Оказавшись в фокусе мирового внимания в результате «арабской весны» и последующего развития событий, Ближний Восток борется за выживаемость, сохранение собственной государственности и национального суверенитета. Одновременно разновекторные силы, действующие в регионе, пытаются осуществить политический транзит Ближнего Востока в направление к новому миропорядку.
Действительно, ближневосточный регион серьезно изменился, и процессы трансформации в нем только набирают силу. Прежние системы сдержек и противовесов, контролируемый сверху градус конфессиональных и этнических разногласий, привычные инструменты и методы работы, ранее созданные альянсы и союзы, дружба против «других» подверглись критической ревизии. Они больше не работают в плане достижения ожидаемого результата.
Процессы глобализации, которые прежде наталкивались на барьеры выстроенные арабскими правителями-ветеранами (типа, Х.Мубарака, Х.Асада и др.) сегодня беспрепятственно вгрызаются в арабскую плоть Ближнего Востока. Таким образом, в перспективе создаются идеальные условия для «строителей» Халифата, размываются национальные границы, рушатся суверенитеты, видоизменяется парадигма выстраивания новой государственности, общество обрекается на поиск новой самоидентификации. Продолжающиеся в ряде стран военные действия, возникновение новых конфликтов замешанных на старых политических дрожжах, разрушение прежних политических систем и институтов государства, попытки заполнения политического и идеологического вакуума бесчеловечными идеями воинствующих исламистов и такфиристов, формируют общественный запрос на стабильность и умеренность вне зависимости от характера власти готовой оправдать эти ожидания. Раздающиеся кругом голоса в поддержку справедливости, равенства, свободы, плюрализма, демократических выборов, парламентаризма и т.п. — звучат в ушах «исламистов» сладкой музыкой эвентуального в будущем триумфа. Федерализация, конфедерация, автономия, ослабление центральной власти, парламентская республика, даже подобие свободных выборов формируют массу возможностей для возврата «исламистов» на разные этажи власти.
Действительно, политический облик Ближнего Востока существенно изменился после выхода на политическую арену движений политического ислама и возврата армии в политику. Как показали недавние события в Египте, Афганистане, Ираке, Сирии, Ливии, Йемене, Тунисе эти силы способны во многом самостоятельно решать вопросы власти, войны и мира. Это впрочем, не обязательно гарантировало им способность длительного удержания власти.
Единственной альтернативой исламистам является сегодня армия. Однако у военных не очень ловко, получается, заниматься политикой, тем более руководить экономикой. Они больше озабочены сохранением собственных привилегий и поддержанием порядка в своих интересах. При соблюдении гражданскими политиками этих условий они готовы уступить им властное поприще, контролируя их из «казарм».
К тому же светский облик арабского офицера образца 1950-1970 гг. уже давно потускнел и постепенно «зеленеет». Сам факт того, что у истоков создания в Ираке «Исламского государства» (запрещено в РФ) и руководства им стояли офицеры элитных спецподразделений Саддама Хусейна говорит о многом. Сирийский кризис серьезно подорвал светский характер арабских армий. Несмотря на усилия России изменить ситуацию, конфессиональный аспект конфликта остается решающим фактором его урегулирования. Наличие местных и зарубежных религиозных милиций и война алавитского меньшинства за выживание формируют опасный прецедент мотивации ведения войн за веру, возвращая людей в средневековье с оружием XXI в.
В этой связи, военные вряд ли могут предложить новый общенациональный эндогенный проект развития региона, в условиях нового миропорядка складывающегося на Ближнем Востоке.
Гражданские светские политики и партии испытывают острый дефицит политической самоидентификации и «страдают» от отсутствия сильного арабского лидера. Поэтому они все время «жмутся» ближе к военным.
Поколение молодых арабских правителей получили власть из рук своих отцов. Она досталась им не в результате борьбы, а как продукт сделки между реально правящими в их странах силами. Поэтому они пока оправдывают данное им в западной научной литературе название «поколение нулевых» [Generation Z. (zero)].
Что касается молодых руководителей арабских монархий Персидского залива, то они, конечно, вызывают симпатию в определенных кругах мировой общественности. Но многим из них явно не хватает управленческого таланта, политического опыта и харизмы своих отцов и дедов. Внесистемные исламские лидеры типа генерального секретаря «Хизбаллы» Хасана Насраллы критически подорвали свой авторитет в условиях сирийского кризиса. У руководителей других исламистских организаций, которые сегодня спешат в политику «…изменившимся лицом», нет ни малейших шансов конкурировать с президентом Турции и духовным лидером ИРИ. Да и хлопотно это. К тому же избыточно. Р.Т.Эрдоган (хочет он этого или нет) все равно олицетворяется многими суннитами как их лидер (другого такого ведь нет пока). Аятолла Али Хаменеи законно представляет всех шиитов. Хотя некоторые из них и не вполне согласны с иранской трактовкой шиизма и принципом «велайят — э- факих».
Действительно, Р.Т.Эрдоган и аятолла Хаменеи сегодня по праву являются лидерами Ближнего Востока, они заслуженно имеют авторитет крепких и опытных руководителей, мудрых пастырей исламской уммы. Однако и им в нынешних условиях нелегко удерживать власть и поддерживать образ искушенных политиков, «независимых» и «непогрешимых» властителей. В их «компанию» удачно вписался бы иорданский монарх Абдалла II — представитель Хашимитской династии, берущий свои корни от Пророка.
Нет, все-таки Наполеон Бонапарт был неправ, когда утверждал, что география — это не судьба. Или опять Великобритания и ее разведка все испортили? Ведь не могли в Лондоне не знать, что делали, когда создавали такое государство как Трансиордания?
Возможно, в этих условиях, некоторые исламисты сегодня ощущают себя единственно реальной политической и военной силой в регионе. Если им удастся найти общий алгоритм взаимодействия, умерить свою радикальность и воинственность и извлечь верные уроки из поражения в Египте, Судане и Тунисе, то они непременно скажут свое слово в обозримом будущем. А с укреплением позиций Ирана и Турции в регионе исламистские движения получат не только моральную и военно-политическую поддержку, но их действия обретут стратегическую глубину.
Складывающаяся сегодня ситуация на Ближнем и Среднем Востоке диктует необходимость выработки новых подходов к ее оценке и адекватному восприятию быстро меняющихся реалий. Решающим фактором, определявшим в последние годы общие контуры развития политической ситуации в регионе, являлись не столько изменение внешнего антуража ближневосточной политики, сколько региональные внутриполитические процессы.
В этой связи некоторые философские аспекты неомодернизма (при условии их критического препарирования) могут оказаться полезными для прочтения данного отрезка истории и прогнозирования ближайших перспектив развития Ближнего Востока.
Что касается России и возможных новых вызовов с Ближнего Востока.
На наш взгляд, радикальный ислам имеет мало шансов для развертывания активной политической работы на российской территории. «Радикалы» не располагает в России необходимой финансовой, логистической, социальной, информационной и идеологической инфраструктурой. Однако это не означает, что соответствующие российские организации могут не обращать внимания на возможные при определенных условиях последствия для России процесса политического транзита на Ближнем Востоке.
Тем более, Россия проводит активную и результативную внешнюю политику на Ближнем и Среднем Востоке, в Центральной Азии и Закавказье. Ввод ВКС РФ в САР осенью 2015 г. оказал «кумулятивный» эффект на российскую политику в регионе Большого Ближнего Востока.
Впервые после распада СССР, международные и региональные игроки на Ближнем Востоке были вынуждены прислушаться к политическим инициативам и дипломатическим демаршам Москвы, подкрепленным силовой составляющей. Для сравнения достаточно вспомнить российско-сирийские дипломатические маневры в канун международной конференции в Аннаполисе (2007) по ближневосточному урегулированию. О других событиях типа американской агрессии в Афганистан (2001) и Ирак (2003), вывода сирийского воинского контингента из Ливана (2005), боеых действий Израиля в Ливане (2006) изменивших ближневосточный облик не в интересах России, написано достаточно подробно.
Сегодня Россия играет доминирующую роль в Сирии и с ее позицией вынуждены считаться и США, и Европа, и Турция, и Иран при решении ключевых региональных вопросов и принятии жизненно-важных решений по отдельным странам региона. Россия способна защитить свои интересы в регионе Большого Ближнего Востока. При необходимости она может действовать в этом регионе без оглядки на Вашингтон, в координации с Турцией, Ираном, арабскими странами, и задействовать механизмы типа ОДКБ.
И это правильно. Так как регион Большого Ближнего Востока находится в одной геополитической области с Россией и государствами где сосредоточены ее жизненно важные интересы. Любые потрясения, дестабилизация, вооруженная конфронтация или интервенция будут представлять потенциальную угрозу российским политическим интересам и национальной безопасности.
Однако, активная внешняя политика, особенно на мусульманском Востоке, может иметь свою оборотную сторону и неизбежно оказывать влияние на положение внутри страны. Любые российские политические инициативы, дипломатические демарши в регионе, вовлеченность в решение острых региональных проблем неминуемо находят отклик внутри России.
Отношения с отдельными государствами региона, участие в решении их внутренних проблем, союзы и альянсы с региональными партнерами России, членство в организациях и партнерство с ними (ОИК, ЛАГ, ОПЕК и т.п.) вызывают живую реакцию в политизированной части российского общества, деловых кругах, среди российского мусульманского населения и мигрантов из исламских стран.
В качестве примера достаточно упомянуть отношения России с Турцией и Ираном, которые в контексте разрешения сирийского кризиса подвергаются постоянной ревизии с обеих сторон. Визит в Москву делегации афганского движения «Талибан» вызвал весьма неоднозначную реакцию среди части российской правозащитной общественности. Но с этим достаточно успешно справляется МИД РФ и его информационно-пропагандистский аппарат.
Но как быть, если Турция, где у власти стоит умеренное крыло «Братьев-мусульман», и в отношениях с которой Россия явно заинтересована, попросит Москву убрать эту организацию из террористического списка? Что Москве ответить на возможную просьбу добрых партнеров России по газу и нефти из Катара, КСА, ОАЭ открыть в России филиалы исламских банков, расширить сеть исламских университетов и школ по изучению арабского языка, деятельность которых они будут готовы профинансировать? Как будет реагировать Иран и Сирия в случае просьбы израильских и ливанских партнеров России внести ливанскую «Хизбаллу» в список террористических организаций? Конечно, это пока риторические вопросы. Но в один «прекрасный» день они могут стать в плоскость реальной политики. И России придется на них отвечать.
Напомним, что к середине 2000 гг. Турция вложила около 10 млрд долларов США в развитие инфраструктуры государств Центральной Азии и развернула там активную политическую и экономическую деятельность. Это вызвало неоднозначную реакцию в российских властных структурах и спецслужбах. Еще совсем недавно российские дипломаты в ООН вели с катарскими коллегами отнюдь не задушевные беседы. А Саудовская Аравия подвергалась жесткой критике в политологическом сообществе и даже части научных кругов за ее поддержку противников Башара Асада. Иран предъявил России финансовые претензии за несоблюдение сроков строительства АЭС в Бушере и категорически оспаривал российские предложения по Каспию. Стоило автобусу с российскими туристами перевернуться в Египте и в ряде российских СМИ появлялись статьи антиегипетской направленности, которые вводили в ступор российских туроператоров.
Понятно в политике нет постоянных друзей и врагов. Неизменны только собственные интересы. Хотя в России они менялись драматически за последнее столетие. И только в последние 20 лет она смоглиа добиться определенной последовательности своей внешней политики и обрести стабильность внутри страны. Важно сохранить и приумножить достигнутое.
Но, готов ли российский социум, а главное органы безопасности встретить куда более серьезные вызовы? Ведь по мере расширения отношений с этим конфликтогенным регионом, укрепления российских позиций там, ростом числа российских граждан и специалистов (военных и гражданских) живущих и работающих в этих странах начнется развитие культурных, образовательных, научных обменов, ускорятся процессы миграции.
Это неизбежно вызовет рост темпов и объемов гуманитарного, цивилизационного, межкультурного взаимодействия, в рамках которого неминуемо проникновение в ткань российского общества новых для многих из него (особенно молодежи) обычаев, традиций, языков, верований, идей, мировозренческих установок и политических идеологем.
Напомним, что в отличие от Великобритании и Франции, Россия не имеет столь давних имперских традиций взаимодействия с ближневосточным регионом. Сфера российских интересов на южном направлении в начале прошлого века ограничивалась частью Балкан, регионами Западной и Центральной Азии, Закавказья. При этом Россия никогда не имела там колоний и подмандатных территорий. На Арабский Восток Россия вышла только в 1950-х годах. Расцвет российской политики на Арабском Востоке длился всего 40 лет и завершился с распадом СССР. Новый этап отношений начался с приходом к власти в России Владимира Путина.
В этой связи нельзя отрицать возможность постепенной трансформации умонастроений части российского общества, прежде всего, молодежи под воздействием новых идей, культурных и религиозных образов с Востока. Внутри них могут корениться как позитивные субстанции, так и содержаться экстремистские настроения.
Как свидетельствует опыт других стран, отфиксировать в этом случае точку невозврата практически невозможно.