоге, такой подход оппозиции в глазах избирателей возобладал. Потому как заработок / цены / инфляция интересуют сейчас избирателей в первую очередь. И он, при любой возможности, будет отправлять те самые «сильные сигналы» власти. Особенно, с учетом того, что турецкие избиратели вправе полагать, что отдали победу действующей власти в мае 2023 года авансом и 10 месяцев – достаточный срок, чтобы увидеть контуры будущих улучшений.
Фиксируем: можно рассматривать так, что муниципальные выборы были восприняты турецкими избирателями как «второй тур» всеобщих выборов в стране и по-другому, с учетом складывающейся ситуации, и быть не могло. Так что, власть, сделав ставку на технократов вроде Мурата Курума в Стамбуле, а не на ярких политиков, поставив в центр проблемы регионов, а не общестрановые, получается, допустила ошибку. Это, подчеркнем, не достижение политтехнологов от оппозиции – не улучшающаяся экономическая ситуация в стране сделала такой взгляд избирателей практически неизбежным.
Соответственно, отсюда, как можно заметить, и технократический подход власти к выборам, с акцентом на местную повестку, который потребовал именно управленцев – кандидатов на посты мэров городов. Что, впрочем, не объясняет того факта, почему турецкая власть решила не двигать никого из преемников на пост мэра Стамбула. Одновременно это решило бы две задачи: 1) позволило бы проверить преемника в «полевых условиях» с самым серьезным оппонентом от оппозиции, 2) при наличии успеха, Экрем Имамоглу бы за 4 года до всеобщих выборов сильно бы утратил свой президентский потенциал.
В турецких кулуарах говорят о двух потенциальных преемниках действующей власти в стране: о действующем министре иностранных дел Хакане Фидане и, как мы не раз писали, о Сельчуке Байрактаре, техническом директоре компании Baykar Technologies и зяте президента страны.
Выразим сомнения в том, что Хакан Фидан является проходной фигурой на турецких выборах. Его (профессионально) сдержанная манера и немногословность – не то, что может разбить его оппозиционного оппонента на выборах. Кроме того, его специализация делает Хакана Фидана весьма востребованным именно в том амплуа, в котором он выступает – на «стыке» Национальной разведывательной организации и Министерства иностранных дел. А доступ его в самым чувствительным досье будет не помогать, а скорее мешать тому, чтобы его власть рассматривала бы в качестве «полностью безопасного» преемника.
Что же до Сельчука Байрактара, то он, в отличие от Хакана Фидана, сейчас «свободен» для того, чтобы можно было бы его заранее попробовать в политических баталиях. Теперь же, выдвижение его в 2028 году будет сопряжено с риском неизвестности – как воспримет его выдвижение электорат? Тем более, что он популярен в своем «технологическом» статусе именно сегодня, а что будет через 4 года никто не знает.
Даже если рассматривать, что преемник – некто «третий», то отметим, что, по итогам муниципальных выборов 31 марта, ни один политик от действующей власти не блеснул так, чтобы о нём бы заговорила бы вся страна.
Так что, налицо у власти – некоторое запаздывание. Более того, ситуация ухудшается кадровой политикой действующего руководства страны. Мы не раз говорили о том, что одним из достоинств кадровой политики президента Эрдогана является его готовность «тасовать» колоду в своем окружении. Неприкасаемых у него, до сих пор, не было. Кабинет министров президентом Эрдоганом тасуется постоянно и процент новых лиц в нем – неизменно высок.
Но, выразим сомнения в том, не начала ли оборачиваться такая политика своей противоположностью: из окружения турецкого лидера исчезли (из состава прошлого кабинета министром) такие сильные фигуры как Хулуси Акар, министр национальной обороны, Мевлют Чавушоглу, министр иностранных дел, Сулейман Сойлу, министр внутренних дел.
Касательно последнего, вообще отметим, что он был яркой антиамериканской фигурой в окружении турецкого президента. Это не делает его фигурой пророссийской, однако, на данном этапе, более приемлемой следует считать фигуру турецкого националиста нежели «западника».
В качестве гипотезы отметим, что вокруг президента Турции наметилось «измельчание» кадров – опорных конструкций президентской власти. На смену которым приходят либо не зарекомендовавшие себя технократы, либо прозападно настроенные кадры. Примем это за гипотезу, которую с течением времени будем либо доказывать, либо опровергать.
Если эта гипотеза найдет свое подтверждение, то это будет означать ни много ни мало расшатывание конструкции действующей власти в стране в преддверии транзитного 2028 года, когда турецкий лидер может оказаться без надежных опор «в одиночестве».
Таким образом, иначе смотрятся нынешние проблемы в торгово-экономических отношениях между Россией и Турцией. Опять же, в качестве гипотезы, следует задаться «правильным вопросом»: не следует считать пробуксовку в стратегических проектах российско-турецкого сотрудничества сигналом о том, что в турецком руководстве возобладала прозападная позиция.
Последние шаги, по крайней мере, указывают на то, что турецкое руководство пытается наладить отношения с США и делает к этому явные шаги. Тут можно вспомнить и пропуск Финляндии и Швеции в НАТО, и очередное заседание Стратегического механизма сотрудничества США – Турция с подписанием соответствующего документа и проч. В конце концов, можно вспомнить и то, что на 9 мая (отдельный символизм) назначена встреча между президентами Джо Байденом и Реджепом Тайипом Эрдоганом в Вашингтоне. Что же до сроков встречи турецкого лидера с российским президентом, то «обсуждение продолжается».
Говоря о более широком взгляде на турецкую внутреннюю политику, следует отметить ключевую проблему нынешних российско-турецких отношений. Она заключается лишь в том, что мы можем, по ряду вопросов, практически работать с действующей властью в Турции. Практика последних 20 лет и успешно реализованные проекты это показали.
Однако, подчеркнем (!), нет ни одной значимой турецкой оппозиционной партией, которая на партийном уровне, как идеологию, продвигала бы идею развития отношений с Россией — либо речь идет о Западе (США и ЕС), либо о проектах тюркской интеграции (Организация тюркских государств). Максимум, о чем идет речь — это о «поддержании контактов с Россией», но никак не о развитии.
Таким образом, на партийном уровне, с использованием каналов «сверху вниз», через партийные верхи, работать крайне затруднительно. Мягко выражаясь. А немягко выражаясь — бесперспективно.
Единственный путь, который нам, как России, остается в выстраивании отношений с Турцией — это работа «снизу – вверх». То есть, надо делать много низовой работы со всеми «здоровыми» политическими силами отдельными политиками, кто готов нас слушать и с нами работать. Из любой партии: от партии власти до оппозиции и только так.
Возможно ли это практически? Да ещё и в сроки до следующих выборов в Турции? Напомним, до турецкого транзита осталось лишь 4 года.
Выразим глубокие сомнения в том, что имеющегося ресурса у нашей страны и тех инструментов, что мы располагаем достаточно для того, чтобы можно было бы перестроить работу на принципиально новые рельсы. Напомним, Россия «по классике» идет сверху-вниз и, в первую очередь, работает с ПСР. Работа с главной оппозиционной Народно-республиканской партией идет на уровне отдельных приглашений её председателя прибыть в Россию с визитом. То, о чем написано выше, — это не классика, которая предполагает наличие для этого соответствующих кадров, компетентных и уполномоченных, для наведения большого количества мостов. Пока о таком наличии говорить не приходится. А, следовательно, при существующем ходе развития ситуации, можно говорить о «жесткой посадке» российско-турецких отношений в 2028 году и даже ранее.