8 апреля с.г. саудовский министр внутренних дел Наеф бен Абдель Азиз выступил на открытии проводимого в Эр-Рияде форума сотрудников средств массовой информации «Информация и кризисы: основы и стратегия взаимодействия». Его выступление касалось той сферы, которая служит предметом его профессиональной деятельности, – терроризма. В рамках этой сферы представитель высшего эшелона саудовского политического истеблишмента выделил главное – истоки и питательную среду, создающую внутрисаудовское террористическое подполье. Стоило бы сразу заметить, что его точка зрения в связи с темой его выступления вновь продемонстрировала высокую степень откровенности и прозрачности, ставшую в последнее время неотъемлемым качеством едва ли не каждого выступления любого из представителей национального «правящего класса».
Итак, что питает внутрисаудовский терроризм? Не приходится говорить, что принц Наеф назвал в первую очередь соседний Ирак. Именно там, по его мнению, «созданы террористические гнезда», пестующие «преступников», мигрирующих в дальнейшем в соседние страны, одной из которых является, естественно, Саудовская Аравия. Тем не менее, называя «сложную внутрииракскую ситуацию» основной причиной «расползающегося террористического потока», саудовский министр внутренних дел счел необходимым подчеркнуть, что решение внутрииракских проблем, и прежде всего «установление контроля над сферой безопасности», является первостепенной «задачей иракских государственных деятелей». Естественно, подчеркнул он, что Саудовская Аравия активно стремится сегодня к «развитию контактов» с иракской стороной ради «решения проблем региональной антитеррористической безопасности». В недалеком будущем в Эр-Рияд прибудет делегация представителей иракских органов государственной безопасности (стоит полагать, что в ее составе будут высшие чиновники, представляющую эту сферу), что позволит «установить саудовско-иракский канал непосредственной связи и обмена необходимой и касающейся безопасности информацией» между соответствующими службами обеих соседних стран.
Тем не менее иракский источник внутрисаудовского террористического подполья, судя по тексту выступления принца Наефа, не только не рассматривается его ведомством в качестве единственного, но и, более того, в качестве главного.
Саудовский министр говорил в первую очередь о том, что «внутренний терроризм» в королевстве «финансируется», что из «соседних стран» в Саудовскую Аравию поступают «значительные партии оружия». Вопрос, однако, с точки зрения принца Наефа, заключается в том, чтобы выяснить, «кто финансирует переправку этих партий оружия» в пределы его страны. По его словам, в Министерстве внутренних дел выяснению этого вопроса уделяется первостепенное значение». В итоге «уже накоплено немало сведений, и, когда это станет возможно, мы расскажем об этом общественному мнению».
Выступая на форуме, принц Наеф в определенной степени намекал на то, что, несмотря на меры, предпринятые государством в отношении исламских благотворительных фондов (примером стало огосударствление наиболее известного саудовского фонда «Аль-Харамейн»), эти фонды, давно уже превратившиеся в мощные финансовые холдинги, продолжают свою деятельность, принимая, естественно, участие и в финансировании «внутреннего террора». Система государственного контроля над сферой национальной благотворительности все еще не стала «всеобъемлющей». Впрочем, вопрос заключается не столько и не только в этом — сама «исламская благотворительность» вытекает из того, что в Саудовской Аравии рассматривают в качестве «миссии» государства способность быть «центром арабо-мусульманского мира» (понимаемого как чрезвычайно широкое геополитическое пространство, включающее и «мусульманские меньшинства» в «немусульманских странах») и проведение в рамках этого мира курса, направленного за «защиту» исламской религиозной доктрины и «оказание помощи братьям-единоверцам».
Эта «миссия», по сути дела, открывает широкие перспективы для деятельности тех, кого саудовский министр внутренних дел назвал в своем выступлении «невеждами». Это слово он применил по отношению к тем, кто «претендует на то, чтобы быть духовными руководителями и муфтиями нашего общества». Они-то и «подталкивают саудовскую молодежь к участию в военных действиях террористического характера за пределами королевства и к вступлению в террористическое подполье внутри него». Эти люди, по словам принца Наефа, «опаснее тех, кто осуществляет вооруженные операции».
Описывая их, саудовский министр внутренних дел был предельно жесток: «Многие из них совершали ранее аморальные поступки. Они колеблются между крайне левым и крайне правым политическими спектрами. Думая, что своими действиями они искупают свои прошлые грехи, они вновь ошибаются – их новые грехи накладываются на старые». Стоит признать, что слова принца Наефа имеют прямое отношение к широкому кругу саудовских богословов, включая и тех, кто официально включен в религиозный истеблишмент страны. Критика в их адрес (в столь резкой форме) — во многом беспрецедентное явление для Саудовской Аравии.
Но можно ли ограничиваться констатацией того, что всегда было частью саудовской общественно-политической жизни? Принц Наеф идет значительно дальше, он открыто признает то, что уже давно известно (но как же долго к этому признанию шел саудовский политический истеблишмент): «террор в масштабе мира, к глубокому сожалению, творится арабами и мусульманами». Но за этим признанием следует принципиально важный вывод: «разве не должны национальные интересы превалировать над логикой исламского джихада»? Неслыханное заявление! Его беспрецедентность лишь подчеркивается тем, что с ним публично выступил человек, занимающий один из важнейших постов на вершине саудовской правящей пирамиды.
То, что принц Наеф называл «национальными интересами», должно созидаться «идеями, превосходящими заблудшую мысль». При этом он нисколько не сомневается, что та идея, которая должна превзойти «заблудшую мысль», не может не быть «действительно исламской», «подлинно исламской, а не наносящей ущерб исламу». Он потребовал, чтобы «настоящие улемы, стоящие на кафедрах мечетей», «журналисты, работающие в газета и на спутниковых телевизионных станциях», «действовали, пусть понемногу, в силу своих скромных сил, но ведь малое, соединяясь с другим же малым, дает великое». Процесс созидания «национальных интересов» расширяется — в нем должны, по его мнению, участвовать «подлинные граждане страны». Возникала абсолютно новая ситуация: эти «интересы» могли бы быть итогом совместной деятельности представителей всех страт саудовского общества. Эта совместная деятельность, конечно же, должна развиваться под руководством политического «правящего класса». Но, быть может, в контексте этого процесса созидания можно (хотя бы в некоторой степени) сократить роль контролирующих все стороны саудовской общественно-политической жизни богословов?
По крайней мере, отвечая на вопрос журналистки — участницы форума о том, не стоит ли женщинам-журналисткам провести собственную, отдельную от журналистов-мужчин конференцию, связанную с их участием в развитии национальной журналистики, саудовский министр внутренних дел заметил: «Было бы крайне ошибочно и далее претворять в жизнь принцип разделения полов в жизни общества, состоящего из мужчин и женщин… Женщина терпеливее, чем мужчина, она может вынести больше, чем мужчина». Завершая свой ответ на вопрос журналистки, принц Наеф добавил: «Я не могу объяснить, почему женщине отказывают в возможности выполнения ею тех же задач и обязанностей, которые общество обычно возлагает на мужчину».
Критика позиции религиозного истеблишмента выглядела на этот раз как очевидная и недвусмысленная реальность.
Однако же было бы опрометчиво и абсолютно ошибочно утверждать, что позиция принца Наефа отражает точку зрения, уже господствующую в саудовском политическом истеблишменте. Это всего лишь некая, едва намечающаяся тенденция. Вместе с тем точка зрения человека, место и роль которого в рядах национального «политического класса» (тем более в контексте происходящих в стране реформ) принципиально важны и значительны, не может быть проигнорирована.