Мир в Афганистане напрямую затрагивают долгосрочные интересы Китая в области экономики и безопасности. В частности, речь идет об обеспечении стабильности в Синьцзян-Уйгурском автономном районе (СУАР) и продвижении китайского Экономического пояса Шелкового пути (ЭПШП). Именно поэтому взаимодействие с центральноазиатскими государствами в данной области сохраняет особую актуальность для официального Пекина[i]. С 2014 г. происходит определенная милитаризация китайского подхода к обеспечению безопасности собственных интересов за рубежом, что особенно заметно на примере Афганистана. Однако и здесь политика Китая носит скорее защитный характер и зачастую находится в «серой зоне», так как заявления официальных властей и сообщения СМИ создают двойственное впечатление о наличии китайского военного присутствия в афганском приграничье. Несмотря на наращивание дипломатических усилий и расширение военного компонента своей политики, влияние КНР на афганский мирный процесс остается ограниченным и направлено, в первую очередь, на сдерживание угроз для своих интересов в СУАР.

Проект ЭПШП, предложенный председателем КНР Си Цзиньпином в 2013 г., является своего рода зонтичной инициативой для всех китайских инвестиций в регионе и нацелен на то, чтобы более тесно связать Цен- тральную и Южную Азию между собой и с Китаем для создания стратегически важного сухопутного транспортного коридора между КНР и Европой^[ii]. На данным момент ключевыми проектами, соединяющими Синьцзян с Центральной и Южной Азией, являются свободная экономическая зона Хоргос на китайско-казахстанской границе, где будет расположен крупнейший транспортный хаб для организации доставки китайских товаров на рынки Ближнего Востока, Европы и Африки; а также Китайско-Пакистанский экономический коридор (КПЭК), который начинается в г. Кашгар в Синьцзяне и идет дальше на юг через Пакистан вдоль границы с Индией к порту в г. Гвадар, где Китай строит торговый порт и соответствующую инфраструктуру для получения доступа к Аравийскому морю и Индийскому океану.

Хотя в официальном представлении ЭПШП, равно как и Морской Шелковый путь, является сугубо экономико-инфраструктурным проектом, его реализация так или иначе зависит от решения целого комплекса проблем в области обеспечения безопасности, которые сосредоточены пре- имущественно вокруг Афганистана и Пакистана.

Дальнейшая траектория развития террористических угроз в регионе будет определяться двумя основными факторами: во-первых, исходом продолжающихся вооруженных конфликтов на Ближнем Востоке и в Афганистане и, во-вторых, будущим «Исламского государства» и «Аль-Каиды» (обе организации запрещены в России) в регионе. Действительно, учитывая повышенные меры безопасности в центральноазиатских государства и решимость многих боевиков из стран региона продолжать воевать в горячих точках на Ближнем Востоке и в Афганистане, большая часть этих иностранных террористов-боевиков не сможет вернуться к себе на родину.

В то же время недавние нападения в Таджикистане свидетельствуют о росте влияния ИГ в регионе, особенно в виртуальном пространстве, несмотря на поражение в Сирии и Ираке. Судя по всему, ИГ и дальше будет пытаться вдохновлять и поддерживать проведение низкотехнологичных терактов путем распространения пропаганды через свои децентрализованные локальные ячейки или отдельных сторонников. В дополнение ко всему вышесказанному, новым фактором радикализации местного населения центральноазиатских стран и проживающих в них этнических уйгуров может стать политика Китая в Синьцзян-Уйгурском автономном районе, а также рост экономического присутствия в странах ЦА, что также будет оказывать негативное влияние на безопасность в регионе^[iii].

Ситуация в сфере безопасности в Афганистане в последние два года продолжает оставаться крайне тяжелой: с каждым разом наступательные операции и масштабные теракты со стороны «Талибана»  продолжают подрывать положение официального правительства в Кабуле. Хотя ни одна из воющих сторон до сих пор не может переломить ход конфликта силовым путем, общая стратегическая ситуация складывается скорее в пользу «Талибана», о чем свидетельствует его жесткая позиция на мирных переговорах и установка на продолжение военных действий. В 2020 г. и далее всё будет зависеть от динамики американо-талибских переговоров и устойчивости официального правительства в Кабуле. Ситуация в афганском руководстве также окажет непосредственное влияние на будущее направление мирного процесса и политическую стабильность в Афганистане.

В то же время решение США о выводе или сохранении своих войск в Афганистане будет иметь решающий характер. Если США решат уйти из Афганистана поэтапно, обеспечивая политическое решение конфликта и стабилизацию военно-политической ситуации, то уровень насилия в стране может пойти на спад, но такой вариант развития событий представляется крайне маловероятным с учетом всех вышеупомянутых факторов. Вопрос афганского урегулирования и обеспечения безопасности в регионе напрямую затрагивает интересы Китая. Хотя Пекин не является движущей силой мирного процесса в Афганистане, его военно-политические шаги в приграничных районах оказывают влияние на стабильность региона и являются фактором, который также необходимо учитывать при анализе афганской проблемы.

На данном этапе главный интерес Китая в Афганистане – это обеспечение безопасности своих западных рубежей, инфраструктурных проектов и новых торговых маршрутов в рамках проекта «Один пояс, один пут» в Центральной и Южной Азии. Помимо базирующихся в Афганистане уйгурских боевиков, особую озабоченность Пекина вызывает подъем ИГ, которое открыто угрожает безопасности региона. КНР опасается неконтролируемой дестабилизации Афганистана, которая может затронуть центральноазиатские государства и, в конечном счете, Синьцзян, где Пекином в последние несколько лет были предприняты беспрецедентные меры по обеспечению безопасности.

Сейчас Китай остается заинтересованным в ограниченном военном контингенте США, так как сам не готов взять на себя роль гаранта безопасности. Резкий выход США из Афганистана, по мнению китайского руководства, серьезным образом подорвет стабильность в стране и регионе^[iv]. Вместе с тем в долгосрочной перспективе присутствие США нежелательно, так как оно рассматривается Китаем как часть американской политики сдерживания.

В настоящее время военно-политическая стратегия Китая в Афганистане в большей степени характеризуется стремлением «хеджировать» риски безопасности, исходящие с афганской территории. Данный подход, как представляется, находит свое отражение в трех основных компонентах, каждый из которых получал приоритетное развитие в разные периоды времени.

Во-первых, Китай оказывает поддержку официальному правительству в Кабуле с целью увеличения его устойчивости и способности противодействовать антиправительственным группировкам. Предложенная в 2011 г. «новая афганская политика» КНР заключается в оказании экономической (гуманитарной) и невоенной помощи в сфере безопасности (поставка небоевого снаряжения и оборудования для афганской полиции, обучение китайскими специалистами и т.д.). В 2016 г. Китай заявил о том, что рассматривает возможность перехода к новой модели военного сотрудничества с Афганистаном, которая подразумевала бы углубление обменов разведывательной информацией для противодействия терроризму, совместные учения и операции, а также тренировку афганских сил безопасности^[v]. Кроме этого, в 2018 г. наметилось изменение подхода Пекина к поставкам военной техники правительству Афганистана: Китай пообещал афганскому правительству поставить боевые вертолеты и другие вооружения.

Во-вторых, Китай стремится продвигать собственные посреднические услуги между всеми сторонами афганского конфликта и сохранять с ними всеми хорошие отношения. С 2014 г. в китайской дипломатии можно выделить два направления: с одной стороны, посредничество в прямых контактах между официальным Кабулом и талибами и, с другой стороны, осуществление челночной дипломатии и посредничества между Афганистаном и Пакистаном посредством трехсторонних консультационных механизмов^[vi]. В качестве главных условий стабилизации Афганистана Пекин видит примирение официального Кабула и «Талибана» и налаживание конструктивных отношений между Афганистаном и Пакистаном^[vii].

В глазах талибов Пекин обладает положительным имиджем, а его позиция «нейтральной стороны» воспринимается достаточно благожелательно. Известно, что в китайском посредничестве между Кабулом и «Талибаном» также принимала участие пакистанская разведка, как это было, к примеру, в ходе тайных переговоров в конце мая 2015 г. в китайском городе Урумчи. С 2017 г. Пекин начал на регулярной основе практически открыто принимать на своей территории делегации талибов. Последний по времени  визит представителей «Талибана» во главе с Абдулом Гани Барадаром состоялся в июне 2019 г. Похоже, что китайцы всерьез рассматривают возможность вхождения «Талибана» в будущее афганское правительство и стремятся сохранить рабочие отношения с дан- ным движением.

С 2015 г. Китай пытается наладить диалог между Афганистаном и Пакистаном путем проведения челночной дипломатии и создания трехсторонних механизмов сотрудничества, включая консультации на уровне министров и замминистров иностранных дел. В ходе трехсторонней встречи в мае 2018 г. наметился прогресс в выработке соглашений о сотрудничестве между Афганистаном и Пакистаном в области безопасности и торгово-экономического взаимодействия. В частности, был подписан «План совместных действий для мира и единства между Афганистаном и Пакистаном», подразумевающий создание двухсторонних механизмов сотрудничества и управления кризисами. На третьем совещании министров иностранных дел 7 сентября 2019 г. страны вновь подтвердили намерение развивать трехсторонние контакты по вопросам мирного процесса в Афганистане, стабилизации региона, совместной реализации проекта «Один пояс, один путь» и контртеррористического сотрудничества.

По сути, подобная политика Китая дублирует попытки США примирить враждующие стороны, однако Китай не оказывает жесткого давления на Исламабад и пытается убедить его подтолкнуть «Талибан» к мирным переговорам с правительством в Кабуле. Хотя на данном направлении Китаю пока что не удалось достичь существенного прогресса, совместные усилия Пекина и Исламабада, судя по всему, оказали позитивное влияние на решение Талибана объявить перемирие в июне 2018 г.

Третьим компонентом стратегии Китая в отношении Афганистана является военное сдерживание угроз, связанных с терроризмом и экстремизмом. С ноября 2016 г. в СМИ все чаще стала появляться информация о совместном патрулировании китайскими и афганскими подразделениями приграничного района Базайи-Гумбад в уезде Вахан афганской провинции Бадахшан (Ваханский коридор). Примечательно, что китайские патрульные подразделения Народной вооруженной полиции координируют свои действия с таджикскими пограничниками и попадают на территорию Афганистана через Таджикистан. По некоторым данным, в Бадахшане до 2018 г. отмечалось присутствие от нескольких сотен до двух тысяч иностранных боевиков, преимущественно этнических уйгуров, прибывших из центральноазиатских государств в 2017 г. Согласно китайским оценкам, в последнее время наблюдается отток уйгурских боевиков из Афганистана в Сирию и их число могло снизиться до 100 человек[viii].

Особое внимание многих экспертов привлекает расширение военного присутствия КНР в Афганистане и Таджикистане. В начале 2018 г. начали поступать сообщения о том, что Китай предложил свою финансовую и материальную помощь Афганистану в строительстве тренировочной базы для афганской горнострелковой бригады в Ваханском коридоре. В 2016 г. Китай согласился профинансировать строительство 11 пограничных контрольно-пропускных пунктов и военных тренировочных баз для таджикских пограничников (по некоторым данным, это число может быть больше официально заявленного). По сообщениям западных СМИ, Пекин имеет собственный военный объект в Мургабском районе Горно-Бадахшанской автономной области на границе с Афганистаном, который предназначен для наблюдения за возможными перемещениями боевиков из Ваханского коридора в Афганистане. Военные учения Китая и Таджикистана в 2016 г. и в начале августа 2019 г. также свидетельствуют о желании Китая на дальних подступах обезопасить себя от угроз с территории Афганистана[ix].

Схожую цель преследуют инициируемые Китаем (по большей части, НОАК) многосторонние механизмы в регионе. Так, в августе 2016 г. КНР, Афганистан, Пакистан и Таджикистан запустили новый формат контртеррористического сотрудничества, который изначально был нацелен на совершенствование пограничного контроля. В 2017 г. между вооруженными силами четырех стран были подписаны «Соглашение о координационном механизме по противодействию терроризму» и «Протокол о координационном центре по обмену информацией для противодействия терроризму». В апреле 2018 г. страны заявили о готовности проводить совместные контртеррористические учения. Существование данного четырехстороннего механизма свидетельствует о том, что Пекин считает недостаточным для защиты собственных интересов имеющееся взаимодействие по контртеррористической проблематике в рамках ШОС и на двухстороннем уровне в регионе.

Подход КНР к обеспечению безопасности вокруг границ Афганистана является прямым продолжением его политики в Синьцзяне. Судя по всему, Пекин действительно опасается проникновения антикитайских боевиков в Таджикистан и СУАР, хотя вероятность этого невысока, учитывая сложность природно-географических условий в афганском Ваханском коридоре и таджикском Горно-Бадахшанском автономном районе. В 2008-2009 гг, когда президент США Барак Обама пытался вовлечь Китай в обеспечение безопасности в Афганистане, китайское руководство не рассматривало Ваханский коридор в качестве потенциальной угрозы для Синьцзяна. Однако после ужесточения режима безопасности в 2015- 2016 гг. в СУАР, Пекин, судя по всему, поставил цель добиться полного контроля над международными границами Синьцзяна для его изоляции от любого внешнего влияния. Создание в Синьцзяне нового контртеррористического подразделения Народной вооруженной полиции «Горный орел» свидетельствует о том, что Китай подготавливает почву для возможных операций в природно- географических условиях, близким к Центральной Азии и Афганистану[x].

Таким образом, несмотря на наращивание дипломатических усилий и усиление военного компонента своей политики, влияние КНР на афганский мирный процесс остается ограниченным и направлено, в первую очередь, на сдерживание угроз для китайских интересов в СУАР. Стратегическая цель Китая ‒ усилить безопасность вокруг Ваханского коридора и на таджикско- афганской границе. Опасения китайских аналитиков все больше вызывает влияние ситуации в Афганистане на стабильность в центральноазиатских странах и Пакистане. Именно поэтому, как полагают западные эксперты, Китай будет продолжать оставаться в стороне от активной роли в афганском урегулировании, сосредоточившись исключительно на «хеджировании» рисков для своих интересов.

[i] Сизов Г.А. Трансформация роли Китая в афганском вопросе и обеспечении безопасности в Центральной Азии // Сравнительная политика. – 2020. – No 2. – С. 89-96.

[ii] Видение и действия по совместному строительству экономического пояса Шелкового пути и Шелкового пути 21-го века / Государственный комитет по развитию и реформам, 2015, март. Режим доступа: http://www.ndrc.gov.cn/ gzdt/201503/t20150328_669091.html

[iii] Bhavna, Dave; Yuka, Kobayashi. China’s Silk Road Economic Belt Initiative in Central Asia: Economic and Security Implications // Asia Europe Journal, September 2018, Vol. 16(3), pp. 2-3.

[iv] Чжао Хуашен. Новая стратегия администрации Трампа в отношении Афгани- стана и политические опции для Китая] // 28.10.2017. Mode of access: https:// pit.ifeng.com/a/20171028/52830533_0.shtm

[v] Строительство китайской военной базы в Ваханском коридоре Афганистана: догадки и реальность // BBC News 4.09.2018. Mode of access: https://www.bbc.com/zhongwen/ simp/world-45400524

[vi] 
Ян Си, Ли Вэй. Роль Китая в мирном урегу- лировании конфликта в Афганистане // 19.07.2018. Mode of access: http://www. xinhuanet.com//globe/2018-07/19/c_137314574. htm

[vii] Сяо Хэ. Новая политика КНР в Афганистане: ограничение экономических потерь и усиление вовлеченности // 13.01.2016. Mode of access: http://opinion. china.com.cn/opinion_87_143187.html

[viii] New Counter-Terror Force in Xinjiang / China Military Online, 21.08.2019. Mode of access: http://eng.chinamil.com.cn/view/2019-08/21/ content_9596242.htm

[ix] Chan, M. China Is Helping Afghanistan Set up Mountain Brigade to Fight Terrorism // South China Morning Post. August 28, 2018. Mode of access: https://www.scmp.com/news/china/ diplomacy-defence/article/2161745/china- building-training-camp-afghanistan-fight

[x] Shih, G. In Central Asia’s Forbidding Highlands, a Quiet Newcomer: Chinese Troops // The Washington Post. February 18, 2019. Mode of access: https://www.washingtonpost.com/ world/asia_pacific/in-central-asias-forbidding- highlands-a-quiet-newcomer-chinese- troops/2019/02/18/78d4a8d0-1e62-11e9- a759-2b8541bbbe20_story.html?utm_term=. ed4098886b98