Исследование проблемы взаимоотношений военных с властью в процессе управления государством может способствовать пониманию специфики политических систем ближневосточных государств, основных путей и перспектив их эволюции. Сегодня отечественное и зарубежное научное и экспертное сообщество пока не выработало единой точки зрения по вопросу о формах взаимоотношений военных с гражданскими органами государства и способах влияния армии на политику в государствах Ближнего Востока. В западноевропейских странах, в основе жизни которых лежат либерально-демократические ценности, армия не является источником политической власти и находится под контролем гражданских властей. В то же время в большинстве стран Ближнего Востока, которые сегодня переживают переходный этап своего развития от авторитаризма к демократии, на практике допускается активное участие армии в процессах общественной жизни вплоть до прихода военных к политической власти. Это связано с неразвитостью демократических институтов в арабо-мусульманских государствах Ближнего Востока, практически полным отсутствием в них подлинно гражданского общества. В этой связи речь идет не столько о гражданском контроле над армией, сколько о контроле со стороны политической власти, в состав которой, наряду с гражданскими политиками, входят также представители военных кругов.
Удержание политического контроля над армией требовало устранения как средств, так и мотивов, побуждающие военных бросать вызов власти. В целях обеспечения поддержки власти со стороны армии и спецслужб руководители арабо-мусульманских государств Ближнего Востока использовали ряд приемов и методов. Наиболее распространенными являлись: индивидуальное материальное стимулирование военных и финансовая поддержка армии в целом. Удовлетворение корпоративных потребностей армии и личных интересов высшего командного состава имело целью сформировать устойчивую материальную заинтересованность внутри военной элиты в сохранении правящего режима. Личные интересы командного состава армии и спецслужб обеспечивались различными путями. Офицеров старались поддерживать высокими окладами и многочисленными специальными привилегиями. Как правило, правительство предоставляло военным разнообразные экономические и правовые льготы в предпринимательской деятельности. В результате к началу 1990-х годов во многих государствах Ближнего Востока военные преобладали в совместных с иностранным капиталом предприятиях оборонного профиля, сотрудничали с частным капиталом в других отраслях экономики. Помимо этого офицеры имели привилегированные социальные льготы по сравнению с остальным населением – более высокую зарплату, бесплатное здравоохранение для членов семьи, транспортные субсидии, освобождение от таможенных пошлин и т.п. В то же время зарплаты обычных призывников были относительно невысоки. Специальное (подчас фактически бесплатное) жилье – еще одна привилегия военных. Все арабские руководители хорошо знали, что слабая и голодная армия не будет поддерживать режим. Поэтому они не жалели средств на армию, отдавая военным значительную часть национального бюджета. Как правило, расходы на оборону в ключевых государствах Арабского Востока составляли до 1/3 бюджета страны. Армия владела крупной недвижимостью, в том числе большими земельными участками, нередко в наиболее плодородных районах страны. Истинные бюджетные потребности армии и спецслужб были тщательно засекречены и скрыты от контроля общества. Таким образом, укрепление лояльности военных шло за счет сокращения расходов на развитие и социальные нужды.
Очевидно, такая тенденция сохранится и в будущем. Мир между арабскими странами и Израилем и перспектива роста доходов от расширения экономической деятельности вряд ли обеспечат скорейшее прекращение региональных конфликтов. Необходимость поддержания внутренней стабильности в условиях противодействия терроризму и экстремизму и нейтрализация внешних угроз дают основания предположить, что военные бюджеты арабских стран вряд ли будут сокращаться. К косвенным формам удовлетворения корпоративных интересов военных можно было отнести крупные затраты государства на приобретение современных систем вооружения в целях укрепления национальной обороны и безопасности. Как правило, военные в арабских странах имели значительно большее влияние, чем их коллеги на Западе, в вопросах использования расходных статей национального бюджета и получения финансовой помощи от государства. Закупки современного дорогостоящего вооружения зачастую осуществлялись с учетом интересов отдельных представителей военной элиты и были призваны удовлетворить самолюбие арабских лидеров, поддержать национальный престиж, продемонстрировать военную силу перед лицом региональных угроз. В значительно меньшей степени принимались во внимание реальные потребности страны в этих вооружениях и возможности национальных вооруженных сил освоить их надлежащим образом.
Характерным примером этого могли служить арабские монархии Персидского залива, шахский Иран, Турция. Со времени окончания первой войны в Персидском заливе и вплоть до второй половины 1990-х годов государства Ближнего Востока затратили на закупку вооружений 20% своего ВНП и 55% всех бюджетных расходов. С 1986 по 1993 гг. только страны ССАГПЗ закупили оружия на 82,5 млрд долларов США, что составило 31% стоимости всех мировых продаж вооружений. Показателен в этой связи пример самого крупного импортера вооружений на Ближнем Востоке – Саудовской Аравии. С 1984 по 1998 гг. общая стоимость всего импортированного в королевство оружия превысила 150 млрд долларов США. Только за 1995-1998 гг. этот показатель составил 67,8 млрд долларов США. При этом стоимость всего оборонного заказа 1991-1997 гг. была запланирована в размере 32,2 млрд долларов США, а на деле составила 67,8 млрд долларов США. С 1972 по 1997 гг. стоимость поддержания обороноспособности королевства в процентном отношении к ВНП и доля затрат на импорт вооружений в общем объеме всего импорта КСА увеличились с 11,0 до 15,0% и с 8,8 до 40,0% соответственно. За тот же период численность находящихся на военной службе сократилась с 12 до 9% (в процентном отношении на 1000 человек экономически активного населения).
Сегодня ведущие арабские монархии Персидского залива – Саудовская Аравия, Кувейт, ОАЭ — тратят на закупку вооружений в среднем около 10% ВВП, что составляет в стоимостном выражении 21,4 и 2,7 млрд долларов США соответственно. При условии, что действующие контракты на поставку оружия в Оман, Саудовскую Аравию, Кувейт и ОАЭ будут полностью выполнены, совокупные затраты этих государств на импорт оружия только в 2007 году составят около 60 млрд долларов США. Как и прежде, лидирующие позиции занимает Саудовская Аравия. В 2006 году королевство заключило контракт на поставку 72 боевых самолетов (Euro fighter Typhoon) на сумму 11 млрд долларов США. В ближайшие годы Саудовская Аравия планирует затратить около 50 млрд долларов США на закупку ракетного вооружения, боевых вертолетов и танков.
Во многих арабских странах устанавливались особые формы контроля над армией. Делалось это с тем, чтобы сбалансировать роль военных как единственного внутриполитического «центра силы» и не допустить усиления армейского влияния на общество. Наиболее общей для всех стран региона формой такого контроля служило увеличение служб безопасности и создание так называемых параллельных военных ведомств. И те, и другие были призваны ограничить возможности регулярных частей и одновременно каждой из таких служб влиять на важнейшие процессы в государстве.
Наличие большого числа спецслужб было характерным явлением практически для всех арабских стран. Во многих странах многочисленные службы разведки и безопасности имели зачастую совершенно разные задачи. Между ними велось острое соперничество, и это поощрялось властями как мера балансирования их влияния на политическое руководство. Органы безопасности выполняли важные задачи по охране власти. Организация сил внутренней безопасности могла осуществляться в различных формах: самостоятельные службы и специальные подразделения или особые управления в регулярных войсках. Кандидаты на руководящие посты в таких службах проходили суровую проверку и тщательно отбирались. Например, в Сирии и Ираке во главе этих подразделений зачастую стояли лица, связанные с правящим режимом родственными, племенными или земляческими связями. В большинстве арабских стран местные спецслужбы вели наблюдение за гражданским обществом и докладывали о потенциальных источниках оппозиции, контролировали любую другую общественную деятельность. В значительной мере власть зависела от служб безопасности, которые служили главным инструментом контроля над обществом и наиболее могущественными органами государства. В Сирии при Х. Асаде спецслужбы были глубоко вовлечены в повседневную жизнь страны и народа. Проверка по линии спецслужб была необходима для любого гражданина при его приеме на работу или повышении, для занятия общественной и политической деятельностью. Даже кандидатуры членов партии при назначении на партийные должности согласовывались со спецслужбами. У спецслужб была разветвленная сеть информаторов. Несмотря на то что специальные службы, как правило, не использовали жесткие репрессивные меры, их влияние ощущалось повсеместно: в университетах, на публичных собраниях, профсоюзах и т.п. Спецслужбы осуществляли постоянный контроль над умеренной оппозицией и отдельными диссидентами. В провинциях влияние специальных служб было еще выше.
При провинциальной администрации действовали так называемые комитеты безопасности, в состав которых входили губернатор, глава обкома ПАСВ и начальник территориального управления спецслужб. Несмотря на то что формальный статус начальника территориального управления спецслужб был ниже, чем у губернатора и председателя обкома, его мнение в ряде случаев оказывалось весомее. Руководители основных спецслужб входили в круг лиц, принимавших решения по важным политические вопросам. На деле значительное число спецслужб и поощряемая властями конкуренция между ними представляли собой эффективное средство защиты от возможности возникновения оппозиционных групп внутри самих органов безопасности. Спецслужбы были заинтересованы в том, чтобы информировать политическое руководство друг о друге, продвигая информацию на самый верх. Многие подразделения служили также своеобразным барьером на пути тайного сговора и затрудняли организацию эффективных общественных акций протеста против режима. Органы безопасности арабских стран служили своеобразным противовесом регулярным армейским частям. Наряду с выполнением задач по обеспечению безопасности, эти органы зачастую имели большее влияние на главу государства в определении политики режима. Они как бы представляли собой альтернативный политический «центр силы», который лидер мог использовать, чтобы сбалансировать влияние и авторитет регулярной военной бюрократии и армейских частей. Не менее важной задачей, выполняемой этими органами, являлась профилактика общественного неповиновения и беспорядков. Они также обеспечивали защиту власти на случай попытки переворота. Средства и методы, используемые этими органами, превращали их в высокоэффективный инструмент режима по подрыву сил оппозиции и предотвращению попыток государственного переворота.
Таким образом, роль специальных служб и органов безопасности в общественно-политической жизни арабских стран стала постепенно приобретать особую значимость, в том числе и с точки зрения усилий власти по деполитизации национальных вооруженных сил. В то же время возможности арабских спецслужб были ограничены, если речь шла о подавлении крупного антиправительственного мятежа в регулярных армейских частях или массовых народных выступлений против власти. Вместе с тем как гражданские политики, так и сами армейские офицеры предпочитали как можно реже использовать регулярные части против собственного народа. Они опасались втягивать регулярные части во внутренние конфликты. Участие в них не только отвлекало армию от выполнения ее прямых функциональных обязанностей по обороне государства, но и вызвало враждебное отношение в обществе к вооруженным силам. В результате это могло привести к расколу в армейской среде и подорвать опору власти. Египетские военные крайне неохотно принимали участие в подавлении антиправительственных выступлений. Они тщательно оберегали свою репутацию в обществе, окрепшую после октябрьской войны 1973 года.
С другой стороны, опыт последних десятилетий показал, что наибольших успехов регулярные армейские части смогли добиться в ликвидации тех внутренних конфликтов, в основе которых лежали этнические и религиозные факторы (Ирак, Сирия, Алжир, Турция). Однако окончательное урегулирование таких конфликтов могло быть достигнуто только на основе политического решения. В тех случаях, когда ситуация в большей степени определялась политическими и идеологическими факторами, нежели военными, армия оказывалась неспособной сохранить внутреннюю стабильность в государстве. В Ливане национальные вооруженные силы практически не принимали участия в событиях гражданской войны 1970-1990-х гг. Да и сегодня в эпицентре острейшего внутриполитического противостояния с конфессиональной основой армия всячески старается сохранять нейтралитет и единство своих рядов во многом за счет внутриполитической стабильности в стране. Конечно, реальные возможности 56-тысячной ливанской армии, не обладающей тяжелым вооружением и бронетехникой, традиционно являлись весьма ограниченными, особенно на фоне военного присутствия в Ливане сирийских войск и наличия там многочисленных местных военизированных формирований, прежде всего боевых отрядов «Хизбаллы». К тому же для обеспечения внутренней безопасности требовались специальная техника и оборудование, особые профессиональные навыки, которыми регулярные армейские части не владели. Поэтому на рубеже 1970-1980-х гг. в большинстве стран региона регулярная армия постепенно разделяла свою прежнюю функцию контроля над внутриполитической обстановкой в стране с «параллельными» воинскими формированиями. Эти силы были строго ранжированы с учетом степени лояльности и близости к власти. Как правило, они были тесно связаны с режимом общинными и этноконфессиональными узами и интересами. Личный состав этих элитных войск подвергался усиленной идеологической обработке и имел значительно больше привилегий, чем в обычных службах безопасности и регулярных армейских частях. Характерной особенностью «параллельных» войск являлось то, что они могли быть использованы скорее для подавления внутренних беспорядков, чем для защиты государства от внешнего противника. Арабские лидеры также использовали их для балансирования военной мощи и политического влияния регулярной армии. Власть могла с большей уверенностью положиться на них в борьбе с повстанцами внутри армии, имеющими, как правило, иную религиозную и этническую принадлежность.
Так, например, в течение 1980-1990-х гг. иракская Республиканская гвардия из небольшого подразделения по охране режима выросла во внушительную военную силу. В ее состав входило шесть дивизий (три бронетанковые, одна механизированная, две пехотные). Это равнялось приблизительно 1/3 всей численности регулярной иракской армии. Гвардия имела на вооружении самое современное оружие и технику. Личный состав отличался хорошей профессиональной подготовкой и высокой квалификацией.
В Саудовской Аравии также имелись «параллельные» войска в лице национальной гвардии. Национальная гвардия Саудовской Аравии по своей численности (3 механизированные бригады, 5 пехотных бригад) была практически равна регулярной саудовской армии (3 бронетанковые бригады, 5 механизированных бригад, одна воздушно-десантная). Войска Корпуса стражей исламской революции (КСИР) в ИРИ были созданы, чтобы защищать исламскую революцию от «сил реакции», в том числе от регулярной армии, сформированной в условиях шахского режима. Со времени своего создания как полувоенной организации КСИР превратилась в вооруженную силу, соперничающую по размеру и мощи с регулярной иранской армией. «Параллельные» войска имели ряд отличительных особенностей. Как правило, у них была самостоятельная командная структура. В Ираке Республиканская гвардия была подотчетна непосредственно президенту и ею командовал сын Саддама Кусай. В Иране командование КСИР и отрядов «Басиджей» только номинально входило в структуру вооруженных сил, а на деле выполняло указания духовного лидера Ирана. В Саудовской Аравии армия и Национальная гвардия находились под контролем различных принцев. Созданная в 1956 году на основе так называемой ополченческой «Белой армии» Национальная гвардия подчинялась непосредственно королю до 1962 года, когда король Фейсал назначил ее командующим наследного принца Абдаллу. Став в 2005 году монархом, Абдалла сохранил за собой командование Национальной гвардией. Наряду с Национальной гвардией в КСА действовали Специальные силы безопасности, подчинявшиеся непосредственно министру внутренних дел принцу Наифу. Они были созданы в 1979 году после захвата исламскими фанатиками мечети в Мекке, когда силы Национальной гвардии показали себя не с лучшей стороны. Данное подразделение особенно усилилось в 1990-х гг. На вооружении этих сил находились стрелковое вооружение, спецсредства и легкие бронемашины. В состав этих сил входили десантная дивизия, дивизия дворцовой охраны и полк морских пехотинцев. Наряду с охраной режима, они были призваны бороться с терроризмом и воздушным пиратством. Отдельные подразделения Специальных сил безопасности дислоцировались в каждом крупном городе и провинции королевства. «Параллельные» войска были укомплектованы выходцами из тех групп населения, которых лидеры считали наиболее лояльными и преданными.
Племенные связи в значительной мере определяли высшие назначения в Ираке и Саудовской Аравии. Национальная гвардия в Саудовской Аравии обычно рассматривалась как «племенная сила», сформированная в отличие от обычных армейских подразделений исключительно по родоплеменному принципу из племен, лояльных правящей династии. До недавнего времени в Национальную гвардию рекрутировались только выходцы из двух саудовских провинций: Ан-Неджд и Аль-Хасса. В странах, где были очень сильны племенные и земляческие отношения, принцип племенной солидарности имел реальное звучание, а клановые и племенные связи до сих пор сохраняют свое значение и во многом определяют судьбу военнослужащего. «Параллельные» войска дислоцировались в местах, наиболее «чувствительных» с точки зрения обеспечения безопасности режима. Десятитысячный отряд Республиканской гвардии Сирии вместе с президентским полком осуществляли физическую охрану президента и его ближайшего окружения, а также обеспечивали безопасность тех районов Дамаска, где расположены президентский дворец, офисы и жилые помещения сотрудников президентской администрации. В Саудовской Аравии подразделения Национальной гвардии компактно располагались в определенных районах и дислоцировались во всех критически важных населенных пунктах королевства. Основными задачами Национальной гвардии являлись: обеспечение безопасности и стабильности в королевстве, защита основных жизненно важных объектов страны (нефтепромыслов, религиозных святынь), обеспечение безопасности и быстрое реагирование на возникновение конфликтных ситуаций в пограничных районах и др. В конце 1990-х гг. в Национальной гвардии служили немногим более 100 тыс. человек. Регулярная же саудовская армия насчитывала 120-130 тыс. человек. Отдельные подразделения Специальных сил безопасности также имелись в каждом крупном городе и провинции королевства. Таким образом, они служили своеобразным барьером на пути захвата ключевых населенных центров и коммуникаций в случае попытки переворота.
Важным инструментом политического контроля над всеми силовыми структурами государства являлась кадровая политика арабских лидеров. Основной ее целью было использование разнообразных методов управления кадрами с тем, чтобы исключить малейшую возможность возникновения в вооруженных силах оппозиции, способной подорвать власть. В результате у руководства вооруженными силами нередко вставали преимущественно политически лояльные кадры, особенно во главе тех подразделений, которые могли сыграть ключевую роль в подготовке и совершении переворота. Элитные части в Ираке формировались в основном из суннитских племен, проживавших в родных местах С. Хусейна. Такая же практика была и в Сирии, где эти части были укомплектованы алавитами из семейного клана Асадов. С другой стороны, в Египте религия не являлась главным критерием при назначении и повышении. В Ливане общественно-политическая система предопределила многоконфессиональный характер вооруженных сил. В результате армия с большим трудом могла выступать против какой-либо общины или этнической группы, центральное руководство оказалось весьма слабым. Конфессиональные военизированные группировки контролировали большую часть территории и вели бесконечную гражданскую войну.
Одним из негативных результатов такой кадровой политики был рост недоверия друг к другу и к командирам в вооруженных силах, особенно в спецслужбах. Инициативность офицеров среднего звена, как правило, не приветствовалась. В условиях реального боя это затрудняло координацию подразделений в проведении совместных операций. В мирное же время подобная тактика облегчала контроль над военными. Одним из общих приемов кадровой политики практически всех арабских лидеров была система повышений и продвижений по службе. В основе таких кадровых перемещений лежали не профессиональные качества офицера, а родственные связи и принцип личной преданности. Политическое руководство стремилось выдвигать тех, чья лояльность режиму была несомненна. В основу ротации кадров был положен не принцип меритократии, а принцип политической целесообразности. В армии и спецслужбах происходила частая ротация старших командиров с тем, чтобы не допустить формирования вокруг них групп единомышленников. Главной проблемой для власти было не пропустить момент, когда подобные отношения перерастали из сферы личностной в политическую. В «параллельных» войсках офицеры долго не задерживались на ключевых постах. Их часто увольняли или переводили с повышением (если их лояльность не подвергалась сомнению), чтобы не дать им возможность установить прочные связи и клиентские отношения со своими частями и подчиненными офицерами. В Египте президент Х. Мубарак жестко пресекал любые попытки отдельных представителей высшего военного командования чрезмерно усилить собственное влияние. Для упрочения своего контроля над армией он продолжил начатую А. Садатом практику регулярного тасования военных кадров высшего звена. Нередко политические лидеры проводили в армии массовые чистки. Особенно когда значительная часть офицерского корпуса подозревалась ими в недостаточной лояльности, и они опасались возможности организации заговора внутри вооруженных сил.
Практика кадровых назначений по принципу лояльности во многом предопределила то обстоятельство, что в большинстве арабских стран высшие руководители армии и спецслужб могли занимать свои посты в течение нескольких десятилетий. В результате снижались их профессиональные навыки и знания в управлении войсками в боевых условиях. Одним из наиболее ярких примеров такой политики была Сирия при Х. Асаде, который пытался совмещать принцип политического контроля с повышением профессионального уровня. В основе производимых им назначений в подразделениях, отвечающих за безопасность режима, лежал принцип политической лояльности, а в регулярных частях — принцип профессионализма. Подразделения, отвечавшие за охрану лидера, часто объединяли в «командную цепочку» с тем, чтобы облегчить контроль над их деятельностью. В действительности статус командиров этих подразделений носил во многом формальный характер. Реальная власть в чувствительных с точки зрения безопасности режима подразделениях принадлежала, как правило, тем офицерам, которые находились вне рамок «фасадной командной цепочки». Они имели прямые связи с политическим руководством, получали особые полномочия и конкурировали с формальным руководством.
Несмотря на все разнообразие средств управления, императивом кадровой политики в силовых структурах арабских государств являлось прежде всего предотвращение возможности появления устойчивых властных группировок внутри армии и спецслужб, способных выступить против режима. Тот факт, что в ключевых странах Арабского Востока – Египте, Сирии и Ираке – после 1970-х гг. не происходили военные перевороты, может свидетельствовать об эффективности такой кадровой политики и наличии достаточно широкого диапазона техники выстраивания отношений власти с военными. В то же время необходимо отметить, что в арабских армиях и спецслужбах было немалое число весьма способных, образованных, высокопрофессиональных и талантливых офицеров. Некоторым из них удавалось пробиться наверх, но большинство сталкивались с вышеуказанными препятствиями. Для того чтобы удовлетворять личные и корпоративные интересы офицерского корпуса и армии в целом, арабские лидеры должны были обеспечить доступ военных к национальным богатствам и защищать их прерогативы. Часто это шло вразрез с задачами национального развития или отрицательно влияло на политику властей в сфере внутренних преобразований и на внешней арене. Серьезной проблемой для властей Сирии после вывода сирийских войск из Ливана стало решение вопроса о компенсации военным потерь от тех значительных прибылей, которые они извлекали в соседней арабской стране.
Стремление удовлетворить запросы военных часто лежало в основе решения о закупках высокотехнологичных, современных вооружений, на приобретение которых власти тратили огромные средства. Подобная ориентация арабских руководителей сказывалась на приоритетах их внешней политики. Массированные закупки арабскими монархиями Персидского залива дорогостоящего оружия в США и Великобритании во многом определялись стремлением их руководителей заручиться поддержкой Запада в обеспечении безопасности государств ССАГПЗ и защиты правящих там режимов. При этом практически игнорировались вопросы создания собственной эффективной военной инфраструктуры, способной обеспечить рациональное использование военной техники и вооружений. Непомерное расширение силовых структур, в том числе спецслужб, также вело к увеличению военных расходов, которые тяжелым бременем ложились на бюджет государства. Одновременно возможности властей контролировать и координировать деятельность этих ведомств объективно снижались. Данное обстоятельство негативно отражалось на процессе сбора, анализа и подачи информации, в том числе разведывательного характера. Обычно авторитарные режимы вкладывали значительные средства в дело управления и контроля за социальной и политической деятельностью. Одновременно сужались материальные возможности разведки на оперативном, тактическом и стратегическом уровнях. Например, Управление контрразведки ВВС/ПВО — одна из самых влиятельных спецслужб в САР при Х. Асаде, играло главную роль в контроле над гражданским населением, прежде всего исламистами.
Избыточный контроль негативно сказывался на работе стратегической разведки — прежде всего в том, что касалось получения данных о возможностях противника, его планах и намерениях, планировании разведывательных мероприятий. В 1960-х гг. деятельность военной разведки Египта была настолько слабой, что высшее командование испытывало острый недостаток в жизненно важной информации об израильской авиации накануне 1967 года и оказалось не готовым противодействовать авианалетам, что во многом предопределило итоги войны. Механизмы политического контроля часто противоречили принципам эффективного руководства вооруженными силами, повышению профессионализма офицерского корпуса. Избыточная централизация механизма принятия решений, возможно, и гарантировала политическому руководству максимум контроля над деятельностью подчиненных, но с военной точки зрения мешала созданию ответственной системы управления войсками. С учетом того, что в странах Арабского Востока армия выполняла двойную функцию, офицеры обладали ограниченной самостоятельностью в принятии решений и вынуждены были постоянно согласовывать свои действия с вышестоящим начальством, даже в боевых условиях.
В тех арабских государствах, где вооруженные силы носили идеологизированный характер, большую роль в управлении играл теневой аппарат партийного и идеологического контроля. В начале ирано-иракской войны баасистское руководство внимательно следило за ходом военных действий и вмешивалось в процесс управления войсками. В Сирии весь высший командный состав армии и спецслужб был членами правящей ПАСВ. Они подчинялись не только своему военному руководству, но и партийному в лице самостоятельного военного отдела партии. Наряду с этим в воинские части под командованием офицеров-суннитов были прикомандированы в качестве их заместителей представители алавитской общины, которые имели прямой выход на армейское руководство. В Иране высшее духовенство также имело своих людей в армии, что облегчало клерикалам контроль над деятельностью вооруженных сил. В итоге, избыточная централизация управления, теневое командование и система двойного контроля снижали военную эффективность армии в боевых условиях, где особое значение имеет временной фактор. В начале боевых действия в Ливане в 1982 году сирийское руководство не сумело быстро отреагировать на развитие событий. Вместо того чтобы использовать донесения командования сирийского контингента в Ливане, Х. Асад направил туда заместителя начальника Генштаба ВС САР А. Аслана для «изучения обстановки».
Политика контроля властей над вооруженными силами во многом отражает природу правящих арабских режимов и внутреннюю логику их развития. Она также дает представление об основных факторах, которые руководству некоторых ближневосточных государств приходится учитывать в процессе управления государством. Сегодня в подавляющем большинстве арабо-мусульманских стран Ближнего Востока гражданское общество только начинает складываться. Между формирующимся гражданским обществом и военными сохраняется немало противоречий. Первое выступает за глубокое реформирование армии, которая сохраняет все признаки вооруженных сил авторитарной системы, а власти стремятся сохранить статус-кво, опасаясь нарушить сложившийся баланс сил и интересов. Это одна из важных причин появления в последнее время в арабо-мусульманских странах многочисленных светских и религиозных объединений, союзов, движений, которые выступают за реформирование армии, принятие новой военной доктрины, демократизацию воинской жизни, обновление генералитета, отмену законов о военном положении, создание гражданского министерства обороны, введение запрета на применение армии против политической оппозиции. Они добиваются права участвовать в выработке военной политики и военной доктрины государства («Хизбалла», «Хамас», например). Однако правящая элита, особенно ее военное крыло, пока отрицательно реагирует на эти предложения, даже в такой светской и демократической стране, как Турция. Военные стремятся всячески сохранить свое особое положение в обществе, ссылаясь на внешнюю угрозу, опасность радикального исламизма и этнического сепаратизма. Если в конечном итоге арабо-мусульманские страны Ближнего Востока выберут демократический путь развития, то гражданское общество постепенно станет играть решающую роль в формировании власти и политики, осуществлении контроля над основными сферами жизни и деятельности государства, в том числе и над армией.
Однако на этапе их перехода от авторитаризма к демократии сохранение политического контроля над вооруженными силами приобретает особое значение в арабо-мусульманских государствах. В этот период консервативному генералитету нередко удается толкнуть армию или какую-то ее часть на выступления против незрелой демократической власти и попытаться вернуться к прошлому военно-авторитарному правлению. Современная история Аргентины и Филиппин, которые четыре и шесть раз, соответственно, переживали угрозу военных переворотов, служат тому хорошим примером. Предпосылки для неожиданных действий армий, кратно усиливаются в условиях глубокого социального кризиса и слишком поспешного перехода от одной общественно-экономической системы к другой. Подобное развитие ситуации нельзя исключать и в ряде арабо-мусульманских стран Ближнего Востока, где весьма напряженная внутренняя ситуация усугубляется общим негативным фоном региональных процессов и воздействием внешнего фактора.