События в Ливии оказывают на соседний Тунис огромное влияние. И дело здесь не в многочисленных эмблемах ливийской революции на различного рода образцах туристической продукции. Ливийские события чувствуются, прежде всего, в обилии раненых повстанцев, которые проходят лечение в Тунисе. С приближением взятия Сирта их число возрастало на улице тунисской столицы пропорционально, а после гибели Каддафи все те из них, кто был в состоянии передвигаться, вышли на улицы для празднования победы. И тогда стало окончательно ясно, что весь «нейтралитет» новых руководителей Туниса носил по большей части чисто формальный характер.
Мы уже говорили о том, что, помимо приема на лечение и отдых раненных боевиков из отрядов Переходного национального совета (ПНС), тунисские военные предоставляли свои логистические возможности для переброски оружия и топлива повстанцам, начиная с середины лета с.г.. Роль Туниса здесь была одной из ключевых, именно с его помощью был открыт фактически «второй фронт» на западе Ливии против отрядов Каддафи. До этого все попытки сделать это терпели неудачу. «Второй фронт» стал возможен только после того, как боевикам, которых перебрасывали на самолетах в Тунис, а затем в Ливию, стало бесперебойно поступать оружие и боеприпасы. Говорить при этом, что тунисское армейское руководство делало это «на свой страх и риск», наивно.
Почему тунисское руководство пошло на такой шаг? Ну, конечно же, не из-за идеологической близости к ливийским повстанцам. Тунисцы вообще традиционно настороженно относятся к ливийцам из-за их снобизма и, в общем-то, более низкого уровня образования. Суть вопроса в другом, а если быть совсем откровенным: в циничном экономическом расчете.
Благополучие Туниса, а значит и выживаемость любого режима, независимо от его идеологической доктрины, четко зависит на 80% от Триполи. А вернее, от того, кто в этом Триполи руководит. К середине лета с.г. стало абсолютно понятно, что НАТО взяло принципиальный курс на ликвидацию режима Каддафи до осени с.г. Об этом Тунис проинформировали и в Париже, и в Дохе, и именно поэтому руководство страны скорректировало свою позицию. Если ранее, еще весной и ранним летом, оно было готово выступить в роли посредника, то к середине лета в этом не было уже никакой необходимости. Да и возможное посредничество ограничивалось рамками согласования условий для «почетной капитуляции» Каддафи. А роль посредника автоматически исключает некую публичную вовлеченность в конфликт на стороне одной из противоборствующих групп.
Напомним, что в Тунисе сейчас 600 тыс. безработных. Цифра для 3,5 млн активного трудового населения критическая. Революции в других странах случаются и при более «терпимых» показателях, так что остается только восхититься долготерпению тунисцев. Из них в Ливии до войны работало более 200 тыс., что давало их семьям на родине приличный финансовый доход, не говоря уже о прибыли для развитой банковской системы страны. Кроме того, Тунис на 80% зависит от ливийской нефти, и альтернативы этому у страны в обозримом будущем нет. Понятно, что поддержка Каддафи в таких условиях означала бы для Туниса серьезный конфликт с ПНС и, как следствие, затяжной экономический кризис. Только стихли залпы в Сирте, а тунисское руководство уже начало обсуждать с новыми ливийскими властями ряд грандиозных совместных экономических проектов, включая восстановление инфраструктуры, строительство дорог и трубопроводов. Речь, прежде всего, идет о возвращении в Ливию тунисских рабочих в еще больших по сравнению с предвоенными временами масштабах. Альтернативы квалифицированной рабочей силе из Туниса в регионе фактически нет. Естественно, что реальными конкурентами для них могут стать только египтяне. В случае реализации этого сценария социальное напряжение в стране резко спадет.
Не менее амбициозные планы и в отношении возвращения в страну ливийских туристов. До войны в Тунисе отдыхало до 2 млн ливийских граждан в год. Помимо развитой инфраструктуры их привлекало и отсутствие «сухого закона». Эта тема вообще важна для «туристически ориентированной» страны, и почему-то кажется, что руководство «Ан-Нахды» не очень сильно будет настаивать на введение запрета на продажу спиртного. Тем более что спрос на него у ливийских соседей, видимо, останется постоянным. Было очень любопытно наблюдать выступление лидера ПНС Джибриля «о введении в стране норм шариата» перед боевиками и населением, многие из которых на радостях были сильно навеселе. Но Тунису как раз и необходимо продолжение практики «сухого закона» у своего соседа, что дает ему возможность активнее привлекать ливийских граждан к себе в гости.
На позицию Туниса в ливийском вопросе оказали влияние и европейцы. А вернее, наличие в Европе более 2, 5 млн тунисцев, которые своими денежными переводами на родину сильно облегчают жизнь своим родственникам. Игнорировать этот фактор не сможет никакой самый упертый исламист, если конечно он не самоубийца.
Таким образом, позиция Туниса в данном конкретном случае была предопределена, прежде всего, вопросом экономического выживания, что объясняет солидарность по этому вопросу всей политико-экономической элиты страны. Это совершенно не относится ни к Марокко, а тем более к Алжиру. Руководство последнего сумело удержать ситуацию под контролем, во многом благодаря тому, что оно воюет с внутренней исламской оппозицией уже почти четверть века. За этот срок элита страны консолидировалась в своем неприятии «демократических институтов», в результате которых собственно эта опасность и возникла. Повторит ли Тунис «алжирский сценарий»? Навряд ли. И, прежде всего, по сугубо экономическим причинам. Жесткий исламизм имеет предпосылки к своему возникновению в основном в странах с богатыми природными ресурсами, что подразумевает их экономическую самодостаточность и создают иллюзию «независимости» от мировой экономики. Слава богу, в случае с Тунисом или Египтом нам этого не грозит.