В высказываниях индонезийских политических деятелей и в индонезийской прессе все чаще появляются утверждения о правомерности претензий этой страны на более активную роль в решении ближневосточных проблем. Министр иностранных дел Индонезии заявил в 2007 г.: “Страны Ближнего Востока слишком глубоко и долго погружены в свои проблемы и порой слишком фокусируют свое внимание на некоторых субъективных аспектах. Мы, кто сопереживает трагедии этого региона со стороны, можем видеть картину яснее и лучше. Таким образом, мы в состоянии выдвигать свежие идеи, которые могут быть очень полезны в решении проблем” [1].
После Анаполиса ведущая индонезийская газета “Jakarta Post” с упоением и восторгом писала: “В Анаполисе Индонезия окончательно получила шанс вскочить в вагон с участниками переговорного процесса между Израилем и Палестиной. Участие министра иностранных дел Хасана Вираюды существенно повысило роль Индонезии и превратило ее из пассивного наблюдателя в активного участника, и перед ней стоит задача закрепить этот прогресс. Анаполис существенно повысил роль Индонезии в вопросах ближневосточного урегулирования. Второстепенная роль индонезийской внешней политики на Ближнем Востоке перерождается в существенный фактор продвижения глобальной безопасности” [2].
Индонезия, являющаяся крупнейшей страной исламского мира и занимающая весомую роль в авторитетнейшей международной организации «Исламская конференция» (ОИК) и ООН, где она периодически председательствует в Совете Безопасности (СБ), считает себя вправе играть более соответствующую ее статусу роль в решении глобальных проблем мирового сообщества. Как утверждает известный политический обозреватель Деви Анвар Фортуна, одна из директоров исследовательского Центра Хабиби, а также участница других полуправительственных организаций, нередко озвучивающая правительственные взгляды и настроения, это дает Индонезии внутри страны и за ее пределами право располагать полномочиями, значительно превышающими ее традиционно сложившийся и уже не соответствующий реалиям статус периферийного государства. Подводя столь внушительную базу под повышение роли Индонезии в международных проблемах, она в первую очередь подразумевает не разрешенный на протяжении 60 лет конфликт между Израилем и Палестиной. При этом она подчеркивает, что проблема палестинского народа была в центре внимания индонезийского общества с момента ее возникновения, когда Индонезия еще не достигла полного суверенитета. Деви Анвар Фортуна отмечает, что, впервые подняв проблемы палестинского народа до уровня международной значимости на конференции стран Азии и Африки в Бандунге в 1955 г., Индонезия 19 октября 1989 г. установила дипломатические отношения с Палестинской национальной администрацией и оказывает ей регулярную финансовую и гуманитарную помощь. Это, по мнению индонезийского аналитика, является еще одним основанием для продолжения настойчивого и последовательного курса Индонезии на всемерную поддержку борьбы палестинского народа за создание независимого суверенного государства [3]. Даже Израиль устами своего президента Шимона Переса признал важную роль Индонезии в установлении мира между Израилем и Палестиной. В той политической ситуации, в которой это высказывание прозвучало, оно явно и первоочередно отражало интересы Израиля, в чем его вряд ли можно упрекнуть [4].
Последовательный курс Индонезии на поддержание справедливой борьбы палестинского народа за самоопределение не вызывает сомнения. Вместе с тем возникают некоторые опасения, что в новых условиях усиления исламского фактора в мировой политике активизация Индонезии на всем ближневосточном направлении может в определенной степени превратиться в самоцель, направленную в конечном счете на использование сложной внутриполитической ситуации в этом регионе в целях упрочения своего положения в исламском мире. Не исключено, что при таком варианте развития событий очередной виток внешней поддержки борьбы палестинского народа может привести лишь к дальнейшему осложнению ситуации и нарастанию стажа проблемы еще на десятилетия.
Безусловно, трудно очертить грань между искренностью намерений индонезийского руководства по созданию независимого Палестинского государства и следованием им курсом реализации собственных прагматических интересов. К тому же история свидетельствует о том, что благородные политические цели осуществляются в тех случаях, когда они идут в одном русле с целями прагматическими, и вряд ли от Индонезии следует ждать чего-то большего и упрекать в таком варианте развития событий. Можно лишь констатировать, что пока при активизации Индонезии на палестинском направлении противоречий интересов Индонезии и ПНА не наблюдается. Их не наблюдалось и в прежние годы, но тогда мир был совсем другим и индонезийское руководство не находилось под прессом проблем, исходящих из резкого возрастания исламского фактора как во внутренней, так и во внешней политике.
В такой постановке вопроса нет кажущегося противоречия. Исламский фактор, используемый одной из сторон или оказывающий давление на одну из них, может оказаться пагубным для другой. И здесь, судя по всему, в больше уязвима ПНА. Серьезный и возрастающий потенциал Индонезии на международной арене, подогреваемая элитой амбициозность устремлений ее общества, направленная на повышение роли Индонезии во всемирной умме, честолюбивые надежды ее руководства могут привести к тому, что постепенно поддержка борьбы палестинского народа из цели, направленной на создание независимого государства, может превратиться в средство борьбы за реализацию собственных интересов, в данном конкретном случае — за перераспределение сфер влияния в исламском мире. Подобных примеров использования палестинского движения внешними силами в их интересах было немало.
Возобладают ли в такой непростой политической ситуации подлинные интересы исламской солидарности над своекорыстными побуждениями и требованиями политической борьбы за власть очередного поборника справедливости на Ближнем Востоке, на роль которого активно претендует Индонезия? Тем более есть основания полагать, что стремление к лидерству в исламском мире постепенно под влиянием элит формируется в общенациональную идею. И это также вносит свои коррективы в линию поведения индонезийского руководства. Пока президента Индонезии Юдхойоно и его команду трудно упрекнуть в нарушении равновесия между соблюдением подлинных интересов ислама и прагматическими устремлениями.
Но после трагических событий сентября 2001 г. мир резко изменился. В острейшей политической борьбе за власть в стране, да и во всем исламском мире правила нередко диктует политический ислам, интересы которого зачастую определяются далеко не интересами религии, а требованиями этой борьбы. Достаточно вспомнить последние парламентские и президентские выборы в Индонезии, когда власти, опасаясь нежелательной реакции со стороны избирателей, очень осторожно подходили к вопросу отношений с исламскими радикалами. Тем более что очередные президентские выборы 2009 г. все более приближаются, и, судя по всему, борьба может оказаться исключительно острой. Хотя, безусловно, надо признать, что такой незначительный отрезок времени до очередных выборов не столь существенен на фоне более чем полувекового палестино-израильского конфликта.
Смогут ли два извечно соперничающих крупнейших объединения мусульман Индонезии “Нахдатул Улама” и “Мухаммадия”, насчитывающих многие десятки миллионов сторонников, примирить ФАТХ и ХАМАС, о чем они громогласно заявили? Или же раскол в рядах миротворцев приведет к усилению напряженности враждующих сторон? Без достижения договоренности между ФАТХом и ХАМАСом мир на Ближнем Востоке не представляется возможным.
Это лишь дополнительно подтверждает то, что линия поведения руководства Индонезии при его подходах к ближневосточной ситуации, его претензии на объективность и беспристрастность не могут в значительной степени не определяться непосредственно в самой стране.
1. International Herald Tribune Asia-Pacific, 21.05.2007.
2. Jakarta Post, 30.11.2007.
3. Jakarta Post, 05.12.2007.
4. Tempo Interactive, 24.10.2007.