О некоторых внешних факторах влияющих на развитие военно-политической обстановки в центральноазиатском регионе

По нашей оценке, на развитие военно-политической обстановки в центральноазиатском регионе в среднесрочной перспективе будет оказывать влияние фактор внешней угрозы. Поясним, что сейчас мы касаемся вопроса возможной военной экспансии неких радикальных групп (кто-то из экспертов говорит в этой контексте об ИГ, кто-то — о талибах, что по нашей оценке, неверно в принципе). Сразу скажем, что на развитие ситуации в Афганистане с точки зрения проецированная военной опасности на республики Центральной Азии оказывает влияние несколько факторов.

1.Это не концентрация на севере Афганистана групп таджиков или узбеков (по данным первого заместителя ФСБ РФ Смирнова, на прошлый год их было около восьми тысяч. При этом никто не говорит, жили ли эти таджики там исконно, или пришли из той же Сирии, и если пришли, то в каком количестве и как), а динамика мирных переговоров США, Кабула, «Талибана» и стоящего за ним Пакистана в отношении перспектив мирного урегулирования. Или если совсем просто — сохранение стабильности в Афганистане в случае вывода из него американских сил и их союзников по НАТО. Этот же аспект будет влиять и на перспективы существования фактически беспрецедентного для этого региона альянса между Пакистаном, Ираном, Китаем и в большей степени опосредованно — Россией. Таким образом обозначаем первый фактор, который влияет на оперативную ситуацию в центральноазиатском регионе. Это альянс Москвы, Пекина, Тегерана и Исламабада, что в условиях абсолютного влияния последних двух игроков на «Талибан», фактически исключает вероятность какой-либо экспансии талибов в центральноазиатский регион в среднесрочной перспективе. В этой связи вспомним очень быстрое заявление главы талибов муллы Х.Ахундзада во время их молниеносной экспансии в северные районы Афганистана год назад. Он сразу же публично заявил об отсутствии у движения «Талибан» каких-либо планов по наступлению на центральноазиатский регион. За такой нейтралитет надо чем-то платить. Если брать глобально, то это фактический альянс Москвы с Исламабадом и Тегераном на афганском направлении. Если более предметно, то поставки топлива неким структурам в Афганистане, которые возможно связаны с талибами. При этом оружие талибам, о чем говорят американцы и французы с разной степенью убежденности, Москва не поставляет. Это просто не нужно, поскольку оружием «Талибан» снабжает Иран. Он же предоставляет движению тыловые базы на свой территории. И все это делается опять же в рамках сохранения нейтралитета пуштунов против конфессионально родственных иранцам хазарейцев, а также в рамках противодействия  нынешней антииранской политики Вашингтона. При этом нельзя говорить о том, что Москва также способна равнозначно влиять на «Талибан», как это демонстрирует сейчас Исламабад или в какой-то мере Тегеран. Рассчитывать на то, что именно российская площадка станет некой альтернативной для серьезных переговорных форматов внутриафганского урегулирования сейчас сложно. Москва не в состоянии усадить талибов за стол переговоров с тем же Кабулом и Вашингтоном, да это ей и не нужно с точки зрения своих геополитических интересов. К тому же надо констатировать, что полного совпадения позиций Москвы и Исламабада о будущем Афганистана нет. Россия рассчитывает, что ответ талибов на инициативу президента Афганистана Ашрафа Гани о запуске прямых переговоров будет положительным. Об этом заявил в конце марта 2018 года спецпредставитель России по Афганистану З.Кабулов накануне последней по времени ташкентской конференции по внутриафганскому урегулированию. «Пока талибы не сказали «нет», но и не сказали «да», — отметил Кабулов. — Рассчитываем, что ответ будет позитивным». Говоря это, Кабулов не мог не знать, что Исламабад такой вариант не устраивает, и талибы «да» не скажут. Пакистанцы стремиться разговаривать только с Вашингтоном и только на одну тему: условия выхода США из Афганистана. То есть, другими словами в настоящее время формально имеется консенсус между основными внешними игроками (за исключением Пакистана и возможно Ирана с оговорками) на афганской площадке в рамках организации прямого переговорного процесса между талибами и кабульским режимом. Отметим, что именно «формально», поскольку Кабул, Вашингтон и Брюссель вкладывают в это понятие совершенно иной смысл, нежели чем Москва, Тегеран и Исламабад. Сейчас на Западе предпринимают очень осознанную попытку вынудить талибов (и стоящих за ними пакистанцев и иранцев)  принять их условия переговоров с Кабулом, из которых надо особенно выделить одно: вести переговоры исключительно с кабульским режимом, что подчеркивает его легитимность. Исламабад и талибы наоборот во главу угла ставят его нелегитимность, справедливо полагая, что Кабул оказывает очень малое влияние на развитие ситуации. И самое главное — не может влиять на Вашингтон в рамках  эвакуации военного контингента из страны. Этим собственно и объясняется стремление пакистанцев и талибов вести переговоры исключительно с самими США, на что в Вашингтоне после долгого этапа игнорирования этой опции, были вынуждены согласиться. В этой связи для перспектив развития ситуации в центральноазиатском регионе первоначальное значение имеет динамика переговорного процесса между талибами и американцами, и вытекающая из них сроки эвакуации американской контингента из этой страны. Каковы итоги таких консультаций на сегодня? Если брать схематично, то  Соединенные Штаты, самый сильный игрок с точки зрения своей роли в поддержании на плаву режима в Кабуле, продемонстрировали самим фактов переговоров с талибами смещение своих стратегических приоритетов. Согласованные усилия Белого дома по поиску выхода из Афганистана означают, что он готов действовать в соответствии с ключевой реальностью: патовой ситуацией в Афганистане и признание тем самым фиаско своей прежней афганской стратегии. Это трансформация в подходах нашла свое отражение и в пунктах Стратегии национальной обороны США на 2018 год: «межгосударственная стратегическая конкуренция, а не терроризм, теперь является главной заботой национальной безопасности США». Это положение дел вынуждает американцев концентрироваться на поиске соглашения с «Талибаном», какими бы несовершенным и рискованным оно бы не было, поскольку такая стратегия несет в себе больше «плюсов», чем все издержки для США при сохранении нынешнего тупика. Каковы перспективы в трансформации позиций сторон? По оценкам американских экспертов, талибы стремиться вести переговоры с позиции силы. При этом они, вероятно, в конечном счете возьмут на себя обязательство заключить предварительное мирное соглашение с Кабулом (хотя споры и дебаты между лидерами движения по поводу деталей соглашения могут привести к медленному и громоздкому процессу). Талибы признают, что нынешняя динамика развития ситуации в Афганистане предоставляет наилучшую возможность для достижения их главной цели — инициированного США вывода всех иностранных сил, численность которых в настоящее время составляет 22 000 военнослужащих США, НАТО и их союзников. В этой связи отметим, что по нашим оценкам, США в качестве первого шага пойдут на вывод из Афганистана в течение нынешнего года не половины своего контингента, как об этом заявил президент Д.Трамп, а только порядка 2,5-3 тыс. военных. С учетом этой цели Пакистан будет и впредь стимулировать талибов к участию в переговорах. Достижение этой цели подразумевает и достижение стабильности в Афганистане. Исламабад предпочел бы видеть такое постконфликтное афганское правительство, которое будет иметь сильное представительство талибов с целью обеспечения минимизации влияния Индии в Афганистане. Таким образом, Пакистан будет готов поддержать сокращение, хотя и частичное, военного контингента США и НАТО, но в такой степени, чтобы не создать тем самым вакуум безопасности. То есть, осуществлять этот вывод с планомерным заполнением этих районов лояльными себе силами талибов. Американцы в этой связи пытаются сейчас помимо создания постоянно переговорного формата создать новую систему политической и военной устойчивости режима в Кабуле, в том числе и пытаясь реанимировать в трансформированном виде т.н. «Северный альянс». По крайней мере, всю вторую половину 2018 года американские и британские спецслужбы вели на эту тему секретные консультации в Лондоне и иных европейских столицах с сыном «паншерского льва» Ахмадом Масудом и другим эмиссарами афганских таджиков. При этом основной темой была выработка компромисса в рамках кооперации этого нового альянса с Кабулом (отношения между ними сильно напряженные).
2.Отсюда еще один фактор, который будет оказывать влияние на развитие ситуации в регионе. Именно эти попытки американцев (и не только их) создать новый «Северный альянс» и стимулирует сейчас все рассуждения и заявления об усилении «Исламского государства» (ИГ, запрещено в России) на севере Афганистана. В марте 2018 года первый заместитель директора ФСБ России Сергей Смирнов, возглавляющий российскую делегацию на заседании Совета региональной антитеррористической структуры (РАТС) ШОС сказал:  «Сегодня одно из решений касалось этого вопроса. Мы приняли к сведению информацию таджикской стороны об угрозе, исходящей с территории Афганистана для стран ШОС, которые граничат (с Афганистаном) непосредственно или опосредованно». «На территории Афганистана находятся (по данным таджикской стороны) уже порядка 8 тысяч лиц (боевиков), выдавленных из Сирии», — отметил он. «Успешная деятельность наших ВКС в Сирии привела к тому, что перемещение боевиков, в том числе «Исламского государства» (международной террористической организации, запрещенной в РФ — прим. ТАСС), пошло через иранскую и турецкую территории в Афганистан, в частности в его северные районы. Это видят компетентные органы практически всех наших государств», — отметил первый заместитель главы ФСБ. По его словам, угроза заключается в том, что среди них много граждан или бывших граждан стран постсоветского пространства, в том числе Узбекистана, Таджикистана и даже Туркмении, которая имеет очень продолжительную границу с Афганистаном. «Опасность существует, потому что на нашей территории мы уже предотвращали ряд террористических атак, которые проводили по наущению игиловских руководителей», — подчеркнул Смирнов. При этом Душанбе эту точку зрения сейчас фактически дезавуирует.  МИД Таджикистана не располагает информацией о возможной концентрации членов террористической группировки «Исламское государство на приграничной территории Афганистана. Об этом во вторник 29 января ТАСС сообщили в управлении информации, прессы, анализа и внешнеполитического планирования МИД Таджикистана. «Таджикская сторона не располагает подобной информацией», — сообщило ведомство, комментируя заявление заместителя главы МВД РФ Игоря Зубова о том, что боевики ИГ переправляются на границу Таджикистана с территории Пакистана и планируется провокация с выдавливанием большого числа беженцев в сторону России. МИД Таджикистана считает «подобные заявления преждевременными». По данным ведомства, на сегодняшний день «обстановка в северных районах Афганистана, непосредственно граничащих со странами Центральной Азии, напряженная, но тем не менее находится под полным контролем таджикских пограничных служб». Как подчеркнул МИД республики, заявление о возможности наплыва беженцев в Россию в связи с обострением ситуации на таджикско-афганской границе является «беспочвенным и не соответствующим действительности». Странно, что «компетентные органы» всех стран ОДКБ «чувствуют эту опасность», но публично заявляют противоположные точки зрения на эту тему.
В этой связи отметим следующее. Мы в связи с Афганистаном слышим очень много рассуждений и политологов, и  компетентных экспертов о том, что в Афганистан перебазируются сторонники ИГ. При этом никакой конкретной информации  сих пор получено не было. Более того, итоги расследования теракта в  метрополитене Санкт-Петербурга в апреле 2017 г., который изначально приписывали ИГ, никакой связи с этой группировкой не выявили. По крайней мере, общественности об этом сообщено не было, хотя рискнем предположить, что если бы такая связь была бы выявлена, то об этом объявили бы моментально и предельно громко.  При этом по оценкам американцев и самих афганских служб безопасности, тех, кто ассоциирует себя с ИГ («Вилайет Хорасан») насчитывается от силы три тысячи человек, которые в своей основной массе сконцентрированы в провинции Нангархар.  В частных разговорах афганские силовики не раз и не два отмечали, что какого-то серьезного воздействия на ситуацию в стране эти сторонники ИГ не оказывают. По крайней мере, такое воздействие не идет ни в какое сравнение с аналогичными угрозами со стороны «Талибана». Что же касается «Вилайета Хорасан», то повторим, что это явление появилось на свет благодаря Катару, который использует его прежде всего в качестве инструмента распространения своего влияния в Афганистане в рамках подтверждения своего желания участвовать в дальнейших переговорных форматах по выходу из афганского тупика. И возник этот проект в ответ на стремление Кабула и Вашингтона дистанцировать Доху от вопроса внутриафганского урегулирования три года назад. Ровно так, как это они пытались сделать с Исламабадом. Если мы берем последнюю по времени информацию, озвученную на соответствующей конференции ШОС, то мы видим, что в Афганистан стали возвращаться таджики и узбеки, которые воевали в Сирии на стороне сил сопротивления. Предположить, что они будут действовать в альянсе с пуштунами из «Вилайета Хорасан», предельно сложно, исходя из исторического антагонизма между этими этносами.  При этом далеко не все они  воевали в Сирии в составе ИГ. Вообще надо четко подразделять эти формирования. Если в случае с узбеками мы имеем ввиду прежде всего «Батальон Бухари»  и Исламское движение Узбекистана (ИДУ), то надо понимать, что это в большей части протурецкие группировки. Если мы примем во внимание тот факт, что пребывавший долгое время в вынужденной эмиграции лидер афганских узбеков генерал Абдул Рашид Дустум при посредничестве турецкой спецслужбы МIТ осуществил свое возвращение в Афганистан в прошлом году, в связи с чем проводил в Анкаре консультации с рядом полевых командиров из числа хазарейских и таджикско-узбекских групп, то наиболее очевидный версией переброски узбеков из Сирии в Афганистан является именно этот факт силового обеспечения такого возвращения.  И сухопутный транзит из Сирии (а совсем не вертолетами, о чем зачем-то говорят) через Иран (поддерживает хазарейцев) и Турцию (поддерживает узбеков) выглядит в этой связи вполне логично. ИГ, как какая-то идеологическая основа, в данном случае не причем.  Будут ли эти группы угрожать собственно Узбекистану? Сомнительно.  Во-первых, Дустум помимо турецкой МIТ плотно связан и с узбекской СНБ.  Во-вторых, возвращение Дустума в Афганистан  Ташкент и Анкара провели совместно в рамках восстановления и усиления своего влияния на севере страны. И договоренность об этом принципиально достигнута во время визита президента Узбекистана Ш.Мирзиёева в Турцию в октябре 2017 года.
Что же касается таджиков, то вопрос в данном случае сложнее.  И корни его надо искать в запрещении Партии исламского возрождения Таджикистана (ПИВТ) в сентябре 2015 года..  До запрета ПИВТ была единственной легально действующей политической партией исламского толка на постсоветском пространстве. В ее рядах, по заявлению руководства, было более 40 тысяч членов. Мухиддин Кабири возглавил партию в 2006 году после смерти основателя и лидера ПИВТ Саида Абдулло Нури. На парламентских выборах, прошедших в марте 2015 года, представители партии не смогли пройти 5-процентный барьер. Лидер партии М.Кабири после мартовских парламентских выборов в этом же году покинул Таджикистан. Рискнем предположить, что он сейчас пребывает в Турции, где по данным СК РФ и находится заказчик атаки в метро Санкт-Петербурга. Во время гражданской войны в Таджикистане 1992-1997 годов ПИВТ входила в состав Объединенной таджикской оппозиции, противостоявшей Народному фронту. В 1997 году Нури и президент Таджикистана Эмомали Рахмон подписали Общее соглашение о мире в Таджикистане, при этом Минюст страны зарегистрировал ПИВТ как гаранта мирного межтаджикского соглашения. Вот собственно и вся суть возвращения таджиков из Сирии, где часть из них действительно воевала на стороне ИГ (прежде всего сторонники бывшего командира таджикского ОМОНа Г.Халимова, который в этой же Сирии и погиб). Но в этой связи совершенно неоправданно делать вывод о том, что возвращающиеся на север  Афганистана сторонники ПИВТ являются посланцами ИГ. Для этого нужна финансовая помощь со стороны Катара, которой пока нет.  Вообще уже надо более профессионально разделять различные радикальные группы и не относить их всем скопом к ИГ, который превращается в некий универсальный жупел. В том числе и для Душанбе, который сначала своими действиями нарушил баланс разделения властей в республике, а теперь, то взывает к ШОС о помощи, то дезавуирует свои эти обращения.

  1. В этой связи обозначим еще один фактор, который будет оказывать влияние на развитие ситуации в центральноазиатском регионе. Это неспособность афганского ИГ в настоящий момент оказывать серьезное влияние на дестабилизацию там ситуации. Одновременно первопричину потенциальной нестабильности там надо искать в противоречиях местных элит в попытке установить свое доминирование во власти, что особенно характерно для Таджикистана. Этим и обоснована такая двойственная позиция официального Душанбе, которая объясняется прежде всего различной динамикой в рамках достижения консенсуса внутри самих таджикских элит. Видимыми проявлениями такой разновекторной динамики являются факты очевидной вспышки межклановой розни. Это, во-первых, бунт в тюрьме 9 ноября прошлого года в северном таджикском городе Худжанде, в результате которого погибли 25 человек. При этом отметим, что ответственность за эту акцию взяло на себя все то же пресловутое «Исламское государство». Во-вторых, в последние месяцы прошлого года Таджикистан пережил ряд нападений боевиков, в том числе нападение на иностранных велосипедистов, ответственность за которые также взяло на себя ИГ. В этой связи отметим, что ИГ постоянно информационно участвует и освещает продолжающееся противостояние между таджикскими силами безопасности и жителями Горно-Бадахшанской области, но при этом никакого физического доказательства там и в других частях Таджикистана именно сторонников ИГ пока нет. Хотя эти события, возможно, и не связаны между собой, они указывают на все более неустойчивую обстановку в области безопасности в стране. В этой связи отметим, что ряд сайтов социальных сетей и мессенджеров были заблокированы во всем Таджикистане после протестов в городе Хорог в осенью прошлого года. На этом фоне еще в сентябре появились сообщения о том, что в скором времени силы безопасности Таджикистана могут начать военную операцию в Горно-Бадахшанском регионе, что повышает вероятность разрастания этого конфликта. Особую остроту этому противостоянию придает близость этого региона к таджикско-афганской границе. Через двадцать лет после разрушительной гражданской войны, Таджикистан потенциально сталкивается с рисками возобновления конфликта, но не в связи с экспансией ИГ, а с обострением внутренней борьбы кланов за власть. По сообщениям оппозиционных источников в Таджикистане, военные страны с сентября 2018 г. планомерно наращивают группировку своих сил в Хороге в рамках подготовки к специальной операции. Во время встречи с местными чиновниками в Горно-Бадахшанской автономной области, столицей которой является Хорог, 15 сентября президент Таджикистана Эмомали Рахмон раскритиковал местных руководителей за их неспособность к пресечению преступной группы и незаконного оборота наркотиков в регионе, давая им месячный срок, чтобы «навести порядок». Рахмон также, как сообщается, заменил многих из главных региональных руководителей во время своего визита, в том числе четырех заместителей региональных губернаторов, начальника регионального управления полиции и главу областного суда. И как после этого не бунтовать «памирцам» (местные жители именуют себя так, но не таджиками)? Э.Рахмон замахнулся на «святое»: расстановку во власти представителей местных кланов, которые приторговывают наркотиками и курируют вопросы контрабанды с соседним Афганистаном. Горный Бадахшан является стратегическим регионом, как из-за его близости к Афганистану, так и потому, что он был очень серьезным очагом антиправительственной оппозиции со времен гражданской войны в Таджикистане с 1992 по 1997 год. Регион, на который приходится 45 процентов территории Таджикистана, но всего 3 процента его населения, является отдаленным и горным районом с незначительной формальной экономической активностью, но он также является ключевым районом для контрабанды наркотиков и оружия из-за его длинной и пористой границы с Афганистаном (Хорог, по сути, примыкает к границе афганской провинции Бадахшан). В результате контрабандные каналы и оппозиция центральному правлению традиционно создавали напряженность между Душанбе и местным населением. Население автономной области в значительной степени поддерживало единую исламскую таджикскую оппозицию, проигравшую в войне Народному фронту под руководством Рахмона, а Горный Бадахшан так и не присоединился полностью к Душанбе после окончания военных действий. Напряженность в отношениях между регионом и правительством время от времени перерастала в насилие, например, когда таджикские силы безопасности провели военную операцию в этом районе в 2012 году после убийства провинциального лидера. В результате столкновений между силами безопасности и местным населением Памира погибло около 50 человек. Соответственно, масштабное развертывание войск Таджикистана в регионе, а также замена многих местных политических лидеров и силовиков, может быть предвестником еще одной вспышки насилия в ближайшие месяцы. Горно-Бадахшанская область также приобрела большее значение из-за растущего внимания России и Китая к более широкому таджикско-афганскому приграничному региону. Недавнее появление большего числа боевиков «Исламского государства» (то есть, таджиков, которые ранее воевали в Сирии Ираке) и сил «Талибан»а на севере Афганистана вызвало озабоченность по поводу их возможной экспансии в Таджикистан. Собственно такие опасения усилились после нападения на иностранных велосипедистов в августе в Таджикистане, а также на фоне спорадических вооруженных стычек на афгано-таджикской границе, которые активизировались в последние месяцы. В этой связи Россия, которая разместила 7000 военнослужащих в Таджикистане на 201-й военной базе, провела в июле прошлого года военные учения с таджикскими войсками вдоль таджикско-афганской границы и даже нанесла вертолетные удары в одном пограничном столкновении против боевиков (что Москва официально отрицает). Но главное обострение произошло 26 августа прошлого года. Тогда авиаудары последовали на следующий день после столкновений вблизи границы Афганистана с Таджикистаном, и в результате их было убито несколько человек в северо-восточной провинции Афганистана Тахар. При этом, скорее всего, авиаудары наносили силы ВВС Таджикистана, хотя и Россия, и Таджикистан отрицали свое участие в этом инциденте. Информация о пограничных столкновениях, предшествовавших авиаударам, также была противоречивой. Таджикское правительство утверждает, что группа вооруженных нарушителей границы применила стрелковое оружие и минометы против трех таджикских лесников (многовато для лесников использование минометов), находившихся через границу с Афганистаном, убив двух из них и ранив третьего. Афганские официальные лица тогда обвинили талибов в подстрекательстве к пограничным столкновениям, но «Талибан» категорически отвергал свою причастность, обвиняя в инциденте неаффилированных с ним контрабандистов наркотиков. Стычки между контрабандистами наркотиков и таджикскими пограничниками являются обычным явлением на всей протяженности афгано-таджикской границы. Но масштаб этих столкновений и сообщения об авиаударах выходят за пределы обычной активности контрабандистов. Кроме того, в провинции Тахар наблюдался рост активности боевиков. Так 13 августа боевики «Талибана» захватили пост афганской пограничной полиции всего в 25 милях от места вышеуказанного инцидента, убив при этом 12 полицейских и пять гражданских лиц.
    Из всего сказанного следует только один вывод. Основной причиной нарастания внутренней нестабильности в Таджикистане является не внешняя экспансия неких сторонников ИГ, а обострение внутренней борьбы за власть. А, если еще точнее, курса на жесткую централизацию власти со стороны Душанбе с нарушением правил распределения власти на местах с участием местных кланов. Причем это особенно ощущается в Горном Бадахшане, хотя, судя по всему, эта ситуация типична и для других регионов. В этой связи упоминание в информационном пространстве ИГ может свидетельствовать о стремлении: с одной стороны, официального Душанбе под этим предлогом вновь обострить внимание Москвы к этим процессам и вынудить ее не только усилить свою риторику по этому вопросу, но и открыто вмешаться в этот конфликт; с другой — прикрыть свои интересы со стороны местного наркобизнеса популярной политической вывеской. Очевидно, что в данном случае речь идет об очень серьезных интересах местных кланов, которые курируют контрабанду наркотиков и соответственно обладают несравненными с ИГ финансовыми возможностями для дестабилизации ситуации в Таджикистане. При этом талибы, которые также участвуют в этом процессе контрабанды, дистанцируются от прямого участия в рамках межтаджикского противостояния, и их участие в ликвидации неких «структур ИГ» на севере Афганистана будет определяться в первую очередь интересами сохранения коридоров для контрабанды на афгано-таджикской границы. Именно этим обстоятельством объясняется и смещение основного упора «джихадистского террора» в России с «кавказского угла» на «центральноазиатский». Таким образом, недовольные просто подают соответствующие сигналы Москве в отношении нарушения гарантий с точки зрения сохранения системы баланса клановых сил, которая возникла при активном участии России после окончания гражданской войны в Таджикистане в конце 90-х годов прошлого века.
62.94MB | MySQL:102 | 0,674sec