События в Египте вслед за «жасминовой» революцией в Тунисе у многих обывателей вызвали ассоциации, связанные исламской революцией в Иране. Следует заметить, что от такого соблазна не удержалась и солидная часть экспертов и международных обозревателей.
Прежде чем коснемся данного вопроса, следует договориться об определениях, без которых просто немыслим анализ нынешних событий. Определения «революция», «восстание», «бунт», «волнения» хотя и передают весь драматизм общественно-социального взрыва, и, с первого взгляда, вполне могут показаться синонимами, тем не менее, они вовсе не являются идентичными понятиями.
Во-первых, как известно, любая революция немыслима без руководства к действию в виде программы, которая заключается не только в уничтожении прежнего политического режима, но и в формировании основ новой власти.
Во-вторых, революция подразумевает наличие руководящей политической силы, которая и организует вооруженную борьбу.
В-третьих, революция возможна лишь при использовании вооруженной силы, предназначенной для свержения существующего режима.
Кроме этих трех компонентов необходима и революционная ситуация, без которой немыслима ни одна революция. Тем не менее наличие революционной ситуации еще не является гарантом успеха. Азбучная истина, что при отсутствии одного из вышеперечисленных компонентов, революция не сможет достичь своей цели, то есть любой социальный бунт, восстание или волнение будет обречен на провал.
Теперь посмотрим, на самом ли деле волнения в Тунисе и Египте можно охарактеризовать как революцию. Во-первых, как в событиях в Тунисе, так и в Египте, не было и нет даже намека на наличие какой-либо единой, организованной политической и вооруженной силы для свержения антинародных режимов. Во-вторых, как в первом, так и во втором случае демонстранты требовали отставки авторитарных диктаторов, не добиваясь смены созданных ими политических режимов. В таком случае, можно ли их назвать революциями? Конечно, нет! Это, скорее всего, социальный бунт доведенных до отчаяния широких слоев населения.
В отличие от Туниса и Египта, где народное недовольство режимами выплеснулось для многих совершенно неожиданно, что дало основание некоторым представителям мирового СМИ короновать его революцией, иранская революция не стала продуктом одного дня и не была связана с актами самосожжения, как это случилось в Тунисе.
Противостояние леворадикальных, либеральных, националистических и исламистских группировок с шахской властью в Иране длилось несколько десятков лет. Были моменты, когда в Иране созревала революционная ситуация, как, например, во время национализации иранской нефти в 1953 г. Но тогда ситуацию разрядил военный переворот, оставивший горький осадок в сердцах иранцев.
Несмотря на наличие огромных запасов нефти, и резкого увеличения нефтедолларов в иранском бюджете в результате «нефтяного бума» начала 70-х годов XX века, социальное расслоение в иранском обществе приняло острейшую форму. Неоправданная усиленная милитаризация и стремление к гигантомании, съедавшие большую часть инвестиций в крупные проекты обременяли госбюджет, тем самим подстегивая негативные тенденции в развитии иранской экономики. Общее недовольство стало принимать политическую окраску. Народ начал роптать. Разношерстная политическая оппозиция, загнанная в глубокое подполье, стала поднимать голову.
До сегодняшнего дня находится в хождении устойчивый взгляд, согласно которому падение шахского режима было вызвано якобы требованиями тогдашнего американского президента Джимми Картера о необходимости защиты прав человека в Иране. Такая оценка американской позиции в отношении шахского режима просто несерьезна. Как в ноябре 1977 г., когда Мохаммад Реза-шах находился с официальным визитом в Вашингтоне, так и во время визита американского президента в Тегеран в конце декабря того же года, не было сказано ни одного слова осуждения относительно ущемления прав человека в Иране. Во-первых, потому что процесс либерализации шах начал задолго до того т.е. еще до поездки Дж.Картера в Иран в декабре 1977 г. Во-вторых, разве есть примеры в истории человечества, когда голый призыв даже праведника обрушил бы политический режим? Вряд ли. Не следует забывать и о том, что стремление шахского Ирана стать ведущей державой в Персидском заливе, грозно поигрывая мускулами для устрашения соседних арабских стран, шли вразрез с американской политикой сохранения разумного баланса сил в регионе. В этой связи следует напомнить, что эти требования появились тогда, когда стали все яснее высвечиваться симптомы опасности, нависшей над режимом. Тогда, как известно, американцы воздержались от обещания оказать шаху поддержку и дать ему гарантии безопасности, что, конечно, не могло не сыграть на руку оппозиционерам. Тем не менее обвинять Дж.Картера в том, что он способствовал падению шахского режима в Иране будет несправедливо.
Американская политика всегда рассматривала Иран через призму глобальной политики, где этой стране было отведено свое место в качестве гаранта стабильности в районе Персидского залива, но не более. Узрев в конце 70-х годов явные признаки расшатывания устоев монархического режима в Иране, американская дипломатия, скорее всего, решила сыграть на опережение. Чтобы не создавать опасного вакуума в богатом нефтеносном районе, где эту нишу легко мог занять СССР, было решено построить зеленый исламский кордон против страны Советов. Поскольку в силу своих религиозно-идеологических взглядов ислам был ярым противником марксистской идеологии (что было доказано на деле после захвата хомейнистами власти в Иране), то, следовательно, приход к власти исламистских сил не допустило бы попадания Ирана под советское влияние (опыт Афганистана 80-х годов является еще одним свидетельством в пользу данной версии). Если допустить, что американцы действительно были намерены следовать данной линии, то это еще не является доказательством того, что президент Дж.Картер жаждал погибели шаха. Как представляется автору, подобное намерение свидетельствует о существовании определенного сценария, который был разработан в случае падения шахского режима и прихода к власти оппозиции, в том числе и исламистской.
Начиная с лета 1977 г. оппозиционные выступления в Иране приняли постоянный характер. Несмотря на введение в июле 1978 г. ряда демократических прав и свобод, предусматривающих даже образование новых политических партий, противостояние шло по восходящей линии. Конечно, немалую роль в разжигании антишахских настроений в обществе сыграло и шиитское духовенство, традиционно настроенное против шахской власти. Уже в сентябре 1978 г. во время массовых выступлений стали ясно вычерчиваться лозунги хомейнистов, среди которых требование о низвержении шахского режима и создании исламской республики стало занимать ведущее место. Именно тогда шиитское духовенство стало прибирать к рукам народное движение.
В ситуационном анализе, проведенном американским посольством в Тегеране еще в сентябре 1978 г., была высказана мысль о том, что свержение шаха с трона может произойти в следующем десятилетии (т.е. в 80-х годах XX века). Основную причину народного недовольства посольство совершенно справедливо увидело в разрыве, образовавшемся между стремительными темпами модернизации, произошедшими в иранском обществе, и неспособностью адаптации к новым условиям социально-экономических и политических институтов страны. Иными словами, на иранской авансцене модернизм столкнулся с традиционализмом, а процесс либерализации с авторитаризмом. Следует заметить, что такое неестественное сочетание этих антиподов, так обильно представленное в мусульманских странах Востока с явно выраженными диктаторскими режимами, неминуемо ведет их к полному коллапсу (это кается не только стран Ближнего Востока, но и мусульманских стран из бывшего СССР). Вопрос только времени, когда это произойдет.
Самое интересное заключается в том, что в Иране модернизация породила класс, который в дальнейшем и стал требовать проведения широких реформ. Конец «нефтяного бума» обострил социальные противоречия в иранском обществе. Таким образом, долгое авторитарное правление, лишавшее общество права на участие в политической жизни с одной стороны, и предпринятая шахской властью либерализация политической жизни с другой привели страну к беспорядкам. Характерно, что тогда против режима выступили как представители городских средних слоев и элитарная часть интеллигенции, так и представители мелкой буржуазии, поддерживавшей религиозную оппозицию.
Сравнивая роль шиитского духовенства в иранской революции 1979 г. с возможностью захвата «Братьями-мусульманами» руководства народным движением в Египте, не следует забывать о существенных различиях между ними. В отличие от сторонников этой организации, шиитское духовенство даже после того, как еще в XVI в. шиизм был объявлен государственной религией, оставалось оппозиционной силой к гражданской власти. Противостояние шахской власти с шиитским духовенством продолжалось в течение многих лет, включая правление Реза-шаха и Мохаммад Реза Пехлеви. Традиционная связь базара с шиитским духовенством, национальный характер шиизма, а также разветвленная сеть религиозно-просветительских учреждений в Иране в немалой степени способствовали приходу представителей радикального шиитского духовенства к власти.
Неудивительно, что из нынешних волнений в Тунисе и Египте в Исламской Республике Иран хотят получить дивиденды. Иранские власти, вопреки действительности, заявляют о влиянии исламской революции на развитие событий в этих странах. Хотя и простому наблюдателю ясно, что тут нет никакой связи между ними. Тем не менее в регионе справедливо опасаются, что в случае падения режима египетского президента Х.Мубарака и образования политического вакуума в стране плодами демократических выборов могут воспользоваться исламисты, что, в свою очередь, может привести к нарушению условий египетско-израильского мирного договора, заключенного в марте 1979 г. в Кемп-Дэвиде и тем самим к дисбалансу сил в ближневосточном регионе, что недопустимо.
Тем не менее участие запрещенной законом исламистской партии «Братья-мусульмане» в нынешних волнениях в Египте вовсе не означает, что события в этой стране должны пойти именно по иранскому сценарию. Для этого не хватает много факторов, присутствовавших в иранской революции.