Иранский национализм носил «охранительный» характер перед угрозой растущего арабского и турецкого экспансионизма, претендующего на часть территории Ирана под предлогом объединения арабских или турецких земель. В практическом плане иранский национализм в приоритетном порядке использовался как основа для развития  политических, экономических и культурных реформ.

В 1920-1950 гг. ряд иранских мыслителей  ставили вопрос о паниранизме. Некоторые из них призывали сделать упор на просветительской работе среди персоговорящего населения за пределами Ирана, что в конечном итоге могло привести к осознанному объединению всей иранской нации. Паниранизм стал ответом на рост панарабских и пантюркистских настроений в регионе как оборонительная реакция  и стремление сохранить свою территориальную целостность, которая постоянно находилась под угрозой в первой половине XX в. Паниранизм не получил развития. Хотя после вторжения союзнических войск на территорию Ирана в 1941 г.  в Иране была создана паниранская партия, которая просуществовала до 1960 г. В отличие от арабских стран, где панарабизм в форме баасизма или насеризма стал государственной идеологией, в Иране подобного не произошло. Демарши паниранской партии в парламенте по вопросу о Бахрейне не имели успеха. С другой стороны ее инициативы по сохранению иранских позиций в Заливе были поддержаны властью и обществом.

Различия в иранском и арабском национальных движениях отчасти связаны с исламом.    Для верующих иранских мусульман достаточно сложно высказывать оскорбления религиозного характера в адрес арабов. Все шиитские имамы были этническим арабами. Более того, многие иранцы мыслят себя как последователей Пророка Мухаммеда, что делает их отчасти арабами. В тоже время, арабы не  озабочены подобными мыслями. Многие  вообще не считают иранцев истинными мусульманами.

Наряду с этим ислам часто шел вразрез с иранским национализмом. Эта дихотомия усилилась в 1960 гг. совпав с процессами реформ и модернизации, и достигла своего пика после Исламской революции 1979 г. В первые годы после Исламской революции вообще встал вопрос о смысле существовании иранской нации, ее принадлежности к индо-европейской цивилизации.

Национальному движению в Иране противостояло иранское духовенство. Одной из причин атак духовенства стало то, что они считали, что националисты поставили в центр иранской нации ее идентичность, культуру и лояльность, вместо шиитского толка ислама, который со времен Сефевидской династии служил основой формирования идентичности и культуры иранской нации. Они были не согласны с точкой зрения националистов о том, что арабские завоевания  и исламизация Ирана пошли во вред стране. Они утверждали, что арабские завоевания освободили иранцев от гнета Сасанидской иерархической структуры управления.  С их точки зрения, до арабских завоеваний Иран пребывал в состоянии джахилии (невежества). Они также утверждали, что сохранение и возрождение иранского языка не принесло ничего хорошего Ирану^*.  Духовенство обвиняло националистов в увлечении европейскими идеями модернизации и опасалось, что националисты хотят изменить иранское общество и государство по европейским образцам. Они были против даже частичной секуляризации общества, культуры и политики. В противном случае это могло подорвать власть духовенства и его позиции. Политика модернизации, которую проводили шахи из династии Пехлеви (1925-1979) ограничила влияние духовенства в образовательной и юридической системе государства. По мере того как процесс модернизации набирал темп в 1960 гг. и затронул вопрос о положении женщин и их избирательных правах, клерикалы усилили атаку на националистов. Фактически анти националистические идеи легли в основу идеологии Исламской революции в Иране 1979 г. И даже после Исламской революции клерикалы систематически атаковали националистов и доисламские традиции. Любопытно, что левые силы в Иране также выступили против националистов. Они способствовали развитию субнациональных традиций и пропагандировали этнический и лингвистический партикуляризм, порицая имперские  традиции персов. Это в корне отличалось от арабского национального движения, в котором левые и социалисты стали ярыми сторонниками панарабизма. В Иране правящий режим и духовенство рассматривали Иран как культурный и исторический конструкт шиитского толка ислама, соперничавшего с ортодоксальным исламом. В арабских странах и Турции ислам и этнический национализм усиливали друг друга.  Иными словами в Турции после Кемаля Ататюрка и арабских странах ислам служил объединительным целям национализма, а национализм помогал решать задачи панисламизма*^*. В Иране же существовала дихотомия между национализмом и исламом. Эта дихотомия придавала иранской внешней политике двойственный и противоречивый характер. Это стало  бросаться в глаза после Исламской революции в Иране и попыток практически реализовать тезис об экспорте Исламской революции в рамках активизации иранской политики в арабских странах Ближнего Востока. Это вызвало противодействие арабов и привело к ухудшению арабо-иранских отношений.

Несмотря на атаки духовенства на Иран как национальный, культурный, исторический конструкт, иранский национализм сохранял прочные позиции. Иранская национальная символика выжила и сохраняется до сих пор. В последние три десятилетия особенно после ирано-иракской войны даже клерикалы были вынуждены признать национализм как полезный инструмент в борьбе с противниками Ирана. В тоже время, большинство арабских стран с недоверием относились к Ирану с точки зрения его претензий на «исламскую миссию», испытывали подозрения в отношении иранского национализма, и опасались его политических амбиций. Шиитский партикуляризм Ирана также усиливал подозрения арабов в отношении ИРИ, несмотря на то, что иранский режим пытался придать революции обще исламский характер, чтобы не дать представить ее как шиитский феномен. В этой связи, некоторые арабские клерикалы нередко именовали иранцев «рафидун» (отрицание первых трех праведных халифов — А.В.) и считали, что Иран проводит националистическую и экспансионистскую политику под знаменем ислама.

Ирано-иракская война и арабские нападки на Иран усиливали позиции иранских националистов. Некоторая «ограниченность»^*** исламской идеологии в плане развития новых институтов государства и реформирования старых вынуждала иранские власти более терпимо относиться к национализму как более гибкому инструменту реформ. С приходом к власти президента М.Ахмединежада (2005-2013) возобновилось развитие иранского национализма.  М.Ахмединеджад и его сторонники придерживались точки зрения, что Иран не только территориальный и этнический конструкт, но и является культурным и духовным феноменом и продуктом древней цивилизации. То есть Иран задолго до ислама представлял свою цивилизацию. Эти взгляды М.Ахмединежда отчасти способствовали окончанию его карьеры как президента. Однако это оставило отпечаток в иранском социуме  необходимости развития иранизма, национализма как основы иранской идентичности и альтернативы исламизму^****. Таким образом, сохранялась возможность возрождения национализма как основы новой политической идеологии.

Развитие арабских независимых государств, теорий панарабизма и арабского национального движения наряду с иранским национализмом осложнили арабо-иранские отношения. В процессе строительства новых национальных государств ряд арабских стран, прежде всего Ирак и монархии Персидского залива использовали образ  Ирана в качестве чуждого им объекта, от экспансии которого необходимо защищаться. Присутствие на территории этих стран анклавов с иранским населением и культурное влияние Ирана на них усиливало враждебное отношение этих государств к Ирану.

Указанные выше процессы достаточно явно проявились также и в Ираке, который, хотя и носил черты древних цивилизаций, но представлял собой молодое национальное государство с полиэтническим и многоконфессиональным населением. Иран в силу своих длительных исторических связей с Ираком играл заметную роль в процессе его национального становления и самоопределения на общеарабской национальной основе.          Попытки Ирана сохранить свои позиции в регионе и в Персидском заливе в частности были восприняты арабскими странами как дополнительное доказательство враждебности и экспансионистского характера иранской внешней политики. В условиях монархического правления в Иране укрепление национализма совпадало с возрождением чувств исторического соперничества с арабами. Однако как показал опыт ИРИ, ограничение национализма исламом не способствовало развитию дружеских связей между арабами и иранцами. После Исламской революции многие арабские страны обвинили Иран в экспансионизме шиизма.

Таким образом, традиционные различия в этническом и религиозном отношениях в условиях модернизации превратились в вопросы национальной безопасности и  выживания государств.

^* Духовному лидеру иранской революции аятолле Хомейни иногда приписывают слова о том, что через полгода весь Иран будет говорить по-арабски. На деле, как мог убедиться автор, практически все представители иранского дипкорпуса, парламента, СНБ, КСИР, других госструктур, действующих на Ближневосточном направлении прекрасно владеют арабским языком, преимущественно иракским или сиро-ливанским диалектами.

^** В действительности речь идет об особом понятии «аль-уруба», которое иногда  для удобства переводится как «арабизм». На деле «уруба» — это больше философское понятие. чем лингвистический термин. Чтобы упрощено приблизиться к пониманию его сути, можно задать риторический вопрос: «арабские завоевания охватили практически полмира потому что завоеватели были арабами или мусульманами?».

***Термин «ограниченность» носит в статье инструментальный характер. На деле ислам достаточно гибок и приспособляем к любым системам.  Достаточно сказать об исламском банкинге и исламских банках, которые пытаются запретить в некоторых странах из-за опасений в поддержке экстремизма, а на деле из-за опасений сильного конкурента.

**** Недаром в канун недавних президентских выборов в ИРИ вновь всплыло имя М.Ахмединежада. Сегодняшний Иран остро нуждается в подобных идеях, чтобы обрести мудрость силы и уверенность спокойствия, которые позволят ему достойно договориться с Западом по ядерной проблеме и пересмотреть свою политику в ряде арабских стран Ближнего Востока.