Официально объявленный частичный вывод  российских войск из Сирии в принципе позволяют подвести первые итоги безусловно успешной военной операции России в локальном конфликте в Сирии. Без всяких натяжек подчеркнем, что на фоне последних по времени аналогичных опытов тех же США в Ираке или Афганистане российский пример свидетельствует со всей очевидностью, что современные классические армии в рамках локальных конфликтов безусловно могут успешно действовать. Более того, они в рамках этих конфликтов в состоянии успешно решать вопрос подготовки всеобъемлющего базиса для мирного выхода из подобного рода кризисов. Вопрос только в том, что армия в рамках своих действий в таких форматах не решает проблему целиком и полностью, она лишь подготавливает необходимые и оптимальные условия для  ее решения. Именно по той причине, что суть решения такого рода конфликтов лежит в определяющей степени в вопросе восстановления или корректировки нарушенной по той или иной причине местной системы баланса сил и противовесов. А восстанавливается она только путем достижения компромисса между различными внутренними элитами. Мы сейчас не будем касаться вопроса чисто военных аспектов проведения операции в Сирии, обратим внимание на следующие в большей части политические и страноведческие моменты, которые определили в том числе конечный промежуточный успех. Эти моменты кардинально отличаются от того анализа, которым руководствуются США при выработке своей стратегии в различного рода локальных конфликтах.

1. Необходимо было правильно определить формат оптимального и не избыточного участия российских военных, исходя прежде всего из политических и военных аспектов. При этом очень важно было не скатиться в затяжной латентный конфликт. В этой связи учитывалось два момента. Это факт того, что на момент ввода российской группы в Сирию ситуация на фронтах характеризовалась утерей правительственными войсками стратегической инициативы. И случилось оно по причине потери сирийской армией главного своего аргумента в гражданской войне — преимущества в авиации и тяжелой военной технике. На момент ввода российских войск практически весь авиапарк ВВС Сирии вышел из строя, многие авиабазы были захвачены боевиками. Это преимущество в воздухе было основным моментом, который нивелировал дефицит сирийской армии в живой силе.
2. Такой дефицит живой силы в свою очередь был обусловлен безусловно межконфессиональным характером конфликта и диспропорцией между алавитами (являются порой нынешнего сирийского режима) и суннитским населением, которое составляло костяк оппозиции. В этой связи именно усиление авиакрыла в рамках стабилизации ситуации являлось основным инструментом в рамках присутствия в Сирии российских военных. И этот фактор сработал на все сто процентов и продолжает оставаться главным козырем Дамаска при поддержании своей политической и военной стабильности. На этом основании российские эксперты позволяют себе делать вывод о том, что именно эта диспропорция между алавитами, их союзниками из этно-конфессиональных меньшинств и суннитами  не дает  права говорить об успехе, и в конечном счете это приведет к возобновлению широкомасштабной гражданской войны. Не приведет по ряду причин, которые также учитывались при вводе российской военной группировки в Сирию. Среди них мы отметим основные. Во-первых, конфессиональная пропорция с самого начала не была определяющим моментом. Алавитов в Сирии порядка 20 процентов, порядка 60 процентов — это арабы-сунниты. Все остальные это курды, черкесы, друзы, туркоманы, армяне и ассирийцы. Все они за исключением туркоманов (и то очень условно и не в полной мере) к моменту начала российской военной операции свою позицию по отношению к конфликту определили. И соответственно исламистская модель существования, которая главенствовала в суннитской умме благодаря планомерной работе Катара, Турции и КСА  их не устраивала категорически. По простой причине — речь в случае победы такой модели шла в плоскости их физического истребления. Этот неубиваемый аргумент  автоматически потенциально усиливал базу поддержки режима в той или иной степени до 40-45 процентов населения. Если хотите аналогии: Гитлера во многом сгубила его расовая теория, джихадистов — их конфессиональная нетерпимость, что сродни той же расовой теории. При этом надо учитывать и еще один факт: далеко не все сунниты участвуют в войне. Основную боевую нагрузку в отрядах наиболее активных с точки зрения боевого потенциала группах сопротивления в лице «Исламского государства» (ИГ) и «Джебгат ан-Нусры» (обе запрещены в России)  несут иностранцы, а совершенно не сирийцы. Доля последних в ИГ не достигает 20-30 процентов, в «Джебхат ан-Нусре» — 40. Остальные сунниты выжидают — чья возьмет, и это также очень важный момент. Во-вторых, сирийская армия к тому времени была развалена, но та часть, которая осталась на стороне Дамаска, была безусловно мотивирована выше всех пределов. Напомним, речь шла о физическом выживании. Такая мотивировка пусть и немногочисленных сухопутных сил  при грамотной штабной работе; усилении авиакрыла, которое гарантировало господство  в воздухе и значит — в огневой мощи; является главным моментом успеха в любом локальном конфликте. То есть авиация на первом этапе стабилизировала ситуацию, советники восстановили структуру армии, организовали мобилизационную работу среди именно мотивированной части населения. Пока шла эта работа, дефицит сухопутной силы компенсировали иранцы и подконтрольные им силы шиитских формирований из Ирака, Ливана и Афганистана. В третьих, российские военные практически с самого начала своей миссии начали проводить  работу по каналам племенной дипломатии  в форматах локальных перемирий с каждым конкретным племенем или кланом. Это было сделано сознательно и отсекало от процесса переговоров непримиримых. Эта тактика, которая называется «шаг за шагом», дает несоизмеримо больший эффект для установления опосредованного контроля над территориями, нежели чем все глобальные переговорные форматы. Ровно по той причине, что в отличие от всех групп и больших полевых командиров, а также заграничных «сирийских интеллектуалов», сбившихся в различные «группы оппозиции», каждый племенной шейх хочет, чтобы его племя выжило и продолжало жить в традиционном месте своего проживания. Он не имеет право рисковать и подвергать свое племя даже гипотетической вероятности физического истребления. И если ему дают гарантии безопасности его соплеменников, что подтверждается ревом самолетов в воздухе, и сопровождаются эти гарантии гуманитарными интервенциями, то его выбор действий очевиден. И именно за счет этой дипломатии, ее развития и углубления Дамаск сейчас, после выхода значительной части российской группировки, сможет, даже в условиях сохраняющегося дефицита в живой силе, контролировать обширные суннитские территории. Никто ничего нового не придумал: это классическая колониальная тактика британцев, которые малыми гарнизонами держали под контролем многомиллионную Индию. Войска и шиитская милиция в данном случае будут держать опорные точки, которые определяют функционирование социальной, экономической инфраструктуры, логистические маршруты и ирригационные сооружения. Во всех остальных вопросах местные племена получают широкую социально-экономическую автономию. Именно эту модель использовало ИГ, которая позволяла им абсолютно небольшими силами  (30 тыс. штыков в лучшие времена на Ирак и Сирию) контролировать очень обширные территории. В четвертых, ИГ как основная цель для разгрома была выбрана не только по причине крайней антигуманной идеологии и практики. И не только по причине того, что именно ИГ обладало наивысшем военным потенциалом и уверенно теснило «Джебхат ан-Нусру» и курдов. Основная опасность ИГ заключалась в том, что она дала суннитам Сирии некую иллюзию создания «справедливого государства». Опять же, если хотите аналогии — Сирию для суннитов, как некий аналог суннитского национал-социализма. И в рамках этого «справедливого государства» сунниты получали ясные и устраивающие их правила социально-экономического проживания за счет остальных конфессий. Плюс гарантии безопасности. Эту модель надо было разрушить, доказать всю ее бесперспективность и не оставить суннитам тем самым никаких возможностей для маневра. «Если нет силы, и ты не смог нас защитить, твоя модель устройства мира не работает». Эта, пусть и несколько примитивная логика, является господствующей на Востоке. Там, напомним, еще 15 век на дворе. К этому же добавим, что арабы-сирийцы — это торговцы, а не воины. Они в отличие от тех пуштунов в Афганистане или хоуситов в Йемене очень быстро устают от войны. Им нужна мирная стабильность при ясных правилах игры с умеренным произволом властей. Совсем без него никак и ни в одной восточной стране, увы, не обойтись. Это менталитет, укорененный веками. И доказать все это на первом этапе решения сирийского кризиса российская армия смогла путем военного поражения ИГ в сочетании с практикой локальных перемирий. В этой связи опасения в отношении возрождения ИГ справедливы лишь в случае отказа Дамаска от предоставления суннитам широкой социально-экономической автономии. Да и то, такое возрождение  может быть только в форме партизанских вылазок. По той причине, что ИГ лишилось главного своего козыря в рамках набора иностранных рекрутов — источников финансирования. За счет фанатиков эту ситуацию исправить не получиться. Но самое главное, повторим, состоит в очевидной демонстрации бесперспективности существования предложенной им модели суннитского национал-социализма.

Но сейчас еще об одном моменте, который учитывался Москвой при начале военной операции в Сирии. Это тот момент, что сирийское сопротивление существует в серьезной боевой форме только по причине участия в сирийском конфликте зарубежных спонсоров. Это прежде всего КСА, Турция и Катар, а совсе не США, как это полагают некоторые политологи. КСА стоит за «Джебхат ан-Нусрой», Катар — за ИГ. Турки безусловно блокируются с Катаром, но и еще разыгрывают в Сирии карту пантюркизма через тех же туркоманов. До ввоода российской группировки эти спонсоры действовали  сообща, исходя  из сиюминутной задачи — свержения режима Башара  Асада. При этом между ними существовали глубинные противоречия, что выражалось даже в период их вроде бы альянса в серьезных вооруженных столкновениях той же «Джебхат ан-Нусры» с ИГ и протурецкими группировками сопротивления. Отсюда вытекает задача — раздробить этот альянс путем демонстрации им со всей очевидностью нереальности решения военным путем задачи по свержению Б.Асада. При этом само появление российских военных в Сирию этот вопрос подвесил в значительной степени, а взятие Алеппо — поставил на этой надежде жирный крест. Вот именно в этом аспекте состоит решающее значение битвы за Восточное Алеппо. Только после этого события стало очевидным, что Б.Асада свергнуть не удалось и не получится в среднесрочной перспективе, и соответственно этот момент сам по себе спровоцировал и катализировал центробежные тенденции в стане спонсоров сирийского сопротивления. Каждая из этих стран начала собственные игры на сирийской площадке в рамках установления своего доминирования над основным сегментом сопротивления.  Прежде всего в этой связи надо отметить нарастающее противостояние между Турцией и КСА в том же Идлибе. И косвенным свидетельством этого же момента стал нынешний кризис между «арабской четверкой» и Катаром. Таким образом была достигнута генеральная задача дробления единого антиасадовского фронта, в связи с чем стало возможным реализовать создание переговорного формата в Астане, и тем самым вывести США, КСА  и ЕС из числа потенциальных переговорщиков по сирийскому конфликту. При этом соглашения в рамках этого формата по вопросу зон деэскалации являются оптимальным алгоритмом для замораживания конфликта, активизации горизонтальных социально-экономических связей между различными слоями сирийского населения и подготовки фундамента для начала общесирийского переговорного процесса.

Таким образом, за счет сочетания военных методов и четкого политического и страноведческого анализа удалось создать оптимальный алгоритм действий в условиях очень непростого сирийского конфликта. И при этом не только разгромить наиболее существенную с точки зрения боевого потенциала исламистскую группировку, но и перехватить инициативу в рамках решения этого кризиса чисто политическим путем за счет достижения межконфессионального консенсуса на условиях Москвы, а не Запада или аравийских монархий.