Начало текущего месяца было ознаменовано вступлением в силу подписанного 1 февраля 2014 г. правящим монархом нового саудовского закона (прошедшего предварительное апробирование в Консультативном совете и утвержденного Советом министров еще в декабре 2013 г.) «О борьбе с терроризмом и его финансированием». В Саудовской Аравии впервые появился четко оформленный законодательный акт, определяющий понятие «террористическое преступление» и меры государственного воздействия на тех, кого этот акт рассматривает в качестве участников террористических акций, их сторонников и тех, кто осуществляет финансовую поддержку террористов.

Определяя сферу применения закона, параграф «а» статьи I закона подчеркивал: «Любое действие, направленное на прямое или косвенное совершение одиночного или коллективного преступного замысла, целью которого выступает нарушение общественного порядка, общественной безопасности, стабильности государства либо создание угрозы национальному единству, как и создание условий, не позволяющих применять в жизнь Основной закон правления или отдельные его статьи, а также наносит ущерб репутации государства и его положению, включая и ущерб тому или иному государственному учреждению либо его природным ресурсам, как и побуждение того или иного органа власти к совершению или отказу от совершения того или иного деяния, а также угроза осуществления или подстрекательства к осуществлению упомянутых выше замыслов, рассматривается как террористическое преступление». В свою очередь, касаясь вопроса о финансировании терроризма, параграф «б» той же I статьи отмечал: «Любое действие, включающее сбор денежных средств или банковских процентов с них, а также их перевод, личное вручение либо предназначение как полное или частичное на одиночную или коллективную, организованную или стихийную террористическую акцию, осуществляемую внутри страны либо за ее пределами и вне зависимости от того реализуется ли эта акция прямо или косвенно, опираясь на официальный или неофициальный источник, а также осуществление этого действия с помощью банковских или иных денежных и коммерческих средств, включая и посредническую передачу этих средств, либо призыва и пропаганды принципов терроризма, создания мест подготовки и укрытия террористов, обеспечение их оружием и поддельными документами, как и осознанное оказание им иных видов поддержки и финансирования, рассматривается как преступное деяние, направленное на финансирование терроризма. Таким же преступным деянием выступает и любое действие, рассматриваемое таковым в рамках любого из международных соглашений, направленных на пресечение финансирования терроризма».

Не приходится сомневаться в том, что цитируемый закон «О борьбе с терроризмом и его финансированием» предлагал значительно более широкое определение террористической деятельности, во многом связанное не только с самой этой деятельностью, но и включающее в себя более значимый объем деяний. Речь идет, в том числе, о возможности его применения не только в отношении тех, кого саудовская риторика обычно квалифицирует в качестве «заблудшей секты» – открытых противников власти, опирающихся на привычные саудовскому обществу религиозные лозунги и использующих вооруженные методы противостояния власти, но и в отношении любых форм оппозиционной деятельности, развивающихся не только в пределах саудовской территории, но и вне страны. Буквальное толкование обоих процитированных выше положений закона предполагает, что они могут быть применены против любых критиков существующей власти, ее начинаний или внешнего и внутреннего политического курса, как и против сторонников любых форм сепаратизма либо региональной и этноконфессиональной автономии. Приняв новый закон, саудовское государство в лице его «политического класса» реализовало свое право на самозащиту не только от действий антисистемной оппозиции, но и оппозиционной «светской» и религиозной оппозиции, как и против оппозиционных групп, действующих в рядах его традиционного союзника – богословов.

Перечисляя «террористические преступления», статья III цитируемого закона подчеркивала, что в их число входят «изменение политического строя в королевстве, нарушение действия Основного закона правления либо его статей, побуждение государства к совершению определенных действий или к отказу от их совершения, покушение на находящихся за рубежом саудовских граждан, нанесение ущерба зарубежной государственной собственности, включая посольства или иные дипломатические и консульские представительства, совершение террористических акций на борту зарегистрированных в королевстве или принадлежащих ему средств транспорта, покушение на интересы государства, его экономику, национальную и социальную безопасность». При этом все та же статья цитируемого закона рассматривала в качестве совершающего эти «террористические преступления» человека «любого саудовца или иностранца». В рамках вновь принятого закона «О борьбе с терроризмом и его финансированием», как гласила его IV статья, министр внутренних дел наделялся всей полнотой полномочий в отношении действий, касающихся, прежде всего, «задержания подозреваемого в совершении перечисленных [в статье III] преступлений». В дальнейшем же дела задержанных, что вытекало из следующих статей закона, должны были передаваться на рассмотрение специализированных судов. Вместе с тем, рассмотрение дел обвиняемых не исключало, но, напротив, предполагало, как отмечала статья XVI, что «министр внутренних дел либо замещающее его лицо имеет полное право на доступ и проведение обыска в жилых помещениях и в зданиях офисов, как и на арест находящихся в них подозреваемых».

Все тот же министр внутренних дел наделялся правом (статья XVII) «контроля над перепиской, изданиями, посылками, средствами связи и телефонными разговорами» подозреваемых в совершении «преступлений» либо «подозреваемых в намерении совершить преступления», а также правом (статья XVIII) «осуществлять превентивное задержание подозреваемых». Одновременно он (либо сотрудники подчиненного ему министерства) мог «обмениваться информацией с иностранными специализированными органами в отношении преступников либо подозреваемых» (статья XXX закона). Наконец, статья XXXII закона предусматривала, что в составе аппарата министерства внутренних дел создается «постоянная комиссия по противодействию терроризму», а статья XXXV – создание «в рамках министерства внутренних дел подразделения финансовых расследований в качестве национального центрального аппарата, получающего сведения о финансировании терроризма, их анализа и публикации».

Развивая положения вновь принятого закона «О борьбе с терроризмом и его финансированием», правящий саудовский монарх – король Абдалла бен Абдель Азиз 3 февраля 2014 г. предал гласности свой новый «указ о наказаниях в отношении участников боевых действий за пределами Саудовской Аравии, членов экстремистских религиозных и идейных течений или группировок, а также членов организаций, рассматриваемых на национальном, региональном и международном уровне в качестве террористических». Распространенный Саудовским информационным агентством текст этого указа гласил: «Руководствуясь принципами исламского шариата, требующими охранять веру, безопасность, единство и сплоченность уммы, основываясь на Основном законе правления, предусматривающем защиту безопасности королевства и единства его народа, идущего по пути Господа, мы издаем этот указ в интересах противостояния идеям и действиям, нарушающим стабильность и общественную безопасность, а также наносящим ущерб положению Королевства в арабском и исламском мире, как и в сфере международных отношений».

Уже сложившаяся в Саудовской Аравии практика издания королевских указов предусматривала (это относилось и к цитируемому указу), что монарх ссылается на статьи Основного закона правления, дающие ему право выступать с новыми инициируемыми им законодательными актами. Далее же текст цитируемого указа подчеркивал, что «наказанию в виде тюремного заключения на срок не менее трех и не более двадцати лет» подвергаются лица, являющиеся «участниками боевых действий за пределами королевства», «членами экстремистских религиозных и идейных течений или группировок, а также организаций, рассматриваемых на национальном, региональном и международном уровне в качестве террористических».

Это же наказание предусматривалось и для «распространяющих либо поддерживающих тем или иным способом идеи и практику соответствующих течений, группировок либо организаций», как и для «оказывающих материальную и моральную помощь, а также помощь устным и письменным словом» этим объединениям. При этом королевский указ (что вновь подчеркивало широкий спектр преследуемых по мотивам «террористического» характера, как и заинтересованность саудовского «политического класса» в сохранении незыблемости своих позиций) специально оговаривал, что «офицеры и личный состав вооруженных сил и службы государственной безопасности, являющиеся членами экстремистских религиозных и идейных течений и группировок, подвергаются тюремному наказанию на срок не менее пяти и не более тридцати лет».

Наконец, заключительное положение цитируемого указа короля Абдаллы бен Абдель Азиза предусматривало создание «комиссии из представителей Министерства внутренних дел, Министерства иностранных дел, Министерства исламских дел, вакфов, призыва и наставления, Министерства юстиции, Департамента уголовных дел и Генеральной прокуратуры, в задачу которой входит составление периодически обновляемого списка указанных течений и группировок».

Не менее важно, однако, и то, как саудовская пресса оценила оба новых юридических документа. Разумеется, появлявшиеся в ней комментарии в этой связи не могли не быть позитивными. Но стоило бы выделить в их ряду опубликованную 5 февраля 2014 г. в газете «Аш-Шарк Аль-Аусат» статью ее саудовского обозревателя (и сторонника течения, квалифицируемого в саудовском обществе с помощью неологизма «либероисламизм») Мишари аз-Заиди «Это – саудовская битва». В ней он писал: «Заявляю четко и открыто – королевский указ объявляет войну “культуре” террора и той почве экстремизма в Саудовской Аравии, которая питает эту “культуру”». Этот указ, как он замечал далее, «начало противостояния, хотя его время и наступило только тогда, когда болезнь проникла в глубину организма».

Речь, по словам Мишари аз-Заиди, «не идет лишь о том, что происходит сегодня в Сирии, где действуют Исламское государство Ирака и Леванта и Джабха ан-нусра, речь идет о том, что саудовская молодежь сжигается в идейных газовых камерах (невероятный для саудовского автора образ, восходящий к Холокосту – Г.К.), куда ее заталкивают лидеры политических группировок, прикрывающихся религиозными лозунгами». Но как это происходит?

По словам комментатора «Аш-Шарк Аль-Аусат», «проблема имеет долгую историю и опирается на тщательно разработанную и обращенную к чувствам методологию религиозной пропаганды как средства политической мобилизации и деятельности». Эта «методология» связана с тем, что «в Саудовской Аравии существуют или появляются имамы, становящиеся политическими звездами, вступающими в противостояние с государственными или частными организациями и “изобретающими” в интересах этого противостояния религиозный повод, вокруг которого, чаще всего с помощью интернета, они сплачивают людей, стремясь с помощью такого рода мобилизации решить желанную для них задачу и осуществляя ради этой задачи политический шантаж». Однако сегодня, продолжал далее Мишари аз-Заиди, «достигнута точка невозвращения», когда «более невозможно мириться с этими чудовищными и все разрастающимися группировками, проникшими в государственный организм».