1. О роли религии и движений политического ислама в сирийском восстании (общие положения)
Как известно, религия играет определенную роль в качестве важного духовного фактора во время войн и кризисов. С другой стороны, избыточное воздействие религиозных факторов на ход развития противостояния в условиях войн и революций, способно привести к изменению первоначальной мотивации военных действий, и, таким образом, превратить вооруженное противостояние в войну религиозную, а в случае глубокой интервенции в революционный процесс, содействовать подмене истинных революционных ценностей и увести революцию от ее первоначального пути.
В случае арабских восстаний, в Сирии, в частности, первоначальные лозунги революции 15 марта 2011 года свободы, плюрализма, демократии, которые отражали в своей основе законные требования широких слоев сирийского населения, оказались выхолощены и постепенно трансформировались в религиозные лозунги экстремистского характера. Это в конечном итоге, привело к подмене первоначальных целей революции и популярности у части повстанцев требований установления религиозного государства. Подобная трансформация была во многом связана с целым рядом факторов, в том числе ростом милитаризации сирийского восстания, слабой перспективой достичь разрешения кризиса политическим путем, провалом международного сообщества вывести мирные переговоры из тупика. А огромные жертвы среди гражданского населения, сотни тысяч погибших, миллионы беженцев, колоссальные разрушения – все это вело к изменению мировоззрения широких масс сирийского населения.
Действительно, на ранних стадиях сирийского восстания исламская символика и ее материальное воплощение были слабо представлены в протестной среде. Однако их влияние становилось все заметнее по мере обострения идеологических споров, превращения многих мечетей в «штабы» революции, роста авторитета мусульманских проповедников, повышения их роли в революционных событиях.
Постепенно исламские политические группы и боевые отряды «исламистов» становились основными фигурантами происходивших в Сирии событий. Участие «исламистов» в работе сирийской политической оппозиции и рост их влияния на нее уже стало невозможно игнорировать. С одной стороны, использование революционным движением некоторых исламских лозунгов и появление «исламистов» в рядах революционеров стало вынужденным шагом. Оно явилось реакцией повстанцев на жестокие действия властей по подавлению восстания в условиях отсутствия какой-либо внешней поддержки светских, национально ориентированных сил, которым приходилось использовать исламские лозунги как средство мобилизации широких масс для поддержки революции и поддержания баланса сил. Однако по мере укрепления места и роли в восстании вооруженных «исламистских» группировок, базирующихся на принципах ислама, использующих религиозную символику и базовые установления исламского государства, стала меняться публичная риторика командиров различных отрядов, как политической, так и военной оппозиции. В своих публичных заявлениях и практической деятельности они стали постепенно отходить от первоначально заявленных революцией политических целей.
Этот поворот в сирийском кризисе сопровождался обострением конфессиональной розни между суннитами и алавитами, шиитами, с одной стороны, и национальным расколом между арабами и курдами, с другой. Одновременно усиливалось внешнее вмешательство в сирийский кризис, которое также шло по двум ложным направлениям. Одна часть международного сообщества фактически поддерживала суннитское сопротивление, — другая активно защищала режим Асада, который опирался на алавитов и шиитскую поддержку.
Складывавшейся в Сирии и вокруг нее обстановкой умело воспользовалось, прежде маргинализировавшееся режимом, салафитское движение, представители которого, особенно на уровне провинциального звена, глубоко проникли в вооруженное революционное движение, и тем самым определили, в какой-то степени, его социальную основу. Постепенно среди них стали заметно выделяться салафитские группировки связанные с джихадистской идеологией, которые отвергали построение светского демократического государства и выступали за создание государства, основанного на базовых принципах исламского законодательства и администрирования. Отмеченные выше трансформации в сирийском революционном движении в сфере мировоззрения, идеологии и политики в конечном итоге способствовали разжиганию гражданского конфликта в стране, который все больше милитаризировался и приобретал конфессионально окрашенный характер.
Позднее подобные идеологические установки нашла свое практическое применение на освобожденных территориях в ряде районов провинции Халеба, Ракка, аль-Хасаке и Джиср аш-Шугур. Одновременно идеологические разногласия между различными вооруженными отрядами повстанцев вылились в открытую конфронтацию между ними и фракционную борьбу. Наиболее острые конфликты возникли между отрядами связанными с «Аль-Каидой», Сирийской свободной армией (ССА) и курдами. Почвой для подобной конфронтации послужили попытки ряда «исламистких» группировок ввести на освобожденных территориях законы и нормы шариата. А также предпринятые ими попытки навязать свою доктрину другим слоям сирийского общества.
В тоже время было бы неверным сводить возникшие между различными повстанческими отрядами разногласия исключительно к сфере исламской идеологии. Между различными вооруженными группами наблюдались серьезные расхождения во взглядах на будущий политический режим, методы и способы реализации им базовых демократических ценностей.
Для того, чтобы хоть как-то приблизится к пониманию сути вышеуказанных процессов внутри повстанческого движения необходимо охарактеризовать различные исламские политические движения, их природу и взгляды, практическую деятельность, связанных с ними вооруженных группировок в процессе восстания. Одной из главных проблем, с которой сталкивается исследователь подобных вопросов, является то обстоятельство, что подавляющее большинство объектов его исследования (т.е. исламских движений и организаций) практически не были представлены ни политически, ни институционально в Сирии до начала революционных событий. Значительная часть этих группировок появилась с началом сирийского восстания и зародилась внутри самого революционного движения. При этом они отличались повышенной секретностью и закрытостью, часть вышла из глубокого подполья, куда их загнал прежний режим, и не стремилась афишировать свои взгляды.
Ярким примером одного из подобных политических движений была организация «Братьев-мусульман», которые имели достаточно прочное присутствие в общественной и политической жизни Сирии до того как они были запрещены в 1980 году, а после начала революции стали постепенно превращаться в его активного участника.
Другим подобным движением были сирийские салафиты. До революции салафитское движение в Сирии находилось под негласным запретом и подвергалось гонениям. После начала вооруженной борьбы, когда часть отрядов вооруженной оппозиции приняли идеологическую доктрину салафитов, это движение стало постепенно возрождаться. При этом салафитское движение в Сирии не отличалось прочным единством, а, соответственно, степень его влияния на революционный процесс была далеко неоднозначной. Так, в Сирии существовало ряд групп, которые исповедовали салафизм джихадистского толка, близкий к «Аль-Каиде» и салафиты, которые не имели к ней никакого отношения.
Другим не менее влиятельным политическим движением был суфизм. Суфии в Сирии традиционно делились на две группы: одни были тесно связаны с правящим режимом и стояли на официальных позициях, другие не были связаны с властью и исповедовали собственные взгляды. После начала революции подобный дуализм в суфийском движении сохранился, выразившись в практическом плане в расколе его приверженцев на тех, кто поддержал революцию и тех, кто считал необходимым оставаться на нейтральных позициях.
Еще одним движением можно считать так называемых «независимых исламистов». Последние не придерживались взглядов ни «Братьев-мусульман», ни салафитов.
Ряд исследователей выделяют как отдельную группу шейхов и связанные с ними школы. Однако в данном исследовании мы не склонны следовать такому подходу и будем классифицировать их соответственно их идеологических воззрений по степени их наибольшей близости к трем основным политическим и идеологическим движениям Сирии в лице «Братьев-мусульман», суфиев и салафитов.
2. Поиск подходов и основы анализа определения роли «исламистов» в сирийском конфликте
Нередко многие исследователи этого вопроса практикуют упрощенный подход к теме. Они склонны рассматривать это сложное и многомерное явление через призму общих представлений, которые зачастую навязаны западными и арабскими СМИ. При этом в немалом числе их печатных и электронных изданий сложно бывает найти сильный логический ряд, выстроенный на аргументированной основе, подтвержденной репрезентативным фактическим материалом, зато легко обнаружить явно предубежденные взгляды на проблему.
Так, в таких работах практически игнорируются различия «исламистских» группировок по их идеологическим воззрениям, решаемым задачам и преследуемым целям. Слабо учитываются такие факторы, как разная степень их вовлеченности в революционный процесс, их поведенческий стереотип, различия в предлагаемых концепциях государственного устройства.
В определении подходов к изучению роли религии в деятельности «исламистских» групп и движений нередко смешивается чисто символическая и духовная роль ислама в процессе восстания. Подобная путаница наблюдается также и при идентификации «исламистских» движений с точки зрения их оперативной и политической деятельности. Подобного рода генерализация используется и в оценках концептуальных установок, идеологических трендах различных отрядов вооруженной оппозиции. При этом мало внимания уделяется политическим заявлениям их лидеров, выдвигаемым ими идеям и шагам по их реализации на практике.
Справедливости ради нужно отметить, что при работе над данной проблематикой исследователь сталкивается с рядом следующих основных трудностей. Это, во-первых, кардинальное отличие «исламистского феномена» от природы сирийского режима (на институциональном уровне, особенно), которая в целом хорошо изучена. Во-вторых, сами реалии общественных отношений в Сирии в условиях кризиса, которые имеют весьма лабильный характер. В-третьих, исключительность самого сирийского восстания. В-четвертых, особый исторический контекст, который накладывается на современные условия, в которых протекала эта революция.
Без учета и изучения вышеуказанных обстоятельств достаточно сложно осмыслить различные измерения «исламистского феномена», понять его природу и характер, детали и нюансы обстоятельств его появления.
3. Исторические причины и социально-политические предпосылки зарождения «исламистского феномена»
3.1 Особенности взаимоотношений власти с «исламистами»
На протяжении более чем 50-лет сирийские «исламисты» подвергались систематическим репрессиям внутри собственной страны и преследованиям за ее рубежами. Конфронтация между пока еще действующим режимом и «Братьями-мусульманами» относится еще к 60-м годам XX столетия. Конец 70-х годов был отмечен кровавыми событиями восстания «братьев», которое было жестоко подавлено в Хаме в 1982 году. Начиная с 80-х годов любая общественная и политическая деятельность «исламистов» в Сирии находилась под жестким запретом.
В этот период режим активно пытался придать секулярный характер политическим институтам государства и активно внедрял светское мировоззрение в массовое сознание. В результате политический ислам (за исключением официального, государственного) оказался под запретом. Любой, кто пытался исповедовать «исламистские» взгляды подлежал аресту. В 1980 году был принят закон №49, согласно которому только за подозрение в принадлежности к «братьям» грозила смертная казнь. Этот запрет на политическую деятельность касался не только «братьев», но и всех других исламских и светских политических партий и организаций, чья деятельность шла вразрез с внешней и внутренней политикой сирийского режима.
Салафиты в этих условиях продолжали вести очень ограниченную и практически подпольную работу. Отношения салафитов с режимом всегда носили напряженный характер. В действительности господство шейхов и суфиев, их религиозных доктрин в обществе в результате их тесных отношений с режимом приводило на практике к ограничению отношений с режимом других исламских движений. Исторически салафиты и суфии были враждебны друг другу. Дружеское отношение режима к суфиям выражалось в частности в том, что режим не давал распространиться салафитскому вероучению.
Наряду со светским, баасистским характером режима он в своей внутренней политике опирался на мощный аппарат спецслужб. Эта практика особенно ярко проявилась во взаимоотношениях режима с «исламистами». К тому же режим часто использовал практику военных судов. Поэтому «исламистам» в Сирии приходилось испытывать немалые сложности. Их выбор был не велик; уйти в подполье, сесть в тюрьму, уехать за границу или дождаться момента, когда режим падет.
Другой характерной чертой взаимодействия режима с обществом был конфессионализм, который зачастую приобретал черты политического характера (политический конфессионализм). Подавляющая часть высшего сирийского руководства принадлежала к одной религиозной общине – алавитам ( численность которых не превышала 12% населения САР). Этот факт лишь усиливал конфессиональный аспект и в без того непростых взаимоотношений «исламистов» с режимом.
Подобный характер взаимоотношений «исламистов» с режимом привел в условиях революционного подъема к тому, что общественные ниши, куда могли бы канализироваться настроения «новых исламистов», появившихся на волне революции, на площадке которых они могли бы строить свои отношения с властью, практически отсутствовали или их рамки оказались очень узкими. В результате было очень сложно дать верную оценку даже таким известным движениям как «Братья-мусульмане»» и помочь им выстроить отношения с режимом в условиях революции.
В таких странах как Египет, Саудовская Аравия и ряд других монархий Персидского залива, где «исламистские» организации были также запрещены, все же были созданы оперативные каналы их взаимодействия с властью. Параллельно существовали определенные идеологические рамки для подобного рода отношений, что несколько облегчало задачу властям в плане селекции и классификации различных отрядов «исламистов».
В Сирии же накануне революции не существовало легальных институализированных «исламистских» организацией, на примере которых можно было бы дать характеристику организациям «новых исламистов», появившихся в период революции и сравнить их с каким-либо местным аналогом. В лучшем случае эти «исламистские» организации либо восстанавливали прежде порушенные спецслужбами организации, либо создавали новые. Это, конечно, не относилось к религиозным институтам (школы, мечети, вакуфы, благотворительные фонды) связанным с режимом, а также к суфийским орденам, чью деятельность правительство поощряло на протяжении последних 30 лет.
Поэтому не было ничего удивительного в том, что многие из тех, кто связал свою судьбу с борьбой с режимом и вступили в «исламистские» отряды, испытывали серьезные трудности в определении своей, идеологической или политической идентичности. Не помогло и то, что в ряде отрядов для новобранцев были организованы специальные индокринационные курсы. Но все-таки основное внимание на них уделялось боевой подготовке.
Так до революции было практически невозможно более или менее четко определить разницу между салафитами-джихадистами, умеренными салафитами и «Братьями-мусульманами» с точки зрения их отношения к режиму и стратегии борьбы с ним. Поэтому те силы, которые смогли достичь согласия по общим целям революции смогли на какое-то время заключить союз. В тоже время подобные альянсы не носили стратегического характера и уж ни в коей мере не отражали общность в понимании конечных целей революции с точки зрения построения новой государственности.
К тому же, отношения отдельного члена группы с коллективом носили временный характер, а их прочность во многом зависела от хода революционных событий. Поэтому подобные отношения носили весьма лабильный характер и не являлись устойчивыми.
В этой связи, немалое число экспертов и политиков до сих пор не исключают того, что в постаасдовский период характер победивших сил (неожиданно для многих) может содержать сильную светскую компоненту. При этом их политическая деятельность может дать иные инструменты в виде новых политических партий, СМИ, финансовых фондов, которые начнут ограничивать деятельность «исламистов» совершенно иными методами.
С другой стороны очень непростые отношения «исламистов» с режимом накануне революции и та практика, которую он долгие годы проводил в отношении них, породила в их рядах ответные действия. Так многие из них полагали, что революция изначально должна носить характер вооруженной борьбы с целью свержения режима и не верили в возможность его постепенной трансформации. Все это привело к тому, что расхождения между различными отрядами оппозиционного движения стали главной темой сирийского восстания.
3.2 Роль исламского фактора и символики
Многих политиков и политологов как внутри Сирии, так и за ее пределами настораживал тот факт, что на каком-то этапе сирийского восстания в нем возобладал «дух» ислама, выразившийся, прежде всего, в использовании различными отрядами сопротивления исламской символики и лозунгов. Поэтому многие эксперты и обозреватели концентрировались в первую очередь на исламской атрибутике, исламских лозунгах, проповедях некоторых настоятелей в мечетях, выкриках в ходе массовых движений, исламской символике в названиях вооруженных отрядов, полагая, что именно ислам является главным трендом повстанческого движения.
На самом деле подобные лозунги серьезно отличались от лозунгов и воззваний тех исламских движений, которые уже дано были известны в исламском мире. «Новые исламисты» как бы искали через эти лозунги свою идеологическую и политическую идентичность в привязке к истинному исламу. Несмотря на то, что этот религиозный атрибут сирийского восстания находил отклик внутри общества, он серьезно отличались по своей интеллектуальной глубине, идеологической, политической повестке, поведенческой практике от традиционных движений политического ислама.
Возникший в условиях сирийского восстания идеологический вакуум в обществе в результате отмеченных выше особенностей взаимоотношений власти с религией привел к изменению характера отрядов вооруженной оппозиции и способствовал появлению «новых исламистов». Указанное явление достаточно явно проявлялось в ходе анализа их внутренней структуры, социального состава, их союзников и противников из числа других отрядов вооруженной оппозиции.
Как уже отмечалось, большинство из них до сих пор находится в поиске своей идеологической и политической идентичности и переходит из одного состояния в другое, чтобы окончательно определить для себя идеологические рамки и способы поведенческого стереотипа в обществе. Большинство «новых исламистов» представлены различными отрядами вооруженной оппозиции, которые ведут вооруженную борьбу с режимом с самого начала восстания из-за особого характера революции в тех районах, где местное население решило взяться за оружие. Ряд этих отрядов расширили ареал своей деятельности по мере того как в них вливались новые бойцы. Они продолжают искать новых союзников, которые могли бы согласиться с их идеологическими установками и методами действий на освобожденных территориях. Некоторые преуспели в этих своих попытках. Другие потерпели крах. Ряд из этих отрядов отличаются прочностью структуры, другие весьма фрагментарны. Часть из них возникла на идеологической основе, а создание других было продиктовано исключительно практическими соображениями. На протяжении всех последних лет революции эти показатели были очень подвижны и быстро менялись. Правда, сегодня они в целом приобретают единый характер.
Любопытно, что, по оценке ряда сирийских и арабских интеллектуалов, такое явное использование религиозного фактора как фактора духовного подъема на определенном этапе революции означало на деле стремление различных отрядов революционного движения достичь общности идеологического мировоззрения на будущее устройство Сирии. Таким образом, повстанцы и сочувствующая им часть общества использовали религию как фактор временного сплочения против превосходящих сил режима, его жестокой практики подавления восстания.
В тоже время, нельзя исключать, что по мере ослабления режима и перехода его к оборонительной тактике (что и происходит сегодня), та символическая роль ислама, которую он приобрел на более ранних этапах восстания, может начать трансформироваться после победы революции. В этой связи, уже сегодня необходимо четко разграничивать природу и цели «исламистского феномена» как текущего момента восстания и ислама как религии, идеологии и политического движения.
3.3 Социальный, земляческий и племенной аспекты «исламистского феномена». Роль периферии
Одной из особенностей сирийской революции является существенная разница между городом и деревней в Сирии и та роль, которую сыграла в восстании периферия, по крайней мере, на его начальном этапе.
Как известно первые наиболее сильные очаги революции вспыхнули в провинциальных центрах, и до тех пор, пока восстания не достигли столичных городов (Дамаска и Халеба), революция носила преимущественно характер мирных протестных движений. Началась она в периферийных центрах от части, потому что именно там силы безопасности и армия, прежде всего, потеряли свой авторитет среди населения. А также в связи с резким ухудшением на периферии социально-экономического положения населения и невозможности местных властей справиться с вызовами рыночной экономики. Особенно заметным это стало в период правления Башара Асада. В тоже время в Дамаске и Халебе интеллектуальная, экономическая, торговая элиты не хотели революции и не желали испытывать все связанные с ней риски. В таких городах как Дамаск и Халеб можно достаточно уверенно выделить (по месту жительства) слои населения, живущие очень бедно, и они были готовы поддержать революцию. В тоже время их более состоятельные соседи из представителей среднего класса и торгово-промышленной буржуазии не были готовы поддержать эту революцию. Многие жителей зажиточных кварталов тесно связывали свое благополучие с режимом
Определяющая роль периферии по сравнению с городом на начальных этапах сирийской революции оказала специфическое влияние на религиозные аспекты восстания, которые по своему типу больше напоминали бедуинский характер, сельскую атрибутику и именно этим объясняется такое распространение салафитского ислама по сравнению со скромной ролью традиционного суфийского вероучения. Салафитские идеи расцвели, прежде всего, в условиях провинциальных центров. Вклад так называемого «цивилизационного» ислама, присущего городским элитарным слоям; буржуазии, торговцам, интеллигенции, военным носил весьма скромный характер, как среди гражданских, так и военных участников революционного движения. Это становилось очевидным на примере весьма скромного присутствия суфийского элемента как в отрядах вооруженной, так и гражданской оппозиции.
В результате «исламистский феномен» революции нес в себе сильный провинциальный компонент и, с этой точки зрения, имеет потенциально временный характер.
3.4 Роль внешнего фактора
Иностранное финансирование ряда «исламистских» отрядов породило дискуссии о характере взаимоотношений между внутренними и внешними факторами в сирийском восстании и степени их воздействия на его развитие. Действительно, те отряды и отдельные командиры, которые имели непосредственный контакт с иностранными спонсорами, смогли укрепить свое положение и расширить влияние. В тоже время внешнее финансирование осуществлялось на основе ряда условий. Часть внешних спонсоров осуществляли поддержку на исламской основе и обуславливали ее отказом от следования каким-либо другим религиозным учениям и установкам. Это оказало влияние на трансформацию идеи революции, на взгляды и представления отдельных людей.
В начале революции возникло значительное число групп и разнообразных отрядов. Позже в ходе процессов их слияния или развала менялась их численность. Сегодня по данным американских спецслужб общее число вооруженных групп, воюющих на территории Сирии, составляет около 1200. С другой стороны, сегодня уже стали более отчетливо проступать различия между этими группировками, идеологические воззрения которых базируются в основном на известных религиозных доктринах и учениях умеренных салафитов, салафитов джихадистского толка, «Братьев-мусульман» и ряда других исламских групп.
4. Некоторые выводы
В тоже время, было бы преждевременным считать устоявшейся ситуацию в идеологическом спектре «новых исламистов». Факторы влияния, финансовой поддержки все еще продолжают оказывать воздействие на формирование идеологической ориентации и политической повестки этих группировок.
Поэтому необходимо четко отслеживать смену религиозно-идеологических предпочтений различных отрядов вооруженных «исламистов».
При этом важно стараться нащупать возможный общий вектор их политико-идеологической ориентации в случае падения режима Асада, не путая его (вектор) с религиозной символикой и духом, столь характерным для суннитского ислама.
Одновременно, было бы неплохо понимать до какой степени эвентуальный религиозный «мейнстрим» «новых исламистов» может корреспондироваться с идеологией уже известных движений политического ислама.
Подавляющее большинство «новых исламистов» из отрядов вооруженной оппозиции не имеют сегодня организационных ниш на мирное время. Именно через них они могли бы вернуться в гражданское общество и быть приняты в нем. Их появление было, прежде всего, связано с тем политическим и идеологическим выбором, который был им навязан режимом и рядом внешних сил.
«Исламистский феномен» сирийского восстания серьезно трансформировался за несколько последних лет, особенно в связи с особыми условиями сирийской революции. Нельзя исключать, что в случае прекращения военных действий в Сирии и постепенного возвращения жизни в стране в прежнее, мирное русло, «исламистский феномен» может постепенно исчезнуть, поскольку, как было показано выше, его живительной основой служит жестокая вооруженная борьба в стране.